Оливер Пётч - Дочь палача и черный монах
– Для начала отправишься в Шонгау, в тюрьму, – ответил Куизль. – А там посмотрим. Вполне возможно, что тебя отправят на разбирательство в Мюнхен.
Женщина без имени наклонилась, чтобы и с ботинок стряхнуть снег.
– А в тюрьме начнешь меня калечить? – спросила она вполголоса и принялась стряхивать снег с ботинок. – Симон рассказывал мне про щипцы и раскаленные клещи…
– Если сознаешься, я позабочусь о том, чтобы до самого процесса ни один волос у тебя с головы не упал, – проворчал палач. – Слово даю…
Изящная женщина вдруг вскочила, швырнула в лицо палачу целую пригоршню снега – и в следующую секунду уже мчалась среди старых могильных камней.
– Стой, стерва! – зарычал палач и стал протирать глаза от снега.
Симон и Магдалена, стоявшие рядом с ним, озадаченно переглядывались.
– Что встали, как два барана? – крикнул на них палач. – За ней! У них и шонгауцы на совести есть!
Куизль рванулся с места и пустился вслед за беглянкой.
Симон вырвался из оцепенения и бросился за палачом. За могильным камнем еще раз мелькнула рыжая шевелюра, а потом женщина вдруг исчезла. Симон решил свернуть налево и побежал вдоль низкой кладбищенской ограды. Таким образом он надеялся перерезать мошеннице путь, если она вздумает перемахнуть через изгородь. Он добежал до конца стены; далеко справа мчался среди покосившихся надгробий Куизль. Бенедикты нигде не было видно.
Симон добрался до конца кладбища и стал озираться по сторонам. Женщина, которую он прежде называл Бенедиктой, как сквозь землю провалилась. Лекарь развернулся и побрел обратно, при этом заглядывая постоянно за могильные камни. Но безуспешно.
Быть может, так оно и к лучшему, подумал Симон.
Внезапно справа он услышал тихий, сдавленный хрип. На цыпочках прокрался по узкой заснеженной тропинке, ведущей к фамильному склепу. Над воротами Дева Мария с доброй улыбкой хранила покой усопших. По бокам высились две увитые обледенелым плющом колонны, за ржавой оградой вниз спускалась лестница всего в несколько ступеней. Она заканчивалась перед мраморной плитой, запиравшей вход в усыпальницу.
Симон взглянул себе под ноги. В снегу на ступенях отчетливо видны были свежие следы.
Маленькие, изящные следы.
Лекарь перелез через ограду и увидел ее. Внизу, у подножия лестницы, сидела женщина, которую Симон в течение целой недели знал как богатую торговку из Ландсберга и звал Бенедиктой Коппмейер. Она поджала под себя ноги и обхватила колени руками. Волосы ее растрепались, и макияж размазался по лицу. Она дрожала от холода и смотрела на Симона, нерешительно стоявшего на верхней ступеньке. В глазах женщины застыла безмолвная мольба, и по губам пробежала робкая, едва ли не детская, улыбка – она словно просила прощения.
Симон долго ее разглядывал. За благородством облика, за тщеславием, жестокостью и жадностью он разглядел вдруг самого обычного человека. И, как ему показалось, понял, кем она была на самом деле.
– Ну? – донесся до него далекий голос палача. – Нашел ее?
Симон еще раз заглянул в глаза рыжеволосой женщины. А затем отвернулся.
– Нет, здесь никого! – крикнул он. – Поищем с той стороны.
Поискав безуспешно еще полчаса, они наконец собрались втроем у кладбищенской ограды. Выяснилось, что пропала не только Бенедикта, но также и ее лошадь. Мошеннице, судя по всему, удалось все-таки скрыться. Магдалена в преследовании участия не приняла, она все это время сидела у могильного камня и дожидалась мужчин.
– Мне такая травля не по душе, – сказала она. – Хоть я и не испытываю к ней сочувствия, но она все же такого не заслужила.
– Глупая курица! – ругнулся Куизль. – У этой бабы на счету не меньше дюжины хладнокровно убитых людей! Она убийца, хоть это ты своей башкой можешь разуметь?
– В отношении нас она убийцей не была, – возразил Симон. – Наоборот. Тогда, в лесу под Пайтингом, она мне жизнь даже спасла.
Палач внимательно посмотрел на Симона.
– А ты точно уверен, что не видел ее где-нибудь на кладбище? – спросил он наконец.
– Сначала мне так показалось, – ответил лекарь. – Но я все-таки ошибся.
С этими словами он зашагал по снегу к темному монастырю.
16
Остаток ночи они провели у зажиточного крестьянина недалеко от Штайнгадена. Старый Ганс Хальденбергер трижды перекрестился, когда перед ним вдруг вырос палач из Шонгау со швом на лице и окровавленной повязкой на плече. Но и прогонять сердитого великана не решился. Поэтому до рассвета они остались в тепле крестьянского дома.
