Жан-Франсуа Паро - Версальский утопленник
Николя с наслаждением занимался самокопанием. Как только тревога отступила, он тотчас покатился по наклонной плоскости собственной снисходительности, втайне радуясь тому, что сумел убедить себя, что его теплые чувства к Сартину, которые, как он полагал, он истребил под корень, ожили вновь. Умиротворенный, он обрел пылкость и энтузиазм своих двадцати лет, когда, впервые выйдя из кабинета Сартина, он шел по берегу реки в монастырь Карм-Дешо, спеша поведать отцу Грегуару о своей удаче. Пред взором его вновь предстало лицо министра, такое, каким он увидел его вчера в конце вечера, когда ему показалось, что Сартин также тайно ликует в душе. И потом, наверняка их согласия желает король, давно уже стремившийся помирить обоих своих преданных слуг, ибо он уважал их обоих. Спрыгнувшая откуда-то сверху Мушетта положила бархатные лапки ему на веки и нежно замурлыкала; под эти баюкающие звуки он погрузился в тяжелое забытье.
Недели шли, Николя занимался своей рутинной работой. Во время охоты, когда они с королем отстали от других охотников, Его Величество напомнил ему об ожидающей его миссии. Король не скрывал своей нелюбви к кузену, но дал понять, что неудобства от присутствия Шартра будут равны неприятностям в случае его отстранения от командования эскадрой.
Николя продолжал собирать сведения о принце. При дворе Шартр появлялся редко, зато часто посещал королеву в Трианоне. Его видели в городе и на балах в Опере. С легкой руки герцога в моду вошло проводить скачки в Венсенне, и там Николя тоже не спускал глаз с принца. Несколько человек с не менее звучными именами оспаривали у герцога право первенства на дурную репутацию: Артуа, принц де Гемене, герцог де Лозен и маркиз де Конфлан. Герцог играл на скачках, держал конюшню и английских жокеев. Одевался герцог в основном по английской моде, а чтобы отличаться от таких же, как он, англоманов, в его костюме всегда присутствовала какая-нибудь неожиданная деталь; еще он обожал роскошные экипажи. Несмотря на малопривлекательное лицо, одутловатое и часто покрывавшееся гнойничками, он обладал на редкость величавой статью и отличной фигурой, помогавшими ему располагать к себе людей. Его внушительный вид вводил многих в заблуждение; обожая восторги толпы, он научился делать необходимые жесты, дабы приветствовать публику, кою он втайне ненавидел.
Убежденный, что дом всегда может многое рассказать о своем хозяине, Николя посетил маленький домик герцога на землях Монсо: там Шартр устроил гнездышко для удовольствий, прежде расположенное в квартале под названием Маленькая Польша, на улице Эранси.
В парке, окружавшем домик, Николя встретил Кармонтеля[14], с которым когда-то познакомился на ужине у Лаборда. Вокруг шла стройка: Шартр хотел соорудить небывалый театр, приспособленный как для показа спектаклей, так и для проведения празднеств. Золото текло рекой. Согласно замыслу в зачарованном саду предстояло соединить эпохи, страны и времена года; при необходимости декорации — руины, храмы, башни, пагоды, пирамиды, арки и мосты — должны были поворачиваться, дабы зрители, наблюдавшие за спектаклем с семнадцати бельведеров, могли все как следует рассмотреть.
Проникнувшись доверием к Николя, Кармонтель поведал ему о замысле принца превратить Пале-Руаяль[15] в торговые ряды и одновременно место для времяпрепровождения, где посетители найдут и дорогие лавки, и разнообразные развлечения. Это будет модный променад, где роскошь станет соседствовать с необходимым, а в дорогих лавках будет продаваться все самое современное и изысканное, что предлагает мода.
Николя ознакомился с красноречивыми полицейскими отчетами, посвященными частной жизни принца. На их основании вырисовывался портрет наглого развратника, скупого и расточительного одновременно; его страсть к игре могла сравниться только с его страстью к наживе, и обе страсти он стремился удовлетворять любым путем. Говорили, что он никак не дождется дня, когда наконец сможет полностью распоряжаться своим огромным наследством. Став гроссмейстером ложи Великого Востока, ему удалось приобрести изрядный вес в обществе. Инспектор Бурдо, которому Николя с согласия Сартина рассказал о своем задании, сообщил ему о существовании в Версале «Воинской Л… Трех Неразлучных Братьев при Дворе В…». Сие прозрачное название означало, что король, Прованс и Артуа, поддавшись на уговоры кузена Шартра, вступили в ряды масонов.
