Калифорния на Амуре - "Анонимус"

Вот поэтому в свое время Альма так усердно искала укрытие для неродившихся еще тигрят и в конце концов нашла его на склоне горы, почти на самом верху, в лабиринте гранитных утесов. Она устроила логово под тяжелой серой глыбой, которая выступала из скалы и прикрывала небольшую пещеру – ее с тигрятами будущий дом. О логове этом словно бы позаботилась сама мать-природа – оно было надежно скрыто густыми зарослями аралий. Сюда не сунется охотник и не доберется волк, а, значит, детеныши будут в безопасности…

Здесь, в пещере или на площадке рядом с ней, тигрица и лежала целыми днями, ожидая появления потомства. Лишь время от времени выходила она поохотиться: утаскивала из кабаньего стада подсвинка или скрадывала [3] отбившегося от родителей олененка.

Когда появились тигрята – самец и самочка – Альма испытала миг блаженного спокойствия и радости, той самой радости, которая дается любой матери, исполнившей свой долг перед природой.

Тигрята были очаровательные и ужасно смешные, они тянулись к теплым, вкусно пахнущим соскам, а она подталкивала их мордой и осторожно перекатывала большой лапой с боку на бок, чтобы им удобнее было сосать материнское молоко.

Альма дала им имена – Солнышко и Большелобый. Конечно, это было не так, как у людей, и она не звала их так на тигрином языке, просто, когда она взглядывала на тигренка, в глаза ей сразу бросалась его большая голова и упрямый лоб. А легкая, как пух, шерстка дочери словно бы источала золотое свечение, видимое даже в полутьме пещеры, и особенно заметное, когда Альма вытаскивала тигрят на площадку возле логова, куда после полудня падали ласковые лучи весеннего солнца. Слепые еще, с закрытыми глазами, тигрята жадно вдыхали крохотными носами доносимые ветром запахи и чуть слышно попискивали и урчали.

Первые несколько дней мать ни на миг не покидала детенышей, постоянно подкармливая их и охраняя от любых опасностей. Они были так еще малы и слабы, что их могла загрызть даже водяная крыса. Только к концу недели тигрица под вечер отлучилась к ручью – попить воды. Вода была чистая, холодная, почти ледяная, и отощавшая за эти дни Альма пила ее с огромным удовольствием.

Солнце ушло за сопки, на долину вместе с сумерками опустилась ночная прохлада. Альма внезапно подняла голову от воды и прислушалась: где-то рядом она ощутила угрозу. Об этом ей говорило не обоняние, не слишком острое у кошачьих, не слух и подавно не зрение, а какое-то шестое чувство.

Огромными прыжками тигрица помчалась вверх, к логову, к оставленным ею тигрятам. Прорвавшись сквозь заросли аралий и пробежав по каменным закоулкам, ведущим к пещере, она застыла как вкопанная.

В нос ей ударил тяжелый кислый запах мокрой медвежьей шкуры. Перед входом в пещеру покачивалась огромная массивная фигура – за ее тигрятами пришел хозяин тайги, медведь. В сумерках казалось, что это не зверь, а какой-то каменный демон, восставший из адских глубин. Не сказать, чтобы медведь боялся тигра, но ходили они обычно разными путями и старались не пересекаться: хозяин тайги опасался ловкости и ужасных когтей тигра, а тигр не спешил испытать на себе чудовищную силу медведя.

Но здесь был другой случай. Медведь, стоявший возле пещеры, только недавно проснулся от зимней спячки и был очень голоден. Ягоды, которыми так любит лакомиться медвежье племя, еще не созрели, так что косолапому нечем было даже перекусить. Днем он пробовал охотиться на кабанов, но вожак стада, старый секач, перехитрил его и сумел увести сородичей от неминуемой гибели, топтыгину не досталось даже самого жалкого поросенка. Голод и неудача разозлили хищника, они гнали его все дальше и дальше – и вот, когда он почти уже отчаялся, ему повезло набрести на пещеру, где лежали два маленьких беззащитных тигренка. Конечно, это была не та добыча, о которой он мечтал, это было, что называется, на один укус, но все же лучше, чем ничего.

Однако в этот день судьба решила посмеяться над косолапым, она послала ему не закуску, а разъяренную мать-тигрицу. Не тратя времени на угрожающее рычание, та метнулась вперед и бросилась медведю прямо на загривок.

