Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 2
Обыск был настолько скрупулёзен, что Эраста Петровича бросило в краску. Мало того, что «просительницу» раздели догола, но ещё и прощупали все выемки её тела. Молоденькая Эцуко старательно исполняла роль – униженно кланялась, робко хихикала, поворачивалась то так, то этак. «Телохранители» прощупали снятую одежду, сандалии, широкий пояс. Вынули из рукава курительную трубку – отобрали. В поясе обнаружили шитый мешочек с хаси, деревянными палочками для еды, и нефритовый брелок. Палочки вернули, брелок, покрутив туда-сюда, на всякий случай отняли. Заставили девушку распустить волосы, вынули две острые заколки. Лишь после этого позволили одеться и пропустили к дайдзину. Вплотную, однако, приблизиться не дали – встали между ней и куклой: один справа, другой слева.
Эцуко низко поклонилась сидящему, сложив руки на животе. А когда распрямилась, в руке у неё была деревянная хаси. «Просительница» сделала молниеносное движение, и палочка впилась дайдзину прямо в нарисованный глаз.
– Ай, молодец, – похвалил Ракуда. – Вырезала хаси из твёрдого дерева, заточила кончик, смазала ядом. Испытание пройдено.
– Но ей бы не дали уйти! Телохранители убили бы её на месте!
Ниндзя лишь пожал плечами:
– Какая разница. Заказ ведь выполнен.
Потом Эраст Петрович видел упражнения по рукопашному бою, и это впечатление, пожалуй, было самым сильным из всех. Он и не представлял, что человеческое тело обладает такими возможностями.
К этому времени Маса закончил таскать вещи и присоединился к своему господину. Хмуро наблюдал за акробатическими фокусами «крадущихся» и, похоже, здорово ревновал.
Занятия проводил сам Тамба. Учеников было трое. На одного, самого юного, смотреть было неинтересно: он всё время вставал и падал, вставал и падал – то спиной, то ничком, то боком, то перекувырнувшись через голову. Второй – тот самый рябой Гохэй, один из «телохранителей» дайдзина, – пытался зарубить дзёнина мечом. Наносил изощрённые, коварнейшие удары, рубил и сверху, и снизу, и по ногам, но клинок неизменно рассекал воздух. При этом Тамба не делал ни одного лишнего движения, лишь слегка отклонялся в сторону, приседал или подпрыгивал. Смотреть на эту забаву было страшно.
Третий ученик, вертлявый малый лет тридцати (Ракуда сказал, что его зовут Оками), вёл бой с завязанными глазами. Тамба держал перед ним бамбуковую дощечку, всё время меняя её положение, а Оками наносил по ней безошибочно точные удары руками и ногами.
– У него чутьё, – уважительно сказал Ракуда. – Как у летучей мыши.
В конце концов Маса не снёс восхищённых восклицаний, которые то и дело издавал Фандорин. Решительно засопев, слуга подошёл к дзёнину, отрывисто поклонился и о чем-то попросил.
– Хочет сразиться с каким-нибудь из учеников, – перевёл Эрасту Петровичу провожатый.
Тамба скептически окинул взглядом крепкую фигуру бывшего якудзы, почесал подбородок и крикнул:
– Нэко-тян!
Из соседней хижины, вытирая передником обсыпанные мукой руки, вышла сухонькая старушонка. Дзёнин показал ей на Масу, коротко приказал что-то. Старушка широко улыбнулась, разинув рот с одним-единственным жёлтым зубом, сняла передник.
По лицу Масы было видно, как страшно он оскорблён. Однако фандоринский вассал проявил выдержку. Почтительно подойдя к матроне, он спросил её о чем-то. Вместо ответа та шлёпнула его ладонью по лбу – вроде как шутя, но Маса взвизгнул от боли. Перепачканный мукой лоб побелел, физиономия покраснела. Слуга хотел ухватить дерзкую каргу за шиворот, но та взяла его за запястье, легонько крутанула – и мастер дзюдзюцу, знаток окинавской борьбы кубарем полетел на землю. Удивительная старуха не дала ему времени подняться. Подскочила, прижала коленом к земле, а костлявой лапой сжала побеждённому горло – тот сдавленно захрипел, застучал ладонью по земле в знак капитуляции.
Нэко-тян немедленно разжала пальцы. Поклонилась дзёнину, подобрала свой фартук и отправилась кухарничать.
Тогда-то, глядя на понурого Масу, не смеющего поднять глаза на своего господина, Фандорин и решил, что обязательно научится тайнам ниндзюцу.
* * *Услышав просьбу, Тамба не удивился, но сказал:
– Проникнуть в тайны ниндзюцу трудно, этому нужно посвятить всю жизнь, с самого рождения. Ты слишком стар, мастерства тебе не достигнуть. Овладеть некоторыми навыками – вот всё, на что ты можешь надеяться.