Воспользовавшись его присутствием на игре у королевы, король, смотря по обыкновению куда-то вдаль, представил Николя герцогу Шартрскому и объяснил кузену, что маркиз де Ранрей, оказавший короне поистине бесценные услуги, также отправляется на корабль «Сент-Эспри». Маркиз получит мундир капитана первого ранга и должность генерального инспектора Министерства морского флота, в обязанности коего входит сопровождать принца. Также, с заискивающей улыбкой продолжал король, в обязанность маркиза входит обезвреживание вражеских шпионов, если те попытаются проникнуть в планы операций военно-морского флота. А еще он будет отвечать за безопасность принца крови, чья жизнь ему столь дорога. Только адмирал д’Орвилье, командующий флотом, и господин де Ла Мотт-Пике де Винуаер, капитан штандарта «Сент-Эспри», будут в курсе истинной миссии комиссара.
Как было ему свойственно, король с чувством выполненного долга немедленно удалился, радуясь, что удалось столь быстро проговорить необходимые слова и оставить герцога и Николя наедине. Окинув любопытным взором Николя, герцог пригласил его завтра прибыть к нему утром во дворец Пале-Руаяль.
На следующее утро в гостиной, увешанной великолепными образчиками живописи, герцог удостоил Николя беседы в непринужденно-надменном тоне. С одной стороны, герцог пытался поддержать репутацию доброго малого, с другой — плохо скрывал свое раздражение. Короля рядом не было, и Шартр выразил надежду, что маркиз станет выполнять свое задание молча, втайне, и не станет пытаться препятствовать ему в чем бы то ни было, тем более в удовлетворении его прихотей и в развлечениях. На это Николя заметил, что развлечения в любом случае будут ограничены бортом линкора, а он, разумеется, не станет вмешиваться в распоряжения, отдаваемые герцогом, ибо не является знатоком морского дела. Он намерен действовать строго в рамках полученных им инструкций, и никто, даже принц, не сможет принудить его пренебречь своими обязанностями. Поняв, что оказать давление на Николя ему не удастся, герцог сменил тему и преувеличенно любезным тоном заговорил о каких-то пустяках.
Комиссару, давно составлявшему собственную коллекцию человеческих характеров, показалось, что Шартр, поняв, что запугать его не удастся, решил пойти по пути обольщения. Однако для него такой подход мало чем отличался от принуждения, ибо в основе его лежал тот же расчет и преследовал он ту же цель. Что же касается непринужденности в общении, то у таких людей, как герцог, она чаще всего служила прикрытием презрения. Николя нередко изумляла способность высших придворных сановников притворяться. Он прекрасно понимал, что его присутствие на борту «Сент-Эспри» будет постоянно раздражать принца, но в силу сложившихся обстоятельств ему придется недовольство свое скрывать. Несмотря на все свои пороки, Шартр обладал поистине изощренной проницательностью. Николя же не намеревался ничего скрывать, иначе говоря, делать многозначительный вид, придающий важности собственной персоне. Он станет действовать исключительно в рамках полученного им задания и постарается быть полезным на корабле.
Выйдя из кабинета герцога Шартрского, он увидел в прихожей двоих мужчин, о чем-то увлеченно беседовавших; в одном из собеседников он узнал инспектора Ренара, супруга кастелянши королевы, о которой ему рассказал Сартин. Ренар что-то шептал на ухо субъекту с неприятной физиономией и в рыжем парике; одежда субъекта напоминал ливрею лакея. Оставаясь незамеченным, Николя подошел поближе; до него донеслись обрывки разговора.
— Мне кажется, пора бы наконец завершить сделку!
— Гораций колеблется, — ответил неизвестный.
— Хм, возможно, он хочет испытать судьбу… Значит, нам или повезет, или нет.
— Поди знай! Боюсь, мне придется вмешаться. Это весьма рискованный шаг.
Николя, всегда находивший подход к прислуге, решил расспросить старого лакея в раззолоченной ливрее. Не устояв перед опущенным ему в карман экю, лакей сказал, что собеседником господина Ренара является — и в голосе его прозвучало неприкрытое презрение — господин Ламор, личный лакей и рассыльный принца. Обрывок подслушанного разговора поставил Николя в тупик.
Во время приготовлений к поездке случилось событие, приковавшее внимание как двора, так и города. Скончался Вольтер, которого парижане принимали с безудержным восторгом. Страдания от затрудненного мочеиспускания, усталость от постоянного пребывания на людях и периодически охватывавшие его терзания литератора подорвали сопротивляемость организма. Чтобы поправить расшатанные нервы, он пил безмерное количество кофе и брался за перо, желая заткнуть рот противникам проекта нового издания словаря Академии. Уходя с головой в работу, он испытывал жестокие боли, отнимавшие у него все силы. Посетивший его маршал Ришелье посоветовал ему принимать лауданум, лекарство, которое сам маршал использовал, когда хотел подавить бунт своего пришедшего в расстройство тела. Вместо того чтобы проглотить несколько капель, Вольтер опустошил весь флакон; доза эта, по-видимому, стала смертельной: он скончался в ночь на 30 мая 1778 года с богохульствами на устах и яростью в сердце — к великому страху тех, кто его окружал.
