Борис Акунин - Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.
— Господин полковник сказал, что Рябцев больше играть не будет, — строго ответил высокий шатен с эспаньолкой. — Учитесь стоять на воротах, граф. До одиннадцатого остается всего неделя.
Он разбежался, ударил по мячу, но граф ловко расставил руки, и мяч пролетел прямо между ними.
Симе прискучило смотреть, как серьезные люди занимаются чушью.
— Что вы застыли? — сказала она. — Пойдемте.
Алеша повернулся к ней. Глаза у него были широко раскрыты, будто он увидел некое чудесное видение.
— Афиша! — прошептал он. — Мэтч! Ну конечно же!
И опять припустил бегом, только в обратном направлении.
Закатив глаза к небу, Симочка побрела назад к воротам. И все-таки Мишель, думала она. Тут не может быть двух мнений.
Что там разглядывает этот сумасброд, так нелепо размахивая руками?
Большая афиша. На ней крупно напечатано:
Четвертью часа позднее
Прачечную, где бородатый резидент стирал свои воротнички, отыскали лишь к вечеру. Лучников сел на разъездное авто, понесся к китайцам. Штабс-ротмистр объявил экстренный сбор всей арестной команды, сам же ждал у телефона. Чтоб не томиться без дела, читал последнюю сводку о балканских событиях, доставленную из канцелярии генерал-квартирмейстера.
Картинка 08
Источник из Вены сообщал шифрограммой, что члены сербской тайной организации «Черная рука», устроившей покушение на эрцгерцога, дают на допросах ужасающие показания. Выяснено, что террористическую акцию лично подготовил полковник Драгутин Димитриевич, начальник разведочного отдела сербского генштаба. Даже если он действовал не по указанию правительства, а по собственной инициативе, это мало что меняет.
Ох братья славяне, покачал головой Козловский. Дорого же России обойдется покровительство над вами. Провалились бы вы в тартарары с вашей местечковой спесью и неуемными амбициями. До сих пор еще оставалась микроскопическая надежда, что как-нибудь обойдется без большой войны. Ныне же всем чаяниям конец. Австро-Венгрия нападет на Сербию, Россия заступится за братьев по вере, Германия, в свою очередь, заступится за своих братьев. И пойдет-поедет. Бабка за дедку, внучка за бабку, жучка за внучку… Не успокоятся, пока всю репку-Европу из Земли не выдернут.
Звонок!
Дернувшись, штабс-ротмистр схватил трубку.
— Козловский у аппарата!
— Вас добивается некий студент Романов, — сказал оператор. — Добавочного не знает, но говорит, дело сверхсрочное.
Какого еще черта?
— Если будет другой звонок, соедините немедленно, отключив Романова, — велел князь.
Мальчишка был сильно взволнован. Судя по шорохам в трубке, говорил, прикрывшись ладонью.
— Я звоню из летнего кафе «Ротонда», в Царском Селе! Я был возле Гвардейского штаба! Там афиша! Я все понял! Шпион проникнет на территорию 11 июля, во время мэтча!
— При чем здесь «мэтч»? Какой еще «мэтч»?
Что-то Лучников тянет. Девятый час уже. Не может телефон найти? Так приехал бы, прачечная возле Новокаменного моста, не столь далеко.
— Футбольный, футбольный! — нес белиберду студент. — 11 июля гвардейская команда принимает у себя Немецкий клуб!
— Какой-какой?
— Немецкий. Это спортивное общество немецко-подданных, которые жительствуют в Петербурге. У них сильнейшая футбольная команда. Раз за разом кубок берут.
Козловский рассердился.
— Что вы мне голову морочите своим футболом! Какое это имеет отношение к папке?
— Прямое! Вы сами говорили: из секретной части он документы вынес, а с территории нет. Так? Гвардейский спортивный клуб находится на территории штаба. Так? Поручик там часто бывал, он ведь голкипер. Так? В обычное время в клуб посторонние попасть не могут, нужен пропуск. Но одиннадцатого ворота откроют для публики. Само собой, для немецких футболистов тоже. Они наверняка будут переодеваться в клубе, где ж еще? Понимаете?
— И что вы предлагаете? — недоверчиво спросил штабс-ротмистр.
— Во-первых, приглядеться к немецкой команде. Очень возможно, что бородатый — один из игроков. Во-вторых, надо поместить своего человека в нашу команду. Там на щите объявлений, пониже афиши, написано, что накануне мэтча в Немецком клубе будет совместный товарищеский ужин. Ну, а если бородатого среди немцев не обнаружится, устроим в клубе засаду в день игры, и возьмем шпиона прямо с папкой!
