Томас Гублер - Во тьме таится смерть
Сёкей колебался. Он желал спросить кое-что, но не хотел, чтобы Татсуно подумал, будто юноша неосведомлен. Теперь же, казалось, предоставился наилучший шанс прояснить все.
— Что означает бабочка? Чем она тебя пугает?
— Ага, — сказал Татсуно, — ты даже не знаешь, так? Судья отправляет собственного сына на такое задание и не в состоянии сказать, какой опасности он подвергается. И все же люди восхищаются им!
— Все восхищаются им! — воскликнул Сёкей с отчаянием. — А ты боишься его.
Еще раз юноша пожалел об опрометчивых словах, едва они выпорхнули из его рта.
— Просто здравый смысл подсказывает, — ответил Татсуно, — бояться того, кто может казнить меня по прихоти. Вот почему… — Татсуно оборвал себя, демонстрируя тем самым, что имеет больше самообладания, чем Сёкей.
— Что «почему»? — не унимался Сёкей.
— Неважно, — проговорил Татсуно, отмахиваясь, словно отгоняя мысли рукой. — Это в данном случае совершенно не важно. Я могу сказать, однако, что человек, оставивший бабочку, сделал так, чтобы прогнать злого ками, которого он выпустил, убив господина Инабу.
Сёкей настолько удивился, что встал как вкопанный и пристально посмотрел на Татсуно:
— Но… это означает, что он был синтоистским священником.
Татсуно помотал головой:
— Он не посвятил жизнь Синто, как поступают священники, но ты прав в одном: он знает, как выполнять синтоистские ритуалы.
— Я никогда раньше не слышал о священнике, убивающем людей, — сказал Сёкей.
— Я же сказал, он не священник, — повторил Татсуно. — Ты что, вообще все пропустил мимо ушей? Он ниндзя — ниндзя, который называет себя Китсуне, лисой.
Задетый упреком, юноша вскипел. Он был смущен сильнее, чем когда-либо.
Они снова двинулись в путь в полнейшем молчании. Наконец Татсуно нарушил тишину.
— Это несправедливо, знаешь ли, — сказал он.
— Что несправедливо?
— То, что я ответственен за твою безопасность и должен рассказывать тебе о ниндзя. Я полагаю, все, что ты когда-либо слышал о нас, — это что ниндзя наряжаются в черное, крадутся по ночам и убивают людей.
Сёкею не хотелось признавать, что его попутчик был прав.
— И конечно, еще, что ниндзя наделены волшебными способностями, которые могут использовать, чтобы сделаться невидимыми или победить врагов простым взмахом руки.
У Сёкея слова Татсуно вызвали зуд из-за которого хотелось чесаться до крови.
— Вы действительно можете делать такое?
— Конечно, — сказал Татсуно, — но это только часть того, что нужно знать ниндзя. Столетия тому назад, когда император жил в Наре, а сёгунами были князья из клана Фудзивара…
— Погоди! — перебил Сёкей. — Я хочу знать, как вы становитесь невидимыми.
— Почему ты хочешь знать именно это?
— Ну… интересно. Это должно быть очень полезным в определенных ситуациях.
— Что да, то да. — Татсуно говорил так, как будто становился невидимым всякий раз, когда того желал.
Тогда Сёкей кое-что понял:
— Отчего же ты не стал невидимым, когда я преследовал тебя в переулке? Тогда судья, возможно, не захватил бы тебя.
— А что же я сделал, разве не помнишь? Ты не смог увидеть меня в переулке, разве нет?
— Все так, но это было потому, что ты укрылся позади корзин.
— Я, возможно, создал эту иллюзию, но фактически я был невидим. После того как я оторвался от тебя, я отказался от защиты, вот тогда судья и увидел меня.
— Я не верю тебе, — сказал Сёкей.
Татсуно пожал плечами:
— А мне как-то все равно.
Сёкей испытывал раздражение:
— Если ты действительно умеешь становиться невидимым, давай, покажи прямо сейчас, как вы это делаете.
— Это не фокус, который выполняется для развлечения уличной толпы, — надменно ответил Татсуно. — Это требует тесной связи с ками природы.
Не в силах сдержать себя, Сёкей засмеялся:
— И у тебя есть такая связь?
— Когда понадобится, — сказал Татсуно с поклоном.
— Да ну? Тогда я надеюсь увидеть такую ситуацию, — не унимался Сёкей.
— Если подобное случится, — ответил Татсуно, — это будет означать, что мы находимся в серьезной опасности.
