Златорогий череп - Бабицкий Стасс
– В следующий раз?
– Ну, расследования наши редко обходятся без ущерба для здоровья. Ты же не бросишь частный сыск из-за этого случая?
Ответить Мармеладов не успел. По липовой аллее, идущей от ворот, пронесся босоногий вихрь.
– Куда?! Бродягам тута не положено! – взревел сторож, и погнался было следом, да где ему, старому. Мальчишка подбежал к крыльцу и остановился на почтительном расстоянии.
– Слышь, усатый, ты чё ль – Мармеладов?
Почтмейстер молча кивнул на приятеля.
– Не брешешь? Велено передать письмо лично.
– Истинный крест! – сыщик подал знак запыхавшемуся охраннику не вмешиваться.
– Тады забирай.
Босяк порылся в карманах рубахи, от которой осталось лишь название – ткань давно расползлась на ниточки. Вытащил сложенную вчетверо записку и протянул издали, все еще недоверчиво.
– От кого?
– Я почем знаю?!
– Не брешешь? – в тон ему спросил Мармеладов, доставая из кармана сюртука рубль. Босяк облизнулся, представляя, сколько всего можно накупить на эти деньги, но сокрушенно шмыгнул носом.
– Не, я того господина прежде не встречал. Он меня на Триумфальной подозвал. Дал такой же рубль и записку. Велел сюда принесть. Отдать Мармеладову, который на крыльце сидит.
– Ох, подозреваю я, кто может наблюдать за нами, – протянул Митя. – А ну-ка, шалопай, опиши каков из себя этот господин?
Мальчонка не взглянул на него, он смотрел на серебряную монету, как зачарованный.
– Лысая башка, нос крючком. Да ты, небось, все поймешь, когда письмо откроешь.
– Ладно, заслужил!
Монета исчезла в грязном кулаке быстрее, чем капля воды с раскаленной сковородки.
– И петуха забирай.
Почтмейстер протянул леденец на палочке постреленку. Тот побежал к воротам, увернулся от цепких пальцев сторожа, пытавшихся схватить его за ухо. Куда там! Проще изловить летящую молнию или револьверную пулю. Дети из хоровода, наблюдавшие сцену погони, засвистели и захлопали в ладоши. Их симпатии были всецело на стороне чумазого сверстника. Сторож сплюнул в клумбу и заковылял к воротам.
Сыщик, по привычке, наскоро проглотил содержание письма, потом медленно перечитал, впитывая каждое слово, а на третий раз принялся проговаривать вслух:
«Драгоценнейший г-н Мармеладов!
Не знаю, как выразить признательность за помощь, которую Вы оказали в этом деликатном деле. Право же, без Вашего участия мне никогда не удалось бы отыскать беглеца и вернуть украденную им реликвию. Коллекция моя полностью собрана, каждый артефакт в ней на своем месте и все это стало возможным только благодаря Вашему уму.
Не смею предлагать деньги – это совершеннейшая пошлость! Но и оставлять Вас без награды, конечно же, несправедливо. Поэтому я подарю Вам жизнь, да и товарищу Вашему – из уважения к былым заслугам и пережитым трагедиям. Вы успели заметить (уверен, с Вашей проницательностью это не трудно), что я не оставляю живых свидетелей? Но для Вас сделаю исключение. Даю слово: если в будущем пути наши не пересекутся и Вы не станете искать встреч со мной, то проживете долго и, возможно, счастливо.
Желаю Вам душевного спокойствия, первейшего блага, без которого нельзя действовать и поступать разумно ни на каком поприще.
Остаюсь искренним поклонником Вашего таланта,
– А злодей великодушен, – Митя подкрутил усы вверх, на гусарский манер. – Оскорбительно великодушен. Не сумел нас прикончить, но пыжится и хорохорится, делает вид, что так и замыслил с самого начала.
Сыщик поправил повязку на голове.
– Судя по точности, с которой наносит удары господин Сабельянов – или Цобелиани, если не коверкать его фамилию на русский манер, – убийца он опытный, умелый и безжалостный. Может статься, и вправду пожалел нас с тобой «из уважения к былым заслугам…»
– Неужели тебя напугал этот крючконосый хлыщ? Не верю!
