Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 2
Софья Диогеновна ужасно смутилась, и Фандорин не сразу понял, отчего. Потом заметил – у бедной девицы нет чулок, и деликатно отвёл глаза.
– Ну, который здесь ваш должник? – бодро спросил он, озираясь.
Глаза быстро привыкли к тусклому освещению. В дальнем углу, на тюфяках лежали и сидели какие-то неподвижные фигуры. Нет, одна шевельнулась: тощий китаец с длинной косой подул на фитиль диковинной лампы, что стояла подле него; пошевелил иголкой маленький белый шарик, подогреваемый на огне; сунул шарик в отверстие длинной трубки и затянулся. Несколько мгновений качал головой, потом откинулся на валик, затянулся снова.
Посередине помещения, у стола с крохотными ножками, сидело с полдюжины игроков. Ещё несколько человек не играли, а наблюдали – всё точь-в-точь, как в каком-нибудь «Лихаче» или «Полуштофе».
Хозяина Фандорин опознал без подсказки. Полуголый мужчина с неестественно раздутой верхней частью туловища тряс какой-то стаканчик, потом выбросил на стол два кубика. Ну, понятно – режутся в кости. Удивительно было то, что результат игры не вызвал у сидящих вокруг стола никаких эмоций. У нас выигравшие разразились бы радостными матюгами, а проигравшие – тоже матюгами, но свирепыми. Эти же молча разобрали деньги, большая часть которых досталась горбуну, и принялись потягивать из чашечек какую-то мутноватую жидкость.
Воспользовавшись перерывом, Софья Диогеновна подошла к хозяину и, униженно кланяясь, стала его о чем-то просить. Горбун слушал хмуро. Один раз протянул: «Хэ-э-э» – будто удивился чему-то (Эраст Петрович догадался, что это реакция на сообщение о смерти капитана). Дослушав, мотнул головой, буркнул: «Нани-о иттэрунда!» – и ещё несколько коротких, рокочущих фраз.
Благолепова тихо заплакала.
– Что? Отказывается? – спросил Фандорин, тронув барышню за рукав. Та кивнула.
– Этот человек говорит, что сполна расплатился с капитаном. Тот прокурил катер от трубы до якоря, – перевёл Сирота.
– Врёт он! – воскликнула Софья Диогеновна. – Не мог папаша все деньги прокурить! Сам мне говорил, что ещё семьдесят пять иен осталось!
Хозяин махнул рукой, сказал Фандорину на ужасающем английском:
– Want play? Want puh-puh? No want play, no want puh-puh – go-go [4].
Сирота прошептал, беспокойно оглядываясь на мускулистых парней с белыми повязками на лбу, медленно приближавшихся к столу с разных концов зала:
– Ничего не сделаешь. Расписки нет – доказать нельзя. Нужно уходить, не то может получиться Инцидент.
Софья Диогеновна тихо, безутешно плакала. Фандоринский батистовый платок уже весь вымок, и она достала свой прежний, малость подсохший.
– А что это за игра? – с любопытством спросил Эраст Петрович. – Т-трудная?
– Нет, самая простая. Называется «Тёка-ханка», то есть «Чётное или нечётное». Если кладёшь деньги слева от вон той черты, значит, ставишь на чётное. Если справа – на нечётное. – Письмоводитель говорил нервно, скороговоркой, при этом двумя пальцами легонько тянул вице-консула к выходу. – Право же, пойдёмте. Это совсем-совсем нехорошее место.
– Ну-ка, и я попробую. Кажется, иена по нынешнему курсу равна двум рублям?
Эраст Петрович неловко опустился на корточки, достал портмоне и отсчитал пятнадцать «красненьких». Получилось как раз семьдесят пять иен. Ставку чиновник положил слева от черты.
Хозяина вид десятирублевых кредиток с портретом бородатого Михаила Фёдоровича не удивил – очевидно, русские были в «Ракуэне» не столь уж редкими гостями. Удивился горбун величине ставки, ибо никто из прочих игроков не выложил на стол больше пяти иен.
Стало очень тихо. Зеваки подобрались ближе, над ними нависли белоповязочные охранники, так напугавшие осторожного Сироту. Круглолицый крепенький японец с вощёной косичкой на бритой макушке, двинувшийся было к выходу, тоже заинтересовался. Передумал уходить, замер на месте.
Стаканчик закачался в крепкой лапе горбуна, кости защёлкали о тонкие стенки – взмах, и по столу покатились два кубика. Красный несколько раз перевернулся и замер пятёркой кверху. Синий доскакал чуть не до самого края и остановился прямо напротив Эраста Петровича, повернувшись тройкой.
Над столом прокатился вздох.
– Я выиграл? – спросил Эраст Петрович у Сироты.
– Да! – прошептал тот. Глаза письмоводителя горели восторгом.
– Ну так скажите ему, что с него семьдесят пять иен. Пускай отдаст г-госпоже Благолеповой.
