Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич
Впрочем, в этом здании были люди, которые при желании могли все подобное проделать и с ним. К счастью, их было немного. Но они были. И он помнил, как несколько лет назад, когда только попал в этот дом, ему показалось, что выше подвала не поднимется. А о здешних подвалах в народе ходили жуткие слухи. Потом он уже сам постоянно спускался в эти каменные лабиринты и вносил свой вклад в те слухи, которые, как оказалось, являлись не слухами, а совершеннейшей правдой…
Аристарх Сидорович вошел в свою отделанную темным деревом приемную. Подтянутый лейтенант вскочил, вытянулся, щелкнул каблуками.
– Зайди ко мне, – бросил Выезжалов, проходя в кабинет.
Он сел за стол, расстегнул пуговку стоячего воротничка, стискивающего шею, как петлей, и вопросительно уставился на адъютанта:
– Что там еще стряслось? Почему вызвали? Почему через секретариат?
Тот пожал плечами.
– Никто не знает. Известно только, что на встречу с руководящим составом приезжает Николай Иванович Ежов…
– Секретарь ЦК?! Зачем?
– Не могу знать, товарищ комиссар третьего ранга. Сказано, чтоб вы были в малом зале к часу дня.
Выезжалов задумался. Странно. Очень странно.
– Хорошо. Иди, Сережа. Хотя постой! Не знаешь, кто еще приглашен?
– Да вроде все заместители и начальники отделов…
– Свободен!
Адъютант направился к двери, но вдруг остановился, будто собираясь что-то добавить.
– Что еще, говори!
– Я могу ошибиться…
– Ошибешься – поправлю! Говори!
– По-моему, Генрих Григорьевич не приглашен…
– Как?!
Выезжалов смотрел на адъютанта невидящим взглядом. И тот, не дождавшись других команд, вышел, тихо прикрыв за собою дверь.
«Начинается, – подумал Аристарх Сидорович, инстинктивно потянулся к груди, где на черном шпагате висел перстень, погладил через шерстяную ткань хорошо знакомую львиную голову. – То-то я смотрю, нервозность пошла по дому, с бумагами все забегались, старательность показывают… А сам уже два дня носа не кажет на службу. Неужто часы „первого инициатора и идейного руководителя социалистической индустрии тайги и Севера“ пробили? Неужели расхваливающая его „Правда“ могла так ошибаться?»
Аристарх Сидорович занервничал. Большие напольные часы захрипели и пробили полдень.
«Неужели Генриху Григорьевичу конец пришел?! Не может быть! Совсем недавно его назначили народным комиссаром внутренних дел, его считают вторым человеком в государстве, он каждый день встречается со Сталиным… Правда, Иосиф Виссарионович сейчас в Сочи, за него остался Каганович, а он не любит Генриха, опасается его… Хотя Каганович не решает кадровые вопросы такого уровня… Но не из-за меня же приезжает председатель Комитета партийного контроля, он же секретарь ЦК! Да-а-а… Если Генрих упадет, то как это отразится на таких, как я? Не зря же говорят: паны дерутся, а у холопов чубы трещат…»
Он стал нервно прохаживаться по кабинету. Заглянул адъютант и доложил:
– К вам старший майор Шпагин.
Выезжалов кивнул, и в кабинет вошел человек, который пять лет работал в его подчинении и которого он вместо себя оставил начальником секретно-политического отдела. Это был высокий, сутулый блондин с водянистыми голубыми глазами. Артем Иванович явно был не в своей тарелке.
– Привет! – Шпагин протянул руку. – Ты слышал?
– Что собирается приехать Николай Иванович?
– Ну да! А зачем, знаешь?
– Понятия не имею! Наверное, будут поставлены новые задачи…
– Да перестань ты. Я слышал, что Ягоду того… – старший майор сделал характерный жест рукой, будто секретаршу шлепнул по заднице.
– Да перестань ты распускать сплетни, Артем Иванович, – поморщился Выезжалов, а про себя подумал: «Вот дурак, теперь я просто обязан пересказать это Генриху или первому заму, а то, если что, Артем же и перевернет все с ног на голову…»
– Чего гадать-то? Пойдем на совещание и все узнаем. Чего нам бояться? Мы честно служили партии и народу.