– Не напугал, но заставил насторожиться. Он так много знает обо мне, о тебе, о пережитых трагедиях. А что нам известно об этом господине? Только три малозначительных факта: Ираклий из древнего грузинского рода, он собиратель исторических диковинок и хороший актер. Помнишь, как достоверно он разыгрывал робость и рассеянность? Еще покашливал так смущенно: «Кхе-х!» – с горькой ухмылкой передразнил сыщик. – А как он на ходу сочинял про покушения, чтобы убедить меня взяться за это расследование… Дьявольский талант.
– Нам еще кое-что о нем известно, – возразил Митя. – Мы видели убийцу и можем описать полиции его приметную внешность.
– Внешность легко изменить. Наденет Ираклий парик, отпустит бороду – и уже никто не признает по словесному описанию. Нет, пока зацепиться не за что.
Мармеладов аккуратно согнул записку пополам, затем еще раз и положил в карман сюртука.
– Признаться, я ожидал, что ты скомкаешь чертов листок, – удивленно сказал почтмейстер, – и отбросишь как можно дальше.
– Мне подобные эмоции не свойственны, – пожал плечами сыщик. – К тому же Сабельянов прав: я помог ему довершить черное дело. Вольно или невольно – разве это оправдание? Ираклий заранее сообщил мне все необходимое для разгадки. Оставалось только сложить правильно, а я не сумел. Смерть Макара Вострого на моей совести. Именно поэтому мне важно сохранить письмо убийцы. Как вексель. Знай, Митя, сколь бы хитер и коварен не был злодей, но я стребую с него должок и закрою этот счет.
VI
– А для меня ничего не найдется?
Мармеладов выступил из темной подворотни как раз в тот момент, когда почтмейстер, разогнав поздних посетителей, закрывал контору. Митя выронил ключи и сжал пудовые кулаки, но узнав приятеля, расслабился.
– Тьфу ты! Разве пристало честным людям подкрадываться? Я же на нервной почве и зашибить могу. Ненароком…
– Прости, не подумал.
– Последние полгода ты, братец, вообще не способен связно мыслить. Помешался на Ираклии, будь он тысячекратно проклят. Я тоже хочу, чтобы убийца ответил за свои преступления и по мере сил готов способствовать… Но мера-то, эта самая, должна быть! А ты уже успел весь Кавказ объехать в поисках следов. Сотни людей в Москве расспросил, не знает ли кто Сабельянова. Писем на гербовой бумаге отправил в столицу рублей на двести!
– И все без толку. Никто не знает, откуда взялся наш убийца, чем занимался прежде и с кем поддерживает отношения в настоящее время. Справился во всех дворянских собраниях, закрытых клубах, тайных ложах, редакциях журналов, тюрьмах и психиатрических лечебницах… Даже намека не обнаружил. Вот жду последнее письмо из Петербурга, на которое возлагаю большие надежды. Если и там пусто, мне останется только сесть на ступеньки перед публичной библиотекой, сгорбиться от тоски и каждому проходящему докучать вопросами.
– Ну, тогда, – почтмейстер вынул из внутреннего кармана шинели узкий конверт, – пляши, Родион! Трепака пляши, с коленцами. Есть письмо! Только что доставили на твое имя. Захватил вот, собирался лично снести. Не доверять же моим остолопам. Еще потеряют…
Сыщик нетерпеливо вырвал письмо и поспешил к фонарю.
– Судя по штемпелю, отправили девятнадцатого февраля, – продолжал Митя. – Неделю назад, выходит. Что там?
– «Милостивый государь, отвечая на ваш запрос…» Дальше! Так. Так! «Информацией о г-не Ираклии Цобелиани, также известном под фамилией Сабельянов, не располагаем…» Вот и весь сказ. Это страшно, Митя. Получается, вся гигантская, и оттого неповоротливая, система охранения порядка в нашей империи, слыхом не слыхивала об этом коварном злодее. А ведь он еще молод, и имеет все шансы вырасти в короля преступного мира. С его-то беспринципностью и одержимостью.
– Ты не замечаешь, что тоже становишься одержимым. Совсем себя запустил. Не брился дня три.
– Четыре. Я…
– Доброго здравия, гос-спода!
Вятцев уже прошел мимо, но пригляделся, вернулся на пару шагов и приветственно вцепился в рукав пальто сыщика.
