Эллис Питерс - Ярмарка Святого Петра
— Все в порядке, вы в полной безопасности. Но позвольте мне помочь вам вернуться на борт: вам, да и вашему дядюшке, некоторое время будет лучше побыть там. Искренне советую вам поступить так, — промолвил молодой человек, порывисто обернувшись к купцу. — А вас, красавица, никто не осмелится обидеть. Как можно быть неучтивым в присутствии такой дамы, — объявил он, не скрывая восхищения, и девушка зарделась.
Томас из Бристоля оправил одежду слегка трясущимися руками. Он был грузен, и, видать, при падении изрядно ушибся.
— Благодарю вас за помощь, сэр, — сказал он, — и тебя тоже, брат. Но мои вина… мои товары…
— Предоставьте это нам, почтеннейший. Все, что можно спасти, будет выловлено из реки. Вы можете спокойно подождать на своем судне. Эта свалка скоро закончится: с минуты на минуту здесь будут люди шерифа, и уж они-то быстро утихомирят этих разгулявшихся молокососов. Ведь они набедокурили не только здесь — половина из них бушевала в предместье, переворачивая лотки и гоняясь за аббатскими служителями. Но в конце концов все они окажутся в темнице и вот тогда-то горько пожалеют о собственной глупости и о том, что осмелились выступить против Бенедиктинского ордена.
Говоря это, молодой человек посматривал на брата Кадфаэля, который в это время помогал возвращать на место раскатившиеся бочки и, находясь неподалеку, прекрасно все слышал. Кадфаэль понял, что молодой человек говорит это намеренно, желая, чтобы он услышал и оценил его дружелюбие. Лицо незнакомца сохраняло выражение подобающей серьезности, но в глазах поблескивали лукавые искорки.
— Мое имя Иво Корбьер, — беспечно продолжал спаситель девушки. — В этом графстве мне принадлежит манор Стэнтон Коббольд, но большая часть моих земель находится в Чешире. С вашего позволения, я сочту за честь предложить свою помощь…
К тому времени он уже убрал руку с талии девушки, но сделал это подчеркнуто неохотно, продолжая ласкать спасенную красавицу взглядом. Она прекрасно сознавала это и принимала его внимание не без удовольствия.
— Ну вот! — вскричал Корбьер, когда один из юнцов, перевесившись через парапет моста, издал предупредительный свист. — Смотрите, как улепетывают эти лоботрясы. Наверное, этот малый был оставлен на мосту следить за воротами и, углядев, что оттуда выехали стражники шерифа, дал знак своим, чтобы те уносили ноги.
Догадка его оказалась верной. Заслышав свист, полдюжины взъерошенных голов обернулось к мосту. Драчуны увидели, что оттуда им машут рукой, и, тотчас прекратив драку, побросали все, что было у них в руках, и ринулись врассыпную: одни помчались по Гайе, рассчитывая укрыться в прибрежных кустах, другие — вверх по склону, надеясь затеряться в лабиринте узких улочек предместья, а один сиганул под арку моста и вскоре появился с другой стороны, отделавшись лишь тем, что промочил ноги. Вскоре по мосту громко простучали копыта, и несколько стражников спустилось к пристани, тогда как остальной отряд поскакал к ярмарочной площади.
— Считайте, что все закончилось! — весело сказал Иво Корбьер. — Брат, не дашь ли ты мне весло? Ты ведь знаешь эту реку лучше меня, а там плавает немало добра, которое заработано в поте лица, и многое можно еще спасти.
Иво не спрашивал разрешения, он уже присмотрел среди качавшихся у пристани лодок маленькую, но увертливую посудину и, пробежав по доскам, прыгнул в нее прежде, чем конные стражники спустились к причалу и принялись растаскивать тех горожан, которые никак не могли утихомириться. Кадфаэль последовал за ним. Монах прекрасно чувствовал время и знал, что до повечерия осталось всего минут десять. С одной стороны, он вроде бы должен уйти — пусть этот уверенный в себе и властный молодой человек сам вылавливает купеческие товары. Но с другой стороны, его ведь послали, чтобы он помог одному из гостей ярмарки, и разве нельзя сослаться на то, что он по-прежнему занят именно этим? Кадфаэль продолжал задавать себе этот вопрос, уже сидя в позаимствованной Иво лодке и высматривая ближайший бочонок, качавшийся на воде в лучах закатного солнца, хотя, по сути, оставшись здесь, он уже решил его для себя.
Шум на пристани вскоре стих. Все, кто остался на берегу, деловито вылавливали из воды узлы и кипы, спускаясь все ниже по течению, туда, где кое-какие товары прибило к берегу, и оставляя без внимания то, что, по-видимому, было безнадежно испорчено. Торговцы подсчитывали потери, которые — благодарение Богу! — оказались не слишком велики, и прикидывали, какова будет выручка после уплаты всех пошлин и сборов. Выходило, что понесенный ущерб не так уж страшен и с ним вполне можно смириться. Вдоль предместья приводили в порядок палатки, ставили на место перевернутые лотки и заново раскладывали раскиданные товары. Сомнительно, чтобы погром докатился до самой ярмарочной площади, где сложили свое добро самые богатые купцы.
