Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров
Князь Михаил доводился родным братом Николаю Второму. Император, подписывая в 1917 году отречение, назначил своим преемником брата. Лишь этот шаг отчасти оправдывает трагический, абсолютно не просчитанный поступок Николая Второго.
Но, судя по дальнейшим событиям, Николай Второй с родным братом даже не посоветовался; процедуру передачи власти с ним не оговаривал. Михаил к такому повороту событий оказался не подготовлен.
Будь у него время на раздумье, вполне вероятно, что он бы согласился стать царем. Но Николай такого времени не дал, хотя возможность была.
В этих обстоятельствах банально перепуганный ответственностью, которую на него собирались переложить, Михаил корону Российской империи не принял, хотя это был последний шанс избежать катастрофы, спасти страну от Гражданской войны.
Как и Николай Второй, великий князь в конфликт с советской властью не вступал. Он был отправлен в ссылку в город Пермь, а в июле 1918 года расстрелян. Допускаю, что сведения о казни Михаила Александровича нигде не публиковались. Разве что в какой-нибудь местной газете.
До сих пор остается непонятным: имя великого князя отряду дали в память о Михаиле Александровиче или в надежде, что он еще жив, проживает где-нибудь в Париже и в обозримом будущем воссядет на российский престол…
Главным доказательством того, что в слиянии остатков отряда Олиферова с отрядом Соловьева не было случайности, стало вот что: появились лозунги и программа.
Правда, первый лозунг — «Свободу инородцам!» — носил уничижительный оттенок.
Второй звучал просто смешно: «За Учредительное собрание для хакасов!» Среди коренного населения только 5 % умели читать и писать.
Но все это выглядело мелочью по сравнению с последним, негромким призывом: «За отделение Хакасии от Советской России!» Только тут стало понятно, для чего понадобилось Учредительное собрание. На основе декрета В. И. Ленина «О праве наций на самоопределение» Учредительное собрание должно было объявить о рождении «независимой Хакасии». «Титульное» название государства предстояло придумать.
В книге хакасского писателя Николая Доможакова[123] приводится факт, который я нигде больше не встречал. К моменту возникновения соловьевщины уже был тайно подобран и ждал подходящего момента для вступления в должность будущий глава независимой Хакасии. Править крошечной страной должен был не главный шаман, не совет старейшин, даже не хан, а президент парламентской республики. Понятно, что структура государственного устройства была разработана не в хакасской тайге.
Ни положительной, ни отрицательной роли кандидат в президенты сыграть не успел. Но факт свидетельствует о том, что за спиной Соловьева, казака с четырехклассным образованием, стояли некие политические структуры, которые строили обширные и далеко идущие планы.
* * *Уважаемый читатель, вам это ничего не напоминает?
* * *Таким вот образом казачий урядник Иван Николаевич Соловьев из «вольного атамана», который (как бы это сказать поделикатней) руководил операциями по регулярному посещению сел с целью продовольственного обеспечения, стал вдруг заметной и опасной политической фигурой.
Вероятно, в это время Соловьев получил громкий, хотя и неофициальный титул, — «император тайги». Титул кое к чему обязывал самого атамана и резко повышал в глазах местного населения начальственный ранг Соловьева, которого многие до той поры звали просто Ванькой.
Тем, кто вот уже 80 с лишним лет говорит о «стихийном бунте возмущенных инородцев», лучше помолчать. Соловьевщина была движением рукотворным и умно подготовленным.
«Подайте чоновцам на умственную бедность!»
На известие о возникновении в 1920 году отряда Соловьева Москва ответила привычным образом. Не было анализа причин. Столица не запросила: «Как все началось? Кто и зачем, на основе каких порочащих сведений арестовал колчаковского урядника, который перед этим добровольно сдался в плен?»
Не вызвало любопытства у столичного начальства и то обстоятельство, что бывший урядник после слияния отрядов превратился в «вожака» только «хакасских масс». В 150-миллионной России хакасов к тому моменту насчитывалось (вместе с грудными младенцами и столетними старцами) в лучшем случае 30 000 человек.
