Мэтью Перл - Тень Эдгара По
— Мое имя Роллен. Молодого мосье Бонапарта нет дома, он в Вест-Пойнте. Не желаете черкнуть ему пару слов?
Прозвучало как распоряжение; я отказался. Нечто в его тоне было тому причиной…
Сказав, что приду в другой раз, я поспешил прочь в панике от мысли, что убийцы могут вернуться и увидеть меня. Но еще больше страшился я этого третьего, назвавшего себя Ролленом. Он лениво приподнял шляпу, желая мне доброго вечера, но прежде, чем шляпа вновь опустилась на голову, я сообразил, где мог видеть его. Первая встреча была минутной; она произошла давно и в другой части света.
Теперь, вспомнив, где и при каких обстоятельствах видел этого Роллена, я мало-помалу выстроил почти полную картину событий. Я почти ответил на мучительные вопросы: почему случилось то, что случилось, почему ниточки тянутся в Париж, при чем здесь семейство Бонапарт, и, наконец, как одно умышленное убийство в Балтиморе способно повлиять на будущее Франции?
Складывая детали этой головоломки, я спешил в меблированные комнаты, что Эдвин подыскал мне к возвращению из Вашингтона. Наверное, бдительность моя ослабла — я вдруг почувствовал жалящую боль в позвоночнике. Я упал ничком, перекатился на спину. Надо мной, на фоне неба, возвышалась белая лошадь, увенчанная внушительным всадником. Всадник занес кнут и заарканил на сей раз мою руку.
— Мистер Кларк, адвокат, если не ошибаюсь? Не каждый день таких благонравных красавчиков приговаривают за убийство.
Конечно, это был работорговец Слэттер верхом на великолепной лошади — достойном восхищения образчике крупной пенсильванской породы. Я попытался подняться, но Слэттер ударил меня ботинком в челюсть. Из глаз брызнули искры, я закашлялся кровью.
Слэттер спешился и, держа у моего горла трость из черного дерева, ловко и привычно застегнул на мне наручники и ножные кандалы.
— Что, ваша честь, песочек-то быстро в часиках сыплется? Уже совсем чуть-чуть осталось, приятель! За тебя вознаграждение назначено, и я возьму, не побрезгую, даром что в нынешнем месяце две тыщи заработал.
— Я ни в кого не стрелял! И с вами никаких дел иметь не желаю!
— Вот как! А помните, мистер Кларк, своего черномазого приятеля? Сколько, бишь, времени прошло? Недели три-четыре, не больше. Нет, дела у вас не со мной, а с полицией Балтимора. Которой я посодействую с моим удовольствием.
Обычной практикой было вручать ведущим работорговцам списки подлежащих аресту мужчин и женщин, поскольку многие из них числились в беглых рабах.
— Как насчет того, чтоб заночевать с очередным моим «грузом»? — продолжал Слэттер. — А утречком я вас прямо в участок и доставлю. Наверняка мои черномазые рады вам будут — вы ж их так любите. Небось и болтать по-ниггеровски нарочно выучились, а, мистер Кларк?
Кандалы и цепь, которой Слэттер привязал меня к лошади, были крепкие — мне только и оставалось, что ковылять к логову, где содержались рабы, приговоренные к продаже. Слэттер нарочно ехал медленно, как бы выставляя меня напоказ многотысячной толпе. На самом деле темные, изгаженные потопом улицы были пустынны. Слэттер, впрочем, этим не смущался, а сам то и дело выворачивал шею, чтобы насладиться зрелищем адвоката на поводке и в колодках.
Понурившись, плелся я за Слэттером. Вдруг раздался звук шагов. Я вскинул голову, и Слэттер, вероятно, заметив, как округлились мои глаза, резко развернулся. Тут-то он и увидел то, что так удивило меня, но было поздно. Некто в мощном прыжке выбил Слэттера из седла, повалил на землю. Слэттер ударился затылком, дернулся в попытке встать и со стоном зажмурился. А Эдвин Хокинс уже обыскивал его карманы на предмет ключей от колодок.
— Эдвин, тебя сам Господь послал! Как же ты вовремя!
Эдвин нашел ключи, освободил меня, деловитой речью прервал мои восторги.
— Мистер Кларк, мне валить надо! — И покосился на Слэттера.
— Не бойся, он без сознания. Еще какое-то время в себя не придет.
— Мне надо делать ноги из Балтимора. Этот тип знал меня в юности.
Теперь я понял. Если Слэттер успел увидеть Эдвиново лицо и узнать в нападавшем негра, проданного им много лет назад, или хотя бы запомнил его, Эдвин будет не просто осужден — он будет снова продан в рабство.
— Он тебя разглядел, Эдвин?
— Почем я знаю, мистер Кларк! И выяснять слишком опасно. Жаль, больше не смогу вам подсоблять. Но вы не робейте — вы найдете доказательства, вот не сойти с этого места, найдете!
Я взял его за руку.