Шпагин пожал плечами и ушел, а Аристарх Сидорович быстро перелистал в памяти основные этапы своего служения партии и народу. Сначала была борьба с бандитами и прочей сволочью в Ростове, потом учеба в Москве. И опять борьба со всякой нечистью, только в столице, потом перевод в центральный аппарат… Конечно, многое никогда не внесешь в мемуары. Да, он принимал участие в допросах с пристрастием, да, он писал заключение на применение высшей меры, приходилось и лично исполнять решения коллегии – так проверяются на верность долгу все сотрудники госбезопасности… Но так было надо. Не он же придумал все, не он завел эту дьявольскую машину. Он был в ней лишь винтиком, ну, может быть, потом шестеренкой… Люди совсем другого уровня вставляли в механизм ключик и заводили пружину, которая крутила все шестеренки… И он мог только крутиться…
Выезжалов еще раз взглянул на часы, вновь застегнул пуговицу удушающего воротника и решительно направился в малый актовый зал…
Вернувшись домой, он сжег в ванне несколько документов, выпил полстакана водки, потом лег в постель, разбудил уютно посапывающую Татьяну, накрылся с головой одеялом.
– Ягоду сняли! Говорят, сам Сталин телеграмму прислал! – прошептал он в маленькое ушко теплой, до конца не проснувшейся жене. – Назначили наркомом связи! А вместо него пришел Ежов Николай Иванович – маленький такой… Только когда он выступал перед нами, то сказал, что Политбюро недовольно органами, что ОГПУ на четыре года затянуло разоблачение троцкистско-зиновьевского блока… Значит, это не простая замена… Ты слышишь, что я тебе говорю, или опять заснула?
– Слы-ы-шу, – тихо ответила жена.
– Могут возникнуть осложнения… Может, в Ростов пока уедешь с детьми?
– Зачем в Ростов? – встрепенулась Татьяна. Последняя фраза встревожила ее гораздо больше, чем первая. Теперь она проснулась окончательно. – Я никуда не поеду! Что я буду там без тебя делать?
– Ладно, давай спать, – тяжело вздохнул Аристарх. Но сон долго не приходил. В возбужденном мозгу крутились тяжелые мысли. Близость к попавшему в опалу руководителю могла выйти ему боком…
Татьяна заснула быстро, безмятежным сном. От нее исходило домашнее тепло и спокойствие, которые, в совокупности, создавали атмосферу семейного уюта. Раньше он никогда не обращал внимания на такие мелочи. Ну, сопит баба и сопит…
На службе никаких изменений не происходило, работа шла, как обычно. Сменивший Ягоду Николай Иванович Ежов вникал в курс дела, присматривался к сотрудникам и никаких резких движений пока не делал. Оставалось только ждать, что будет дальше. И это было мучительно тяжело. Руководители Управления почти перестали общаться друг с другом. Подчиненные нервничали и старались лишний раз не попадаться на глаза. Только латыш Мятте ходил, как ни в чем не бывало, заводил разговоры с коллегами, начинал рассказывать анекдоты, а когда слушатели разбегались, смеялся. Очевидно, он был уверен, что уж кого-кого, а его изменения в руководстве не затронут никоим образом.
Вечером Аристарха встречал вопросительный взгляд Татьяны. Теперь она не ложилась до его возвращения и сама, вместо Евдокии, подавала мужу ужин.
– Как дела, Старх? – интересовалась она.
– Дела у прокурора, у нас – делишки, – мрачно шутил он, не чувствуя вкуса котлет или голубцов. – А у тебя?
И жена начинала рассказывать, постепенно успокаиваясь, да и он от ее скороговорки почему-то расслаблялся и всей душой ощущал, какое благо иметь нормальную семью. Почему-то раньше эти мысли не приходили ему в голову.
Как-то раз Татьяна встретила его в прихожей. Она находилась в возбужденном состоянии и, бросившись ему на шею, сразу выпалила:
– Представляешь, Старх, в редакцию сегодня приходили товарищи из органов… Они арестовали нашего ответственного секретаря, Круглова! Помнишь, я тебе рассказывала, что он, как мне казалось, придирается?
– Помню! Так тебе казалось или он действительно придирался?
– Ну, как тебе сказать?! Это же редакция, творческий коллектив… Мы все болезненно реагируем на замечания. А он был мужик хороший, но немного зануда. А сегодня все так расстроились, мы с Катькой даже плакали. Старх, скажи, ты не можешь узнать, за что его взяли, и сделать что-нибудь для него?
