Средневековые убийцы - Проклятая реликвия
— Хетч тогда был еще жив, — заметил я. — И потом тоже.
— Перкин мог вернуться позже.
— Кто угодно мог подойти позже.
— Ты говорил, что у Уильяма Шекспира и Улисса Хетча были плохие отношения? — спросил Абель.
— Да. Поэтому он и не хотел сам иметь дело с книготорговцем, — согласился я. — И прежде, чем ты зайдешь слишком далеко, Абель, сразу скажу — я не думаю, что Шекспир проскользнул в палатку Хетча и убил издателя из его же собственного пистолета. Ты видел его на ярмарке? Я нет.
— Мистер Шекспир здорово умеет оставаться незаметным, — заметил Джек.
Это правда, Шекспир действительно обладал способностью заходить и выходить, не привлекая к себе никакого внимания, но это замечание почему-то вызвало во мне раздражение.
— Не забывай, что он уже многих убил — в воображении, — добавил Абель.
Это вызвало во мне еще большее раздражение, и я сердито фыркнул:
— Ну, таким образом и я убил многих, да и любой из нас, кроме разве что непорочнейшей монашки.
— Оставим в покое Уильяма. У нас есть по меньшей мере трое, кто мог бы совершить это убийство, — сказал Джек. — Двое из них могли это сделать, потому что хотели заполучить реликвию — это Том Гейли и Питер Перкин. И эта самая Долл Вопинг, которая, видимо, сильно ревновала Хетча к торговке свининой. Может быть, когда драку остановили, она отправилась прямиком в палатку. Кровь у нее еще кипела, и она решила разобраться с ним.
Я припомнил сцену между Долл и Улиссом Хетчем в палатке. Между ними имелась своего рода грубая привязанность. Они могли подраться — в точности так же, как она могла обменяться ударами с женщиной. Но схватить пистолет и застрелить его?.. И зачем тогда она забрала с собой так называемую реликвию? Она ее боялась. Нет, не думаю. Я помотал головой и заметил, что и мои друзья качают головами.
— Ничего не получается, Ник, — сказал Джек. — Я знаю Тома Гейли немного лучше, чем вы оба, потому что дольше служу в театре. Он мерзкий человечек, всегда готов соврать, оклеветать, не откажется и от воровства. Но это совсем не то, что быть убийцей.
— То же самое и с Питером Перкином, — заговорил Абель. — Я не знаю ни его, ни Бена Соловья, только их репутацию. Но щипачи и жулики полагаются на свои мозги и на ловкость рук. Они не убивают. О чем вы! У них самая главная похвальба — это как они обокрали тебя, а ты этого целых пять часов не замечал.
— Я думал то же самое про Долл, — сознался я. — Она наверняка не убийца. Итак… если мы исключаем их, то кто остается?
— Остаемся мы, — буркнул Абель.
— Ты имеешь в виду, остаюсь я, — поправил его я.
Мои друзья не ответили, но я понял, что именно это они и имеют в виду. Улисс Хетч завел меня в палатку, а они остались снаружи, а через несколько минут и вовсе ушли. Мы с книготорговцем беседовали, наверное, с полчаса. По всей вероятности, я был последним, кто видел его живым, если не считать убийцу. Разумеется, Джек и Абель не могут всерьез думать, что я его застрелил, правда? Зачем бы я, в таком случае, настоял, чтобы они пошли со мной к Хетчу во второй раз? Кроме того, убей я Хетча на самом деле, я бы сейчас был на полпути к известковым холмам в Суррее.
Мрачные это были мысли. Мы погрузились в молчание, прислонившись спинами к стене тюремной камеры. Солнечные лучи с пляшущими в них пылинками медленно ползли вверх по дальней стене. Пусть пока в нашей неприятной ситуации не было ничего особо тревожного, моя уверенность в том, что это просто путаница, и все прояснится, стоит нам обменяться несколькими словами с судьей Фарнаби, шла на убыль. Я уже попадал в тюрьму по ложному обвинению. Джек Уилсон тоже — в юности он отсидел несколько дней в тюремной камере за драку. И я нисколько не сомневался, что и Абель знаком с обстановкой одной-двух камер. И вообще, нет ничего приятного в том, что тебя посадили под замок, пусть всего на час-другой. Есть что-то несообразное в том, чтобы оказаться в заключении в разгар ярмарки, когда все свободны и счастливы. Издалека доносится ее шум, крики, песни, и ты начинаешь чувствовать себя ребенком, наказанным и лишенным сладкого.
Может, я бы и боялся, но, сидя там и прислонившись спиной к шероховатой стене, я задремал, и мне приснился Том Гейли. Он преследовал меня, пытаясь всучить мне несколько брошюр под названием «Распутная жена» с пикантными картинками. Над головой Гейли парил ворон, каркая: «Действуй!» Потом я увидел молодого Уильяма Шекспира — в те дни еще не лишившегося волос. Он шептал любезности на ухо такой же юной Долл Вопинг — неплохому товару, как утверждал Улисс Хетч. И тут меня разбудил скрежет поворачивающегося в замке ключа. Джек и Абель тоже вздрогнули.