— Эдвин, какой же я болван! Если бы я не выпучил глаза, Слэттер бы вообще не обернулся и не мог бы узнать или запомнить тебя. А ты такому риску подвергся ради Эдгара По!
— Нет, этому конкретному риску я подвергся ради вас, мистер Кларк! — Эдвин ответил крепким рукопожатием и широко улыбнулся. — Вы докажете им всем, что невиновны — это и будет мне наградой. Не отступайте ради меня. Да хранит вас Господь.
— Поспеши, друг мой, довольно слов! — напутствовал я.
Эдвин пошел прочь и вскоре скрылся в темноте переулков.
Я надел на Слэттера наручники, но решил не мучить его ножными колодками, чтобы он, очнувшись, не остался совершенно беспомощным. Распростертый на земле, он уже не производил столь устрашающего впечатления. Передо мной лежал старик с тупым выражением лица; челюсть отвисла, явив мерзость нёба и десен. Я глядел на него, не в силах продолжать путь. Вот я и лишился последнего друга. С болью принялся я вспоминать утешительные посещения Хэтти в тюрьме, ночное явление Бонжур — как они поддерживали меня! Бонжур! Конечно, осталась еще Бонжур! Слэттер зашевелился, застонал. Я не стал дожидаться, пока сознание вернется к нему. Вскочил, оседлал белую лошадь и поскакал в том направлении, откуда пришел.
— Моя лошадь! — неслось вслед. — Лошадь верни!
Мои страхи усилились, когда я увидел, что дверь дома Бонапартов, только что мной покинутого, широко распахнута. Слэттерову белую лошадь я привязал к столбу и прокрался в холл. В доме стояла тишина; или нет — тишину нарушало тяжкое, болезненное дыхание. Если бы присутствовали другие звуки, я бы этих, страдальческих, пожалуй, вовсе не уловил бы; вместе с интерьером они остались бы на периферии восприятия. Но других звуков не было, и я замер на месте.
За считанные минуты (а может, и секунды) до моего появления в гостиной имела место драка. Стулья и светильники были поломаны, гардины сорваны, бумаги разбросаны. Люстра все еще раскачивалась, и весьма сильно. Тут же присутствовал и победитель, вернее, победительница. Бонжур нависла над мощным, лоснящимся от пота Ролленом. Вот почему сорваны гардины — Роллен пытался выпрыгнуть в окно, да не успел. Хрупкая Бонжур повалила его на пол и приставила к горлу лезвие кинжала.
Наши с Ролленом глаза встретились; узнал ли он меня теперь, когда был распростерт на полу?
Я покидал Париж вместе с Огюстом Дюпоном, намереваясь начать расследование обстоятельств смерти Эдгара По. Не успели мы подняться на борт корабля, как Дюпон объявил, что в почтовой каюте прячется злоумышленник. Впрочем, читатель наверняка помнит этот эпизод. «Мосье Кларк, сделайте одолжение — велите стюарду сообщить капитану, что на борту безбилетный пассажир», — сказал тогда Дюпон. А Роллен, уже пойманный, обвиненный в попытке украсть или испортить почту, процедил: «Держу пари, вы захотите узнать то, что известно мне!» С той же интонацией он час назад предложил: «Не желаете черкнуть ему пару слов?» В первом случае фраза прозвучала слишком зловеще для простого «зайца», во втором — слишком агрессивно для услужливого лакея, слишком грубо для вышколенного мажордома. Но не только тон оживил мою память — Роллен приподнял шляпу, явил обширную лысину, которая невольно обнажилась и тогда, в море. Сомнений не осталось — я окончательно вспомнил обстоятельства нашей первой встречи.
К моменту возвращения в дом Бонапартов я уже приблизительно представлял, чем Роллен мог заниматься на борту «Гумбольдта». Что касается моего же вопроса — узнал ли Роллен меня теперь, полагаю, нет, не узнал. Тогда, на «Гумбольдте», он разыскивал совсем другого человека.
И вот он смотрит на меня в упор. Глаза горят кровожадностью, башмаки мокры и заляпаны цветочными лепестками; рядом разбитая ваза.
Бонжур оглянулась. Улыбка с оттенком неглубокого раскаяния скользнула по ее лицу, и в груди моей все затрепетало от страсти и горечи, которыми был напоен ее тюремный поцелуй.
— Так уж вышло, мосье Кларк, — бросила Бонжур, словно это я был распростерт на полу, словно я молил о пощаде.
И тут меня осенило.
— Это ваша работа! Вы меня отравили, а вовсе не тюремщики! Да, вы! Вы вцеловали в меня яд!
— Проникнув в тюрьму, я обнаружила, что стена лазарета дала трещину — еще чуть-чуть, и поток пробьет в ней брешь. Выбраться через водосток не составило бы труда, но сначала нужно было оказаться в лазарете. Вот я и придумала способ вас туда переместить. Я помогла вам, сударь, разве нет?