Эраст Петрович хотел встать, но хозяин схватил его за руку.
– No! Must play three! Rule[5]!
– Это он говорит, что по правилам заведения нужно поставить не меньше трех раз, – перевёл побледневший Сирота, хотя Фандорин и без него понял смысл сказанного.
Письмоводитель, кажется, попытался спорить, но хозяин, высыпавший было на стол груду иен, стал придвигать их обратно к себе. Было ясно, что без повторной игры денег он не отдаст.
– Оставьте, – пожал плечами Эраст Петрович. – Хочет – сыграем. Ему же хуже.
Снова защёлкали кости в стаканчике. Теперь у стола собрались все, кто был в зале – кроме безучастных курильщиков да двух придверных охранников, но и те приподнялись на цыпочки, пытаясь хоть что-то разглядеть поверх согнутых спин.
Скучал лишь титулярный советник. Он знал, что по таинственной прихоти судьбы всегда выигрывает в любые азартные игры, даже те, правила которых ему мало известны. Так что же беспокоиться из-за глупого «чета-нечета»? Другой на его месте с этаким редкостным талантом давно бы сделался миллионщиком или, подобно пушкинскому Германну, сошёл с ума, не вынеся мистической прихотливости Фортуны. Фандорин же взял себе за правило с доверием относиться к чудесам и не пытаться втиснуть их в колодки человеческой логики. Раз иногда случаются чудеса – спасибо Тебе, Господи, а смотреть дарёному коню в зубы – дурной тон.
Эраст Петрович едва взглянул на стол, когда кости были брошены во второй раз. Опять синяя оказалась медлительнее красной.
Публика утратила сдержанность, послышались восклицания.
– Они говорят: «Синяя кость полюбила гайдзина!», – крикнул в ухо титулярному советнику раскрасневшийся Сирота, сгребая кучу белых и жёлтых монет.
– Сударыня, вот деньги вашего отца. – Фандорин отодвинул в сторону кучку, проигранную хозяином во время предыдущей игры.
– Дамарэ! – рявкнул горбатый на зрителей.
Его вид был страшен. Глаза налились кровью, кадык дрожал, бугристая грудь тяжело вздымалась.
Служанка волокла по полу позвякивающий мешок. Дрожащими руками хозяин развязал тесёмки и начал быстро выкладывать на стол столбики из монет, в каждом по десять штук.
Будет отыгрываться, понял Эраст Петрович и подавил зевок.
Один из громил, стороживших вход, не выдержал – подался к столу, почти сплошь заставленному тускло поблёскивающими серебряными столбиками.
На сей раз горбатый тряс стаканчиком не меньше минуты – никак не мог решиться. Все заворожённо смотрели на его руки, лишь Фандорин, твёрдо уверенный в нерушимости своей игроцкой удачи, глазел по сторонам.
Именно поэтому он увидел, как круглолицый японец потихоньку пятится к выходу. Что это он так скрытно-то? Не заплатил по счёту? Или стащил что-нибудь?
Кости ударились о дерево, все наклонились над столом, толкаясь плечами, а Фандорин с любопытством наблюдал за коротышкой.
Тот повёл себя поразительным образом. Допятившись до охранника, который хоть и остался у двери, но был всецело сосредоточен на игре, круглолицый коротким, фантастически быстрым движением ударил его ладонью по шее. Детина без звука рухнул на пол, а воришка (если это был воришка) был таков: бесшумно отодвинул засов и выскользнул наружу.
Эраст Петрович только головой покачал, впечатленный подобной ловкостью, и повернулся к столу. На что же он поставил? Кажется, на чёт.
Красная фишка остановилась на двойке, синяя ещё катилась. В следующую секунду взревела дюжина глоток – так оглушительно, что у титулярного советника заложило уши.
Сирота колотил начальника по спине, кричал что-то нечленораздельное. Софья Диогеновна смотрела на Фандорина лучистыми от счастья глазами.
Синяя кость лежала, чернея шестью жирными точками.
Отчего любит
Лишь тех, кто к ней холоден,
Игральная кость?
Флаг великой державы
Раздвинув остальных, Сирота принялся ссыпать серебро обратно в мешок. Комнату наполнил меланхоличный звон, но эта музыка продолжалась недолго.
Раздался яростный вопль, исторгнутый сразу несколькими глотками, и в зал ворвалась целая орава туземцев весьма устрашающего вида.
Первым вбежал горбоносый усач со свирепо ощеренным ртом, в руках у него была длинная бамбуковая палка. За ним, столкнувшись в проёме плечами, влетели ещё двое – один со свистом рассекал воздух железной цепью, другой держал странное приспособление: деревяшку, к которой на шнуре была приделана ещё одна такая же. Следом ввалился громила такого роста и такой стати, что впору в Москве на ярмарке показывать – Эраст Петрович и не подозревал, что в мелкотравчатой японской нации встречаются подобные экземпляры. Последним же вкатился давешний коротышка, так что его странное поведение разъяснилось.