В каменном подземелье замка и в городской темнице томилась уже добрая дюжина юнцов. Они залечивали свои ссадины и гадали, как же так вышло, что их благородное и достойное желание выразить протест против несправедливости привело к такой потасовке. Что же до заводилы, Филипа Корвизера, то даже друзья, помогавшие ему, еще не совсем пришедшему в себя, убраться с пристани, не знали, куда он потом делся и где теперь прячется. Затея их провалилась, и цена мальчишеской горячности оказалась слишком высокой. Правда, даже шериф, Жильбер Прескот, не собирался чересчур сурово судить сорванцов, понимая, что они руководствовались добрыми намерениями, да только сбились с пути.
— Ох, почтеннейшие, — промолвил Томас из Бристоля, успокоенный и признательный, — у меня нет слов, чтобы выразить вам благодарность за столь великодушную помощь. Бочонки мои не пострадали. Они прочные, ведь мои вина не из тех, что распивают сразу после покупки: прежде чем распечатать бочку, их подолгу выдерживают — со временем букет становится только лучше. А заморские сласти мы, благодарение Всевышнему, еще не успели выгрузить. Нет, я не потерпел заметного убытка. И дитя мое в большом долгу перед вами. Иди сюда, девочка, не прячься. Окажи уважение нашим добрым друзьям. Позвольте представить мою племянницу, дочь моей сестры, Эмму Вернольд. Она единственная наследница своего отца, который был каменных дел мастером в нашем городе, а также и моя, ибо у меня нет другой родни. Эмма, дорогая, налей-ка нам вина.
Пока все были заняты тем, что выуживали из реки товары, девушка не теряла времени даром. Теперь она вышла к гостям, покрыв косы золотистой сеткой и надев поверх простого дорожного платья вышитую тунику из тонкого полотна. «Нет, — подумал брат Кадфаэль, — не ради меня она этак разнарядилась». Монаху пора было прощаться с новыми знакомыми и возвращаться к своим обязанностям, Он и так пропустил повечерие, и, перед тем как улечься на боковую, ему предстояло еще добрый час провозиться в своем сарайчике. Впрочем, маловероятно, чтобы кто-нибудь сегодня рано улегся в постель. Томас из Бристоля, например, рачительный хозяин, вряд ли надолго оставит товары под присмотром работников, как бы он им ни доверял. Наверняка он отправится на ярмарочную площадь и самолично убедится в том, что все благополучно уложено, упрятано и подготовлено к завтрашнему торгу. И коли он сочтет возможным оставить свою племянницу в обществе этого красивого молодца до своего возвращения, на то его воля. Видать, упоминание о маноре Стэнтон Коббольд в качестве лишь малой части достояния молодого человека произвело желаемое впечатление. По сути, не было особой надобности подчеркивать то, что мистрисс Эмма является богатой наследницей. Впрочем, сознающие свой долг дядюшки и опекуны не упускают случая присмотреть девицам достойных женихов. Однако этот молодой человек глаз с нее не спускал задолго до того, как услышал про ее состояние. Что и не диво — она прелестное дитя, по любым меркам.
Брат Кадфаэль извинился за то, что не может задержаться, пожелал всей компании доброй ночи и неторопливо направился к монастырской сторожке. В предместье было по-прежнему многолюдно, но все уже успокоились и вернулись к своим делам. Порядок был восстановлен. Теперь уже ничто не помешает тому, чтобы завтра утром открылась ярмарка Святого Петра.
Хью Берингар вернулся с последнего объезда предместья намного позже десяти часов, когда послушным распорядку братьям положено было спать. Однако он вовсе не удивился, встретив на монастырском дворе Кадфаэля, который шел из своего сарайчика.
— Слышал я, что ты оказался в самой гуще событий, — промолвил Хью, потягиваясь и позевывая, — оно и не диво: с тобой вечно такое случается. Сумасбродные юнцы, на что они надеялись? Возомнили себя умнее своих отцов, думали добиться того, что не удалось старшим. А в результате своим буйством оттолкнули и тех, кто поначалу, может, и сочувствовал им. Теперь их родителям придется платить штраф, а город из-за этой потасовки потеряет больше, чем рассчитывал получить. Но знаешь, Кадфаэль, мне как-то не по душе хватать и сажать в темницу этих молокососов за одну только их дурость. Мы-то знаем, что они вовсе не злодеи. У меня на душе неприятный осадок от всего этого. Давай-ка заглянем в сарайчик да разопьем чашу-другую. Тебе все одно нет смысла ложиться спать — до заутрени осталось всего ничего.