В дверях стояли констебли с нависшими бровями. Почти без слов, жестами, они велели нам следовать за ними. Нас провели по выложенному плитками коридору в помещение с колоннами, видимо, бывшее когда-то трапезной монахов. В дальнем конце помещения на дубовом стуле, должно быть, принадлежавшему раньше приору, восседал судья Фарнаби с аккуратной бородкой. Рядом с ним стояли и сидели другие люди, среди них еще два констебля и пожилой клерк. Этот с пером и бумагой сидел за столом. Значит, вот как выглядит Пирожно-пудренный суд. Я не знаю происхождения этого странного названия, зато знаю, что серьезные дела ему неподвластны: только случаи торговли без лицензии, жульничество и мелкое воровство. Однако судья Фарнаби обладал властью предъявить обвинение любому человеку и отправить его в более суровый суд. Мы выстроились перед ним, а по бокам встали констебли. Если судить по взгляду судьи, мы, конечно, были не совсем заключенными, но определенно не были свободными людьми.
Тут раздался неожиданный вопль из толпы зевак:
— Это он!
Это лишило меня присутствия духа. Еще больше меня расстроило то, что кричала Вопинг Долл. Она показывала на меня с искаженным то ли от ярости, то ли от горя лицом.
— Я видела его вместе с моим Улиссом! Я оставила их вдвоем! Он убил Улисса Хетча!
— Замолчи, женщина, — велел судья Фарнаби. — Ты не понимаешь, что говоришь.
Он произнес это негромко, но властно. Долл вытаращила на него глаза, но больше ничего не сказала. Фарнаби велел нам назвать свои имена и род занятий. Скорее всего, только для отчета, потому что — могу держать пари на недельное жалованье — он уже знал, кто мы такие.
— Джентльмены, — сказал судья Фарнаби, когда эта процедура завершилась, — убит человек. Для Пирожно-пудренного суда дело это слишком серьезное. Я приказал, чтобы палатку Хетча охраняли до тех пор, пока из нее не унесут тело. Однако предварительная дача показаний произойдет здесь, и если свидетельства окажутся убедительными, будет предъявлено обвинение. Я уже выслушал нескольких свидетелей, недавно видевших мистера Хетча живым, вот как эту леди. Но вы нашли его мертвым. Ваш рассказ, будьте любезны.
Джек и Абель повернулись ко мне. Публичное слушание казалось мне не совсем правильным способом собирать доказательства, но я предположил, что суд на ярмарке Варфоломея — это предварительное расследование, где все следует решать быстро. Как можно короче я описал обстоятельства, которые привели нас троих на ярмарку, поручение от Шекспира, разговор с книготорговцем, договор о том, что я вернусь, когда он отыщет нужную мне вещь, и то, как мы обнаружили тело Хетча. Пожилой клерк все записывал, сопя и откашливаясь, что сильно отвлекало.
Единственное, что я опустил — пожалуй, самое важное — это реликвию. Хотя то, что ее украли, давало мотив для убийства, не хотелось все усложнять. Как оказалось, это было ошибкой, потому что судья Фарнаби уже знал о ней.
— Мистер Хетч вам больше ничего не показывал? — спросил он.
— Я не очень понимаю, о чем вы, сэр, — отвечал я.
— У него не было больше ничего ценного?
— Я такого не припомню.
— Однако у вас в кошельке четыре фунта, правильно? Похоже, вы пришли сюда, имея средства для покупки чего-то весьма ценного.
— Такую сумму дал мне мистер Шекспир, чтобы я выкупил его грязные страницы.
— Эти деньги предназначались не для того, чтобы купить кусочек дерева, который якобы является частью креста нашего Господа, и которого теперь нет нигде во владениях мистера Хетча?
Кто-то в толпе ахнул, а я почувствовал, что краснею, как ребенок.
— Дерево от креста?
— Совершенно верно. Мистер Хетч упоминал о нем?
— Может быть. Я не придаю никакого значения подобным папистским безделушкам, но да, мне кажется, он действительно об этом упоминал — теперь, когда я хорошенько подумал, сэр.
— …теперь, когда вы хорошенько подумали об этом, мистер Ревилл. Однако у нас есть свидетельские показания, что Улисс Хетч намеревался продать эту «папистскую безделушку», как вы ее назвали, и продать ее именно актерам.
— Только не нам, сэр, — возразил я, сообразив, что эти свидетельские показания могла дать только Долл. — Как я уже сказал, меня привело на ярмарку поручение купить грязные страницы ранней пьесы Уильяма Шекспира. Мои друзья могут это подтвердить.
