Макс Кратер - Последний еврей Багдада
Выяснилось, что яд она закладывала под острые ноготки, и в минуты страсти слегка царапала господина. Поэтому и умирал тот от сильнейшего заражения не сразу, а спустя пару недель. Первые признаки отравления появлялись лишь через несколько дней, и за оставшееся время обреченный успевал побывать в объятиях и других жен. Нашли и сам яд. Это была бесцветная студенистая масса с едва уловимым болотным запахом.
Вызвали Багоя. Подозрений у евнуха никаких не возникло, так как подобные ночные приглашения в гарем случались и ранее. Бывало, что властителя не устраивала та или иная жена и приходилось прямо на месте принимать какие-то карательные меры. А бывало и наоборот, царь приказывал немедленно наградить понравившуюся ему обольстительницу.
Когда второй человек в государстве вошел в зал, Ферзан лично сбил его с ног и связал. Здравый смысл требовал того, чтобы изменник был убит немедленно. Однако наконец-то переставший трястись Дарий пришел в сильнейшее возбуждение, которое тут же сменилось яростью. Он приказал посадить предателя на кол. Эта нехитрая операция тут же и была исполнена. Орудие казни соорудили из деревца, росшего в саду. Даже выкапывать его не стали.
Затем разбудили всех спящих обитателей дворца и пригласили воочию убедиться в том, что некогда всемогущий государственный муж повержен. То, что Багой муж не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова, выяснилось в процессе подготовки к казни. Он был евнухом, но не кастратом.
Ферзан зачитал начертанный им же впопыхах царский указ, в котором говорилось о том, что все имущество заговорщика конфисковывается, а тело его после смерти не будет отнесено, как подобает, в безлюдное место, где его до костей обгладают дикие звери и птицы. Его просто зароют. Последнее должно было нагнать на всех, кто присутствовал при экзекуции, намного больше страху, чем способ, которым она была осуществлена. После таких похорон душа Багоя никогда не попадет в царство покоя, а будет мучиться до скончания лет. Хотя последнее у Макуты все же вызывало сомнение. Старший евнух не был персом, и с точки зрения его египетской религии с ним поступили, в общем-то не так уж и плохо.
Дарий щедро наградил Ферзана, сделал его своим ближайшим советником и назначил командиром над тысячей бессмертных. Не помешало даже то, что приказ царя о том, чтобы казнь Багоя продолжалась как можно дольше, не был в итоге исполнен. Хозяин проявил излишнее рвение и смазал кол найденным у наложницы ядом. К обеду следующего дня евнух умер. Роксану позже придушили по-тихому.
Глава XLVI. Саркофаг Сорбона
Что ни день пройдет, то с плахи голова падет,
А палач ее насадит на кол у ворот.
Наконец от изобилья срубленных голов
Стены града заслонились грудой черепов.
Ильяс ибн Юсуф Низами, «Семь красавиц», пер. В. ДержавинаХрам был пуст. Фансани распустил по домам даже самых приближенных жрецов. Обойдя здание, он запер все боковые двери, оставив открытым лишь главный вход. Сорбон, конечно, удивится, что управляющий Эгиби отправил ему письменное приглашение встретиться не в головной конторе Торгового дома и даже не где-то в городе, как иногда бывало, а на территории недостроенного египетского святилища. Но он обязательно придет, так как решит, что требует его к себе не раб банкира, а сам банкир. Ему же отказывать не принято. И что с того, что место необычное. События последних часов тоже были чрезвычайными.
— Видел те пять голов у замка? — грузный глава городской стражи стоял на пороге и с интересом разглядывал убранство храма. Никакой почтительности при этом не выказал: что ему чужие боги.
— Отменная работа, — без восторга в голосе отозвался Фансани.
Египтянин внимательно присмотрелся к Сорбону. Они действительно одного роста. Как он только раньше не обращал на это внимание.
Управляющий Эгиби подождал, пока ночной посетитель пройдет к алтарю, и лишь затем направился к двери. Задвинул засов.
— Вы теперь знаменитость, — без всякого впрочем заискивания произнес он.
— Что есть, то есть. Награду только положенную казна пока не выплатила. Говорят, война и все такое. Придется подождать… А ты где?
Соброн обернулся к двери, но никого возле нее не увидел. Должно быть, его собеседник юркнул за колонны.
— Фансани! Брось дурью маяться. Говори, зачем позвал, а то время позднее, а мне еще на парад надо успеть. Пусть народ полюбуется на своего защитника, не все же этим ряженым павлинам перед толпой вышагивать. К тому же сам ведь знаешь, что прошлой ночью я не спал. Устал страшно, не до игр. Эй, куда ты там подевался?!
