Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич
– А ты, Милка, откуда все знаешь?
Она усмехнулась и пожала плечами.
– Что тут хитрого… Я же с деловиками и фартовыми тусуюсь!
За столом наступило молчание.
«…Тогда понятно, почему Гном „сменил гнев на милость“ и выдал Пыжику его долю… И совершенно ясно, какую судьбу приготовил новичку этот гад после налета на Гофмана…»
– О чем задумался, Седой? – спросила Мила и, протянув руку через стол, ласково погладила пальцами его ладонь.
– Песня печальная. Дело фартовое сделали, разбогатели, промотали все и попались…
Грудастая певица почти рыдала:
– И жизнь блатная – тоже печальная, – скривила девушка накрашенные губки. – То одного убьют, то другого…
Они выпили еще, потом еще… Седой заметил, что со столика у эстрады в его сторону смотрят какие-то мужчины. Их было трое: в хороших костюмах, широкоплечие, с грубыми решительными лицами и развязно-уверенными манерами. Один перехватил его взгляд и, улыбнувшись, поманил пальцем. Седой напрягся.
– Не знаешь, кто этот фофан?
– Где? – Милка закрутила головой, но почти сразу увидела и посерьезнела.
– А-а-а… Это не фофан. Это сам Мерин! Пойдем, подойдем, раз зовет!
– Какой еще Мерин?!
– Пахан, кодла у него серьезная. Его все дрейфят.
Седой презрительно скривил губы. Уверенность и сила распирали его тело, и исходили они от перстня с львиной мордой. Петр подышал на черный камень, потер о пиджак – он заблестел еще ярче.
– Мне твой Мерин по… колено! И я его не боюсь! Если базарить хочет, пусть сам подходит!
И он, в свою очередь, поманил Мерина пальцем, будто позаимствовав у него развязный жест.
– Ты что?! – испугалась Мила. – Он разозлится!
– Да кто он такой! – вспыхнул Седой. – Я ему прямо здесь маслину в башку засажу!
Он сунул руку под пиджак, вынул «браунинг» и спрятал под свисающую со стола скатерть.
Тем временем Мерин встал и направился к их столику. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Но по мере того, как он приближался, угрозу будто стирало мокрой тряпкой, черты разглаживались, только холодные голубые глаза будто просверливали Петра насквозь.
– Чего-то ты, Седой, не по масти шишку держишь! – процедил он. – Знаешь, кто я?
Левую руку Петр положил на скатерть и барабанил пальцами по крахмальной скатерти. Перстень отражал свет желто-красными колючими лучиками.
– Только что узнал, Милка сказала. А ты меня откуда знаешь? – правой он чуть повернул ствол пистолета. Теперь если пальнуть, то пуля пробьет столешницу, расколотит тарелку и угодит прямиком Мерину в живот.
– Болтают про тебя, в газетах расписывают – вот откуда! – голубые льдинки рассматривали перстень, скользнули по невозмутимому лицу Петра, потом остановились на тарелке, которую должна будет разбить пуля. Настроение у Мерина изменилось, Петр почувствовал, что от него исходит волна страха.
– Вижу я, ты оголец фартовый, только старшим надо уважение оказывать! – сказал пахан, чтобы не «потерять лицо». – Гному привет! Наше вам с кисточкой!
Развернувшись, он вернулся к своему столику и принялся что-то бурно обсуждать с товарищами.
– Давай уйдем от греха! – сказала Милка. – Да спрячь ты свою волыну!
Петр сунул оружие в кобуру.
– Посидим еще. А то подумают, что я испугался…
– Да брось! Поехали ко мне. У меня есть краска для волос, я быстро превращу тебя в цыгана…
Петр подумал, посмотрел на Мерина и его приятелей. Те мирно пили, закусывали и не собирались предъявлять ему никаких претензий.
– Ну, ладно! Если в цыгана, то поехали…
Но до покраски головы в этот раз дело, конечно же, не дошло. Мила жила на втором этаже, в доходном доме купца Девятникова, с фасадом, украшенным статуями и затейливой лепниной, с запирающимся гулким подъездом, где шел ремонт, мраморными ступенями и чугунными литыми перилами в виде веток с листьями, цветами и сидящими на них птицами. Две большие высокие комнаты отапливались титаном, из кранов в ванной шла горячая вода. В огромные окна была видна оживленная Садовая, по которой в обе стороны носились пролетки, и стук резвых копыт проникал сквозь двойные рамы. Откуда у Милки такие деньги? С какого неба они падают?
На фоне этой роскоши, убогая квартирка Софки казалась просто рыбацким сараем. А ее хозяйка по сравнению с Милой напоминала неказистую, дочерна просмоленную рыбацкую кайку рядом с белой прогулочной яхтой. Мила быстро разделась, оставшись в розовых фельдиперсовых чулочках и розовом кружевном белье, причем не забыла надеть лаковые туфли на высоком каблуке. От нее пахло чистым телом и тонкими духами, да и фигура могла дать сто очков вперед начинающей полнеть Софье.
– Нравлюсь? – подбоченясь и кокетливо изогнув стан, спросила она. – Ну-ка, покажи, как ты умеешь раздевать женщин…
– Гм… Конечно, умею, – не очень уверенно произнес Петр. Но тут же безнадежно запутался в цепких крючочках ее бюстгальтера.
Девушка заливисто смеялась.
– Какой ты неуклюжий, Седой! Ладно, сам раздевайся, ложись на кровать и закрой глаза, я тебе сюрприз устрою…
Петр добросовестно опрокинулся на спину и зажмурился, ожидая, что Мила оседлает его, как это делала Софья.
– Не подглядывай! – звонко распорядилась Мила.
И хотя она не принимала позу наездницы, в следующий миг самая чувствительная часть его тела испытала совершенно новые, незнакомые, но, несомненно, очень приятные ощущения… Не понимая, в чем дело, он открыл глаза. И увидел двигающуюся голову Милы там, где ей совершенно нечего было делать, ибо ничего съестного у него внизу живота не находилось… Однако девушка, азартно урча, лизала и как будто пыталась проглотить то, что, как он раньше думал, совершенно для этого не годилось. Петр не знал, как реагировать на происходящее, а потому откинулся на подушку и поплыл по волнам наслаждения…
Утром, когда Петр оделся и собрался уходить, Мила взяла его за рукав.
– Подожди, дружочек, а тити-мити? – она быстро потерла большой палец об указательный. – У меня тут не богадельня!
Тон у нее был строгий и требовательный, от вчерашнего милого кокетства не осталось и следа.
– Денег дать? – не ожидавший такого оборота, Петр извлек из внутреннего кармана портмоне. – За ночлег, что ли?
Милка криво усмехнулась.
– Да нет, дружочек, не за ночлег! За другое! За кайф, что ты от меня словил…
– А-а-а, – наконец, он понял, с какого «неба» ей падают деньги, и удивился: Софка довольствовалась выпивкой, закуской да продуктами для хозяйства. Иногда ей подкидывали немного «на булавки» – и она была вполне довольна.
Расстегнув туго набитый портмоне, он достал пачку купюр.
– Сколько?
Мила выхватила всю пачку, отобрала половину, потом половину оставшейся половины, а четвертую часть нехотя вернула ему.
– Тебе, как земляку – скидка…
«Ничего себе, цены!» – подумал Петр, но виду не подал. А вслух спросил:
– Можно я к тебе еще приду?
Она умехнулась еще раз, вытянула сложенные трубочкой губы.
– Будут тити-мити, пожалуйста!