Ответом советского правительства на расширение масштабов соловьевщины стал приказ двинуть части 26-й местной дивизии — пехоты, конницы и даже артиллерии — в сторону взбунтовавшихся инородцев. Но Сибирь — не Воронежская губерния и даже не Тамбовщина с ее лесами и высоким поголовьем волков. Соловьев на этот маневр ответил уходом в горы и тайгу, где у него хранились запасы всего необходимого.
Вот как в 1921 году, до приезда Голикова, излагали результаты войны с Соловьевым самые «светлые» умы Енисейского губотделения ГПУ и командиры местных частей особого назначения
«Мелкие банды (здесь и далее курсив мой. — Б. К.), с которыми долгую и упорную войну ведут посланные войска, довольно прочно обосновались в Ачинско-Минусинском районе, на территории Второго Енисейского пехотного полка Особого на значения…
Продолжительная борьба с этими бандами пока существенных результатов не дала. Банды… почти неуловимы, хорошо осведомлены о движении и силах действующих против них советских войск…»
Далее в документе говорилось: война в Ачинско-Минусинском районе имеет трудно преодолимые сложности:
«Большая территория; оторванность частей полка (от других соединений в случае опасности. — Б. К.), отсутствие хорошей связи».
Чекисты и местные командиры обращались к губернскому руководству ГПУ и ЧОН с предложением: «увеличить самостоятельностъ этих частей и увеличить их боеспособность».
То и другое, по мнению авторов документов, «могло быть достигнуто путем создания на территории Ачинского уезда отдельного полка и на территории Минусинского уезда отдельного батальона…»
Полк состоял из четырех батальонов. Каждый батальон в тех условиях насчитывал 300 человек.
300 х 4 = 1200 бойцов.
Но авторы бумаги просили полк и еще один батальон.
1200 + 300 = 1500 человек!
Вот о каком подкреплении шел разговор в бумаге до появления в Сибири будущего автора «Тимура».
Постарайтесь, уважаемый читатель, эти цифры запомнить. Они нам скоро пригодятся.
ИСПЫТАНИЕ ВЫШЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СИЛ
Предложение, с которым обратились к губернскому начальству местные чекисты и горе-командиры «среднего звена», повергло штаб ЧОН Енисейской губернии в ужас. Свободных полутора тысяч бойцов у штаба ЧОН губернии не было. Создание стабильного гарнизона, да еще столь масштабного, требовало громадных средств на обустройство, на содержание, на доставку из Красноярска продовольствия, боеприпасов, обмундирования, фуража и т. п. Положение осложняло отсутствие железных дорог, а также приличных дорог для гужевого транспорта (об автомобилях в ту пору говорить не приходилось).
Штаб ЧОН Енисейской губернии обратился за помощью в штаб ЧОН РСФСР, в Москву, объяснив трудность ситуации и жалуясь на невозможность разрешить ее собственными силами. Красноярск надеялся, что Москва сжалится, подошлет запрошенное. Что ей, Москве, стоит?
В столице от просьбы тоже пришли в ужас. Только что закончилась разорительная тамбовская война. Мятежников там насчитывалось до 50 000. А в Хакасии действовал маленький отряд какого-то есаула. Сколько у него было войска — то ли 200 человек, то ли 400, енисейские полководцы узнать не удосужились. На всякий случай они затребовали дополнительно полторы тысячи сабель и штыков.
В Москве еще раз внимательно прочитали бумагу и поняли чего на самом деле не хватает енисейским стратегам: умной головы. Но где ее взять? В столице такие головы на улице тоже не валялись.
Москва не отвечала Красноярску, пока в столице не вспомнили: был на Тамбовщине командующий войсками 5-го боевого участка А. П. Голиков. Его хвалил Тухачевский. Голиков умел договариваться с местными жителями. Он что-то им такое говорил, после чего народ выходил из леса, сдавал оружие и тут же заявлял, что хочет служить в Красной армии. Его, решила Москва, и пошлем.
— Голиков! Но где же теперь Аркадий Голиков?
Начали искать — и нашли. Тоже в Москве. В полукилометре от здания РВС РСФСР, которое располагалось на Знаменке. Голиков приехал учиться в Академию Генерального штаба, которая размещалась в здании Охотничьего клуба, бывшем дворце графа Шереметьева на Воздвиженке (теперь — Новый Арбат).