– Пускай будут навыки. Я с-согласен.
Дзёнин испытующе посмотрел на упрямо выпяченный подбородок титулярного советника, пожал плечами:
– Что ж, давай попробуем.
Просияв, Эраст Петрович немедленно затушил сигару и вскочил.
– Мне снять куртку?
Тамба пустил струйку дыма.
– Нет. Сначала ты будешь сидеть, слушать и стараться понять.
– Хорошо.
Фандорин послушно сел, вынул из кармана тетрадочку, приготовился записывать.
– Ниндзюцу состоит из трех главных искусств: тондзюцу – искусство скрытности, тайдзюцу – искусство владения телом и будзюцу – искусство владения оружием…
Карандаш проворно заскрипел по бумаге, но Тамба засмеялся, и стало ясно, что он лишь передразнивает манеру заправского лектора.
– Но до этого мы дойдём ещё очень-очень нескоро. Пока же ты должен уподобиться новорождённому младенцу, который открывает для себя мир и изучает возможности собственного тела. Ты должен научиться дышать, пить, есть, контролировать работу своих внутренностей, шевелить руками и ногами, ползать, стоять, ходить, падать. Своих детей мы обучаем с колыбели. Растягиваем им суставы и мышцы. Люльку раскачиваем неритмично и сильно, чтобы малыш учился быстро перемещать центр тяжести. То, за что обычных детей наказывают, у нас поощряется: передразнивать крик зверей и птиц, кидать камни, лазить по деревьям. Ты никогда не станешь таким, как человек, воспитанный в семье синоби. Но пусть тебя это не пугает. Гибкость членов и выносливость – не самое важное.
– А что самое важное, сэнсэй? – спросил Эраст Петрович, называя Тамбу самым почтительным из японских обращений.
– Нужно уметь правильно формулировать вопрос. Это половина дела. А вторая половина – умение услышать ответ.
– Я не п-понимаю…
– Человек весь состоит из вопросов, а жизнь и окружающий мир – из ответов на эти вопросы. Определи последовательность занимающих тебя вопросов, начиная с самых важных. Потом настройся на то, чтобы воспринять ответы. Они повсюду – во всяком событии, во всякой вещи.
– Неужто во всякой?
– Да. Ведь каждый предмет – частица Божественного Тела Будды. Возьми хоть этот камень. – Тамба поднял с земли кусок базальта, показал ученику. – Бери. Смотри на него очень внимательно, забыв обо всем, кроме своего вопроса. Смотри, какая интересная у камня поверхность: все эти впадинки, бугорки, кусочки налипшей грязи, вкрапления. Представь, что от строения и вида этого камня зависит вся твоя жизнь. Изучай этот предмет очень долго, пока не почувствуешь, что знаешь про него всё. И тогда задай ему свой вопрос.
– Например, к-какой? – спросил Эраст Петрович, с интересом разглядывавший кусок базальта.
– Любой. Делать тебе что-то или не делать. Правильно ли ты живёшь. Жить тебе или умереть.
– To be or not to be? – повторил титулярный советник, так и не поняв, процитировал ли дзёнин Шекспира или же это случайное совпадение. – Но как может ответить камень?
– В его контурах, узорах, фигурах, которые из них образуются, обязательно содержится ответ. Человек, настроенный на понимание, его увидит или услышит. Это может быть не камень, а любая неровная поверхность или нечто возникшее случайно: клуб дыма, след от чайной заварки на дне чашки, да хоть остатки кофе, который так любите пить вы, гайдзины.
– M-м, ясно, – протянул титулярный советник. – Про это я слышал и в России. Называется «гадание на кофейной гуще».
* * *Ночью он и она были вместе. В доме Тамбы, где комнаты наверху существовали для обмана, а настоящая жизнь была сосредоточена в подполе, им отвели комнату без окон.
После долгого наслаждения, не похожего ни на «Огонь и гром», ни на «Любовь кротов», он сказал, глядя на её неподвижное лицо, на опущенные ресницы:
– Я никогда не знаю, что ты чувствуешь, о чем думаешь. Даже сейчас.
Она молчала, и казалось, что ответа не будет. Но вот из-под ресниц блеснули искры, алые губы шевельнулись:
– Я не могу сказать тебе, о чем думаю. Но если хочешь, я покажу тебе, что я чувствую.
– Да, очень хочу!
Она снова опустила ресницы.
– Поднимись наверх, в коридор. Там темно, но ты ещё и зажмурь глаза, чтобы не видеть даже теней. Коснись правой стены. Иди вперёд, пока не окажешься перед дверью. Отвори её и сделай три больших шага вперёд. Потом открой глаза.
Больше она ничего не сказала.
Он встал, хотел накинуть рубашку.
– Нет, на тебе не должно быть никакой одежды.
Он поднялся по прикреплённой к стене лестнице. Глаз не открывал.
