ЛУИ ЖАКОЛИО - ПЕСЧАНЫЙ ГОРОД
— Объясняет ли легенда причины этого странного измерения?
— Объясняет, ваша милость
— Тогда, Хоаквин, если ваши обязанности не мешают вам. Потрудитесь рассказать мне эту легенду - сказал молодой человек, с задумчивым видом, устремив взор на голубые волны океана сливавшиеся вдали с небесной лазурью
— Мое время в распоряжении вашей милости.
— Я слушаю
Испанец, большой охотник рассказывать как все его соотечественники, начат
«Могаммед бен-Абад, кордовский калиф, очень любил в известное время года отдыхать на Марокканском берегу, откуда его предки отправились завоевывать
Испанию; он велел выстроить Касбах на вершине Танжерского холма и пригласил, когда замок был построен, всех своих придворных полюбоваться его чудесами Вечером он задал большой пир который продолжался довольно поздно, и вино, несмотря на запрещение корана, лилось рекой.
Когда гости удалились, бен-Абад поехал верхом в сопровождении одного слуги по дороге в Эль-Касар-Кебир
Эта крепость была под владычеством Махмуда бен-Надира, его заклятого врага, с которым он постоянно воевал.
Бен- Абад, винные пары которого заставили забыть о таком интересном для него обстоятельстве, постучатся в городские ворота. Часовой бросился во дворец Махмуда бен-Надира и доложил ему, что кордовский калиф в сопровождении только одного человека находится у ворот Эль-Касар-Кебира и хочет войти в крепость.
Бен- Надир был тогда за столом с главными жителями города; он поспешно встал, пошел навстречу к принцу и привел его во дворец. Вернувшись обратно, он велел подать новые блюда; радость, удовольствие, по-видимому, одушевляли всех собеседников Бен-Абад, однако, опомнившись, с удивлением увидел себя среди своих жестоких врагов; опасность, которой он подвергался, вдруг представилась его уму и оледенила его ужасом. Он решил притворяться и старался превзойти в веселости других.
Через несколько минут он согнулся на своем месте и притворился спящим. Собеседники, воспользовавшись этой минутой, стали уговаривать бен Надира лишить жизни врага, который сам предал себя в их руки.
Один из главных вельмож Эль-Касар-Кебира, по имени Юссеф бен-Тасфин, вместо того, чтобы пристать к их совету, стал с жаром его отвергать. Он говорил Махмуду бен-Надиру, что было бы низостью погубить беззащитного человека, с которым он пил и ел, что его имя сделается гнусным для всех арабских племен за то, что он нарушил священные законы гостеприимства
Бен- Абад не мог не слушать всего, что говорилось Что бы не дать времени своим врагам решить обсуждаемый вопрос, и чтобы воспользоваться благоприятным впечатлением речи Юссефа бен-Тасфина, он тотчас встал и простился с собеседниками, прося их прислать кого-нибудь в Танжер принять подарки, которые он им назначил.
Те, которые только что советовали погубить его, проводили его с поклонами.
Кордовский калиф остался верен данному слову и послал из Танжера невольников обоего пола, дорогих лошадей и богатые материи всем тем, кто находился с ним у Махмуда бен-Надира.
Сделав это, он поспешил вернуться на испанские берега, в самый кордовский дворец, боясь, чтобы гнев не заставил его ускорить мщение.
Чтобы лучше усыпить своих врагов, он более года не переставал осыпать их благодеяниями и проявлять знаки дружбы тем более горячие, что они были притворны.
Когда это время прошло, он вернулся в Танжер, куда мало-помалу переслал сильный гарнизон и пригласил их всех в Касбах, чтобы угостить в свою очередь тех, кто угощал его в Эль-Касар-Кебире.
Гости приехали в числе шестидесяти человек, и калиф встретил их с живейшей радостью и чрезвычайно любезно. Он пригласил их, по обычаю, принять ванну до обеда. Как только они вошли в обширный бассейн, приготовленный нарочно для этого, спрятанные работники тихо заложили дверь.
Эти несчастные, от которых толстые стены скрывали то, что происходило в нескольких шагах от них, погибли все, долго боровшись со смертью, терзая друг друга.
Каждый день Могаммед бен-Абад выходил на террасу дворца и в отверстие говорил страшные слова, которые вошли в пословицу между кочующими народами пустыни:
— Того, кто изменяет законам гостеприимства, съедят собаки!
Потом он прибавлял со зловещим хохотом:
— Вы все собаки, ешьте же друг друга.