Это был крайне рискованный шаг. В прямом бою с медведем шансов у нее было немного. Первым атаковать топтыгина решился бы не всякий тигр-самец, при том, что тигры крупнее и сильнее тигриц. К тому же, Альма была ослаблена родами и долгим голоданием – она ведь несколько дней не отходила от тигрят ни на шаг. И надо же такому случиться, что медведь появился именно тогда, когда она ненадолго отлучилась утолить жажду, которая мучила ее несколько дней гораздо больше, чем голод!

Стоявший на дыбках медведь, ощутив на спине тигрицу, завертелся волчком, надеясь сбросить ее на землю, но Альма держалась крепко, впившись острыми своими зубами ему в загривок и вонзив когти в могучие плечи. Медведь рявкнул от злобы и повалился прямо на спину, стремясь всей своей чудовищной тушей придавить тигрицу к земле. Однако та ухитрилась извернуться и, разомкнув клыки, отскочила в сторону.

Медведь, несмотря на свои размеры и кажущуюся неуклюжесть, зверь очень ловкий. В один миг он перевернулся со спины на живот и проворно поднялся на дыбки. Эффект неожиданности был утрачен, Альме теперь предстояла тяжелая и опасная битва с непредсказуемым исходом. Она, конечно, могла убежать, косолапый при всем желании не догнал бы ее. Но если она побежит, тигрята останутся одни – что с ними сделает разъяренный, не знающий пощады хищник?

Но и вступать в открытый бой она не могла: даже если топтыгин не убьет ее, он наверняка тяжело ее ранит, и как же она тогда сможет выкормить тигрят? Если бы Альма была человеком, все эти мысли пронеслись бы у нее в голове с быстротой молнии, но не быстрее, чем медведь изготовился к бою. К счастью, она была диким зверем и следовала не размышлениям, а инстинкту – и он подсказал ей единственную правильную тактику. Пока хозяин тайги покачивался из стороны в сторону, прикидывая, как бы подобраться к ней поближе, она прыгнула прямо к нему. Оказавшись рядом с медвежьей мордой, тигрица полоснула когтями по мягкому уязвимому носу и тут же отскочила назад.

Медведь взвыл от боли, Альма ответила грозным рыком. Топтыгин переминался на задних лапах, покачиваясь, а она кружилась вокруг него, выискивая новую возможность атаковать. Медведь следил за ней злобными маленькими глазками, темная кровь вытекала из ран и пузырилась у него на морде. Ему теперь было не до тигрят, он понимал, что разъяренная мать скорее умрет, чем подпустит его к детенышам. Умрет и, может быть, так его изранит, что вскорости он и сам отправится на тот свет, на встречу с медвежьим богом.

Альма между тем все кружилась вокруг него, делала ложные выпады, отступала и вновь приближалась. Улучив момент, она приподнялась на задних лапах и ударила врага по морде могучей когтистой лапой – прямо по раненому носу, который и без того был сгустком боли. От удара топтыгин шарахнулся в сторону, упал на все четыре лапы и жалобно взревев, кинулся прочь…

Издав вслед ему торжествующее рычание, которое разнеслось на всю долину, тигрица, пошатываясь от усталости, вошла в пещеру, легла рядом с тигрятами и стала бережно вылизывать их слабые и такие родные тельца.

Тигрица чуть приоткрыла глаза. Что-то тревожило ее, что-то не давало полностью уйти в мир грез и воспоминаний. Она нервно застучала хвостом: люди рядом с клеткой устроили перебранку. Это была не простая ссора, этот шум таил в себе ненависть, на которой всходила настоящая опасность… За долгие месяцы жизни с людьми тигрица научилась разбираться в их настроениях. В пьяном угаре двуногие способны выхватить ножи или даже начать стрелять, а пуля не разбирает цели и летит куда попало – это она усвоила хорошо.

Альма не ошиблась. Между старателями и труппой китайских гимнастов действительно разгоралась ссора. Несколько старателей уже напились до положения риз, и теперь один, который все смотрел на девушку-гимнастку жадными глазами, решил, наконец, на ощупь определить, точно ли у нее такие тугие бедра, как ему показалось вприглядку.