Снизу, сразу с нескольких сторон повалили клубы дыма. На этот раз они не стелились по полу, а поднимались вертикально вверх.
— Это еще что за представление такое!?
Пахнущий разогретой смолой молочный туман быстро заполнял помещение. Сорбон направился к выходу. У самой двери пробираться пришлось уже на ощупь. Подергал засов: тот не поддался, видимо, был заблокирован каким-то хитрым механизмом. Начальник стражи наклонился и попытался получше разглядеть замок. В этот самый момент ему нанесли сильнейший удар по затылку.
Очнулся служитель закона в полной темноте. Пошарил справа и слева руками — по бокам шли тщательно отполированные деревянные доски, сверху — тоже самое. Прямо над его лицом открылось окошко. Он лежал внутри саркофага.
— Что за шутки раб!? Где твой хозяин?
— Мы здесь одни. Звал тебя не Эгиби. Звал тебя я.
— Немедленно выпусти меня! Я требую!
— Ты не в том положении, чтобы чего-то требовать. Молчи и слушай. Когда мне нужно будет, чтобы ты заговорил, я скажу. Тебе надо стать египтянином. Переродиться.
— Что за бред ты несешь. Сейчас же открой этой ящик!
— Если ты еще раз меня перебьешь, я выколю тебе глаз, а может быть, сразу оба. Для перерождения глаза не нужны.
Фансани поднес к окошку острый и тонкий клинок.
— Молчишь? Ну, вот и замечательно. Ты искал секту египтян, которая убивает полукровок. Считай, что ты ее нашел. Эту секту возглавляю я, и этот новый храм — ее центр. Ты наверняка слышал, что мы боремся за чистоту рядов всех выходцев из Мисра[96]. Это правда. Мы не можем допустить, чтобы наша малочисленная община, и так находящаяся вдалеке от родины, смешивалась с местным населением. Тебе предстоит пополнить наши ряды. Ты вавилонянин, но это не страшно. В исключительных случаях, я читал об этом в древних папирусах в библиотеке Эгиби, возможно и такое, а мой случай мало что исключительный, он — уникальный. Согласись, что главный жрец нового храма, руководитель могущественной секты, борющийся за сохранение нации, не может сам быть полукровкой. Понимаешь, к чему я клоню? Можешь отвечать.
— Понятия не имею, о чем ты, — уже без всякого вызова произнес Сорбон, видимо поняв, что имеет дело с сумасшедшим, а с ним лучше не спорить, — освободи меня, и забудем обо всем, что здесь…
— Довольно! Я все знаю. Ты убил того человека, которого все считали моим отцом. Ты сожительствовал с моей матерью, и в результате этого, не зарегистрированного брака, родился я. Не пытайся изображать удивление на своей мерзкой роже. Старик-мельник мне все рассказал. И то, как ты появился на ферме, и то, как спешно уехал оттуда. Ты душегуб. Но это ведь не новость. А новость в том, что я — твой сын, то есть наполовину вавилонянин. И теперь, чтобы исправить это возмутительное, вводящее меня в дикое отчаяние недоразумение, мы проведем обряд твоего обращения в египтянина. Не скрою, он будет болезненным, и мне понадобится твое согласие, папаша. Можешь говорить.
— Ты ошибаешься, я никогда не спал с твоей матерью.
— Ты убил Фенуку!
— Да, это так. Но я не твой отец. Я всего лишь исполнил приказ. Привел, так сказать, приговор в исполнение.
От ужасного подозрения глаза Фансани стали такими круглыми, что могли бы поспорить своей формой с жетонами в храме Иштар.
— Чей приказ?
— Ну, подумай сам, — в голосе начальника городской стражи зазвучали умоляющие нотки, — кто мог распорядиться об убийстве раба влиятельнейшего человека в городе? Кто мог сделать так, что погибли почти все без исключения возможные свидетели произошедшего. Да, я выпросил пощады для Лакуны. Мельник заботился обо мне, и мне была небезразлична его судьба.
— Ты хочешь сказать…
Фансани отшатнулся от саркофага.
— Вот видишь, я не виновен. Отпусти меня.
Крышка захлопнулась. Несколько минут прошли в полной тишине. Помня об угрозе Фансани выколоть глаза, Сорбон молчал. Затем саркофаг, еле слышно стуча колесами, заскользил по каменным плитам. Начальник стражи начал колотить по дереву, затем закричал, но египтянин был непоколебим. Обреченный на ужасную смерть почувствовал, как гроб наклонился, заскользил вниз, затем вновь принял горизонтальное положение. Последнее, что он услышал в своей жизни, был скрежет петель массивной двери…