Под каким-то предлогом этот калиф не пустил Юссефа бен-Тасфина в ванную залу, а призвал его к себе и сказал, что, удовлетворив свое мщение, он хотел изъявить признательность, и взял его с собой в Кордову, где осыпал почестями и богатствами.
Перед отъездом он приказал бросить Касбах.
Впоследствии свергнутый с престола могущественный калиф приходил плакать среди этих развалин; он умер здесь от нищеты, потому что не имел других средств к существованию, кроме работы своих дочерей, которые пряли шерсть, для того, чтобы кормить его. Говорят, что последние годы своей жизни он бродил, как сумасшедший по окрестностям, воображая, что его преследуют призраки его жертв».
— Вот история вполне восточная, - сказал доктор, - и обставлена той самой рамкой, в которой следовало ее рассказать; ни в чем нет недостатка; тут есть и развалины, и восточное солнце, и народ в разнообразных костюмах на улицах Танжера; вы человек со вкусом и приятный рассказчик, Хоаквин.
— Я должен признаться вашей милости, что я учился в Саламанке, прежде чем попал на африканский берег.
— Это не уменьшает уважения, которое вы внушили мне, - ответил доктор, которого это фанфаронство чрезвычайно забавляло, - а давно вы в Марокко?
— Я приехал сюда, как учитель детей нашего консула, и с тех пор не выезжал.
— Вы должны прекрасно знать край.
— Как не знать, я объехал его кругом и исполнял все ремесла, приличные благородству моего происхождения. Я происхожу из фамилии Барбозов, чистейшей крови во всей старой Кастилии.
— Черт возьми! Что же скажут ваши благородные предки о вашем настоящем положении?
— Сеньор Велизарий просил же милостыню на улицах Константинополя, - со вздохом сказал кастилец комическим тоном.
— Ну, сеньор Хоаквин, если мне предназначено долго остаться в этом крае, я буду обращаться к вашим познаниям каждый раз, как только меня заинтересует какой-нибудь исторический или этнографический вопрос. А пока, - продолжал доктор, которого страшный аппетит побуждал сократить разговор, - я вас не удерживаю более и даже буду очень благодарен, если вы дадите мне завтракать.
— Вашей милости стоит только составить меню и прислать его ко мне с одним из невольников, и через полчаса ваши приказания будут исполнены. Кстати, я должен предупредить вас об одном: здесь соблюдается правило, которое эль-Темин приказал никогда не нарушать. Завтрак всегда подается в комнаты по желанию каждого, но вечером обед должен быть подан в столовой, выходящей на парадный двор, если бы даже здесь был только один человек; следовательно, вам надо следовать принятому обычаю.
— Очень хорошо!
Шарль Обрей был воздержан, он заказал самый простой завтрак и остаток дня употребил на то, чтобы устроиться в своих комнатах. Их расположение, роскошная меблировка, а главное, количество предметов, относящихся к его профессии, показывали, что, по мнению распорядителя, ожидаемый доктор должен долго оставаться тут.
В спальне, меблированной по-восточному, стояла эбеновая кровать с перламутровой инкрустацией; кроме того, диван, настолько широкий, что можно было лечь в ширину его, позволял обходиться без европейской кровати.
Стены были обиты очень дорогими обоями, а пол покрыт чудесным левантским ковром, сотканным из шелка и кашемира и купленным за страшно дорогую цену на Бейрутском базаре.
Возле спальни была ванна из гипса, мрамора и розового гранита, а за ней - курительная комната.
Но самые замечательные комнаты были кабинет, лаборатория, где были собраны все медицинские, физические и химические инструменты, изобретенные наукой, со всеми необходимыми принадлежностями и библиотека, где находилось все, что было написано о медицине, начиная с Индии, Халдеи и Греции до наших дней…
— Я положительно имею дело с ученым! - вскричал с восторгом доктор. - Выбором и устройством всего этого руководила умная рука, указывающая вполне на качество того, кто это устроил…
В эту минуту шелковая портьера, отделявшая библиотеку от веранды, приподнялась и явился мажордом Хоаквин.
— Ваша милость, - сказал он, поклонившись до земли, - обед подан в хрустальной зале!
ГЛАВА IV
Напрасно Шарль Обрей принял решение не удивляться ничему, что может с ним случиться, он был вынужден сознаться, войдя в столовую Квадратного Дома, что никогда даже во сне, его воображение не могло представить себе ничего до такой степени волшебного.