Симон всю ночь ворочался рядом с Магдаленой на тесной лавке. Он никак не мог уснуть, и дело было не только в громоподобном храпе палача, который устроился возле них на полу. Слишком много мыслей роилось в голове лекаря. И как только он мог так ошибиться в Бенедикте! Она использовала его, а он бегал за ней, как собачонка… Но в конце, на лестнице перед склепом, Симон прочел в ее взгляде еще кое-что. Быть может, она все-таки испытывала к нему какие-то чувства? Так или иначе, теперь их обоих разыскивали как беглых осквернителей святыни! Симон до сих пор представить не мог, как станет вдевать голову в петлю. К тому же ради мимолетной мечты о богатстве и счастливом благосостоянии он поставил под угрозу отношения с Магдаленой. Она, словно покойник, неподвижно лежала рядом с ним. Когда он осторожно к ней прикоснулся, она лишь перевернулась на бок и легла к нему спиной. Но Симон чувствовал, что она тоже не спала.
Незадолго перед рассветом Магдалена наконец приподнялась и, словно фурия, свирепо взглянула на Симона. В волосах у нее торчала солома, и поперек лба пролегла глубокая морщина.
– Признайся уже, – прошипела она. – Было у вас с ней что-нибудь? Выкладывай, ты, бесстыжий проходимец!
Симон поджал губы и помотал головой. Лекарь не сомневался: кивни он, и Магдалена тут же отлупила бы его горящим поленом.
– Ничего не было, – прошептал он. – Поверь мне.
– Поклянись всеми святыми!
Симон улыбнулся:
– Про святых лучше не вспоминать. Они сейчас обо мне не лучшего мнения. Поклянусь нашей любовью, этого хватит?
Магдалена подумала пару секунд, а потом кивнула.
– Нашей любовью. Но тебе придется передо мной извиниться. Сейчас.
Симон смиренно закрыл глаза.
– Прости меня. Я был бездушным болваном, а ты с самого начала была права.
Магдалена улыбнулась и снова опустилась рядом с ним на подушку, набитую соломой. Симон почувствовал, как она теперь расслабилась. Он мягко погладил ее по волосам. Долгое время никто из них не решался заговорить, и лишь исполинский храп палача нарушал тишину.
– А я могла бы выйти за Филиппа Хартмана, – прошептала в конце концов Магдалена. – За богатого палача из Аугсбурга. И жила бы тогда в свое удовольствие. Но что я делаю вместо этого? Влюбляюсь в тощего лекаря, который разгуливает с другими девками и за которого я все равно не смогу выйти замуж… – Она вздохнула. – Надо ж быть такой дурехой.
– Обещаю, когда-нибудь мы поженимся, – шепнул ей Симон. – Пусть и без этих сокровищ. Мы уедем в другой город, где никто не будет знать, что твой отец палач. Я стану видным лекарем, а ты станешь помогать мне с травами и лекарствами…
Магдалена вдруг стиснула его ладонь с такой силой, что Симон вскрикнул.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего, – ответила Магдалена. – Говори дальше. Говори, а я помечтаю.
Симон взял ее за руку и начал дальше расписывать их будущую совместную жизнь. Через некоторое время он почувствовал, как его ладонь намокла от ее слез.
Следующим утром на рассвете они отправились домой. Хотя стояла еще середина января, неожиданно наступила оттепель. Солнце мягко светило с чистого синего неба, перед крестьянскими домами у края дороги журчали ручейки, и где-то в лесу щебетали зяблики и зорянки. Симон понимал, что это прикосновение весны продержится не дольше одного дня, поэтому старался насладиться каждой секундой и подставлял лицо теплым лучам.
В Шонгау горожане как раз выходили с утренней мессы. Они подозрительно косились на троих прохожих, которые плелись по рыночной площади. Послышался шепот. Сын лекаря да в обществе Куизлей! Женщины неустанно твердили, что дочка палача сведет юного Фронвизера в могилу. Такой был милый юноша, но ведьма Магдалена его заколдовала – иначе быть не могло. Но никого из троицы нисколько не смутили направленные на них взгляды.
Они свернули на Монетную улицу и двинулись к замку. Куизль настоял на том, чтобы Симон вместе с ним навестил секретаря. О причинах он говорить не стал.
– Не задавай столько вопросов, – только и проворчал палач. – Твои расспросы тебя когда-нибудь и погубят.
Он подмигнул лекарю и этим только сильнее заинтриговал.
Судебный секретарь Иоганн Лехнер, как обычно, сидел за потертым тяжелым столом в своем кабинете на втором этаже и листал какой-то черновик. Когда все трое ввалились к нему, он изумленно поднял на них глаза.