Сёкей полагал, что шансы на это невелики. На дороге, которая вела путников к цели, почти никого не было. Встречались только случайные прохожие — крестьянин или чернорабочий, который посмотрел на них без любопытства или угрозы. Сёкей и Татсуно приближались к горам Акайси. Юноша счел их красивыми, даже при том, что вершины были покрыты снегом, но зеленые сосны и оголенные клены, которые охватывали горы со всех сторон, составляли живописный пейзаж. Теперь, когда дорога пошла вверх мимо деревьев, юноша почувствовал усталость. С высотой воздух становился холоднее, и Сёкей пожалел, что на нем не было более теплой одежды. Но любая другая одежда, какая имелась у него, показывала бы, что он сын зажиточного самурая. Он не намеревался просить Татсуно остановиться на отдых. А тот не проявлял никаких признаков усталости и шагал так твердо, будто только что пустился в путь.
В первую ночь они остановились в маленькой обители, где жили три синтоистских священника. Семьи со всей округи несли сюда рис и овощи, чтобы поддержать существование святыни. Хотя священники с удовольствием поделились пищей с гостями, Сёкей заметил, что ее было недостаточно. Позже, когда они пошли на вечернюю службу, юноша оставил серебряную монету для ками, жившего в обители. Он знал, что этих денег хватит священникам на покупку одной или двух рыб.
На следующее утро путники проснулись и обнаружили, что ночью выпал обильный снег. Ветви деревьев низко прогнулись под тяжестью белых одежд, а земля казалась столь же свежей, как, наверное, в тот день, когда она едва родилась. Даже в этом случае увиденное встревожило Сёкея, поскольку он понял, что это означало: сегодняшний путь будет более трудным. Священники, однако, были восхищены. Они подготовили специальную пищу на завтрак, открыв флягу с рассолом дайкона, которая хранилась для праздника. Татсуно объяснил Сёкею:
— Здесь не было большого снега этой зимой. Без снегопада не потекут горные потоки, когда придет весна, и крестьяне в округе напрасно бы ждали хорошего начала сезона полевых работ. А это ужасно сказалось бы на священниках, ибо означало, что ками из обители недовольны.
После завтрака Татсуно спокойно поговорил с одним из священников, который затем исчез, а вернулся с несколькими шкурками выдры.
— Мы обернем ими ноги, так что не замерзнем в снегу, — пояснил Татсуно.
— Я должен покинуть обитель, оставив за помощь подношение, — заявил Сёкей.
— В этом нет надобности. Я видел, что ты оставил монету вчера вечером, — возразил ему Татсуно.
— Это предназначалось на пищу, — сказал Сёкей. — Шкурки выдры дороги.
— Да, но священники убеждены, что наше присутствие здесь понравилось ками настолько, что они послали снег.
Сёкей был озадачен:
— С чего они… ты сказал им это?
Татсуно улыбнулся:
— Я намекнул, что ты имеешь тесную связь с ками природы.
— Я не могу позволить извлекать выгоду из такой лжи, — сказал Сёкей.
— Это же не ты солгал, — ответил Татсуно. — Так или иначе, откуда тебе знать, что это ложь? Ты был единственным человеком, который сделал подношение в обители вчера вечером, и этим утром ками показал, что он рад.
— Я никогда не делал вид, будто близок к ками.
— Показываешь свое смирение, — съязвил Татсуно. — Еще одно из твоих достоинств. Оберни ноги шкурками. Если повезет, достигнем Миновы до сумерек.
8. Бумажный мастер
Минова оказалась маленькой, аккуратной деревушкой, приютившейся на краю высокого обрыва. От вида с высоты, которым наслаждался Сёкей, то и дело останавливаясь и оборачиваясь, перехватывало дыхание. Юноша хотел задержаться и впервые воспользоваться своим письменным прибором, но Татсуно подталкивал его вперед.
— Если мы поспешим, то застанем бумажного мастера в его лавке, — ворчал Татсуно. — Я не хочу остаться здесь без ночлега, чтобы потом слоняться ночь напролет.
Найти Баккоро оказалось нехитрым делом. Хотя его лавочка не имела вывески, острый-преострый запах семян тороро разносился через дверной проход. Мякоть семян была одним из компонентов прекрасной бумаги ручной работы. Сёкей услыхал его — тот же самый аромат, почти как в лавочке Огавы. Мичико и ее отец делали бумагу в отдельной комнате. Баккоро имел всего одну большую комнату, служившую спальней и мастерской. Посетители попадали сюда сразу, переступив порог. Мастер делал бумагу на заказ для постоянных клиентов и отсылал ее им.
Баккоро даже не поднял глаз, когда в лавку вошли Сёкей и Татсуно. Он как раз снимал большую бамбуковую рамку с чана, содержащего смесь толченых древесных волокон, семян тороро и воды. Мастер встряхивал рамку так, чтобы лишняя жидкость стекала в чан, и получал в высшей степени нежный и тонкий мерцающий жидкий лист, который при высыхании станет бумагой.