— Я вижу, вы уже изъясняетесь в первом лице множественного числа, — съязвил Козловский, глядя на часы.
Было три минуты десятого. Голос студента стал вкрадчивым:
— Я, между прочим, на первом курсе увлекался футболом. Потом надоело, бросил. Но ради отечества готов снова поиграть. Был хавбеком, но могу попробовать и голкипером…
На линии щелкнуло. Вместо звонкого тенорка раздался глуховатый, с развальцой бас:
— Ваше благородие, я из прачечной. У них тут на широкую ногу, целый взвод узкоглазых стирает-парит-утюжит. Даже телефон есть. Со мной хозяин, господин Лю. Меточку признал, нашел по книге адрес. Предтеченская улица, дом 5. Фамилию вот только не разберу. Может вы поймете? Ну-ка, ходя, скажи господину начальнику.
В трубке заскрипело, потом сладкий певучий голос пропел:
— Здластвуй, натяльника! Сяомита.
— Что?
Козловский сильно, до боли прижал раструб к уху.
— Сяомито. Гаспадина Сяомито. Холосая гаспадина, много-много стилай.
«Господин Шмит», что ли? Неважно. Главное, есть адрес.
Ну, эскадрон, шашки наголо! Марш-марш!
На Предтеченской, 5
Хорошо в Питере летом. Одиннадцатый час вечера, а светло, — заметил фон Теофельс, прикладывая к газетному листу картонную трафаретку с вырезанными квадратиками.
Немножко поколдовал, подвигал туда-сюда и стал переписывать на бумажку буковки, проглядывавшие сквозь дырки.
Тимо, в фартуке и белых нарукавниках, убирал со стола. На ужин он подал нежнейшую отварную спаржу в ветчинных завертышах и фрикасе из кролика под минным соусом — пальчики оближешь.
Над замечанием относительно петербургского лета Тимо задумался. Сказал:
— Да, кароший Stromeinsparung.[6]
Пока Зепп раскодировал послание (это заняло минут пять), слуга поменял скатерть и поставил принадлежности для бритья. Капитан имел обыкновение бриться два раза в день, утром и вечером.
— Елки-моталки, — озадаченно пробурчал фон Теофельс, уставившись на бумажку.
Текст получился такой: «Готовность 20». Что «готовность двадцать»? К двадцатому июля? Именно в этот день начнется война? Однако по расчету Зеппа выходило, что до мобилизации пройдет еще дней десять. Пока Вена предъявит Белграду ультиматум, пока будут соблюдены все дипломатические приличия, пока кузен Вилли и кузен Ники обменяются телеграммами… На всю эту чехарду уйдет недели две, вряд ли меньше. Сегодня-то по-европейски уже пятнадцатое. Может, начальство имеет в виду русский календарь? Да нет, маловероятно.
Вернее всего, «20» — это какое-то условное обозначение. Очередной код, который берлинские горе-стратеги разработали для заграничной резидентуры, а вовремя прислать не удосужились. (Мнения о своем начальстве Зепп был невысокого — как, впрочем, разведчики-нелегалы всех времен и народов.) В любом случае шифровка, спрятанная в рекламе газеты «Копейка», касательства к капитану не имела. У него было задание особой, можно сказать, исторической важности.
Как только в руках окажется план развертывания, немедленно в Берлин. Жаль, до матча еще целых девять дней.
Из раздумий капитана вывел тихий возглас слуги.
Тимо стоял у окна, смотрел наружу.
— Alarm![7] Человек стоять, ничего не делать, только смотреть. Уже несколько минута.
Зепп приблизился, выглянул из-за шторы.
Действительно. Какой-то очкастый в светлом балахоне, мятая фуражка надвинута на глаза.
Только капитан собрался взять с полки бинокль, как подозрительный мужчина выскочил на середину мостовой и замахал руками.
К дому грохоча подкатила ломовая телега. В ней, болтая ногами, сидели четверо грузчиков. Очкастый о чем-то с ними потолковал, и все пятеро, прихватив длинные брезентовые лямки, вошли в подъезд.
— К кому бы это? — лениво произнес Зепп. — Что-то поздновато.
Тимо молча достал из-под фартука большой, вытертый до блеска револьвер. С неожиданной для такого голема мягкостью скользнул в коридор.
Позевывая, фон Теофельс отворил окно, посюсюкал с птицами, оставаясь при этом в тени занавески.
Вернулся Тимо. Без револьвера в руке.
— Он више ходиль. Четыре этаж. Abblasen.
— Не abblasen, а «отбой», — поправил капитан. — Дурачок, а ты подумал, это нас арестовывать идут? Брезентовыми лямками руки-ноги вязать? Ладно, подавай бриться.
