Элеанор Каттон - Светила
Вдова устремила на него непроницаемый взгляд.
– Я не ошибаюсь, – заверила она. – У меня есть астрономический ежегодник, и я отлично в нем разбираюсь. Сейчас, за пеленой облаков, луна прибывает. К ночи понедельника наступит полнолуние, а во вторник луна пойдет на убыль. Следующий месяц – безлунный.
Конъюнкции
Глава, в которой плохие впечатления подкрепляются, приглашения множатся, а прошлое волной докатывает до настоящего.
Преподобный Коуэлл Девлин оставался в обеденной зале гостиницы «Резиденция», пока не перевалило далеко за полдень, а к тому времени почувствовал, что голова у него тяжелая, соображает он туго и чтение уже не идет ему на пользу. Решив, что неплохо бы проветриться, он допил кофе, собрал брошюры, заплатил по счету, поднял воротник, спасаясь от дождя, и зашагал вдоль береговой линии в северном направлении. Послеполуденное солнце ярко сияло над тучей, одевая пейзаж серебристым заревом, что выпивало все краски у моря и вспышками белого света рассыпалось по песку. Даже дождинки переливались и мерцали в воздухе; знобкий ветер с океана нес с собою приятный запах ржавчины. Все это отчасти разогнало вялую апатию Девлина, и очень скоро он уже разрумянился и разулыбался, покрепче прижимая широкополую шляпу к голове. Он решил нагуляться всласть и вернуться в Хокитику по верхней террасе Сивью – именно там предполагалось возвести будущую хокитикскую тюрьму и будущую резиденцию самого Девлина.
Поднявшись на гребень холма, он обернулся, слегка запыхавшись, и с удивлением обнаружил, что его догоняют. Молодой человек, одетый лишь в твиловую рубашку и штаны, мокро прилипшие к телу, стремительно шагал вверх по тропе к уступу. Он шел опустив голову, и опознать его удалось не сразу; Девлин понял, кто перед ним, только когда тот приблизился на расстояние двадцати ярдов. Да это же тот самый парень из долины Арахуры, подумал священник: туземец-маори, друг покойного Кросби Уэллса.
Коуэлл Девлин в миссионеры не готовился и приехал в Новую Зеландию отнюдь не за этим. Он изрядно изумился, обнаружив, что Новый Завет был переведен на язык маори лет за двадцать до его прибытия, и поразился еще больше, узнав, что перевод можно приобрести в магазине канцелярских товаров на Джордж-стрит в Данидине за вполне разумную цену. Листая страницы переведенного текста, Девлин гадал, насколько упростили благую весть и какой ценой. Незнакомые слова, записанные буквами усеченного алфавита, звучали для него как-то инфантильно – сплошь повторяющиеся слоги и какая-то абракадабра, совершенно неузнаваемая, точно детская невнятица. Но в следующий миг Девлин отчитал себя: а что такое его собственная Библия, как не перевод, в свою очередь? Не дóлжно ему судить опрометчиво и свысока! Искупая невысказанные сомнения, он извлек записную книжку и тщательно скопировал несколько ключевых стихов из маорийского текста. «He aroha te Atua. E Aroha ana tatou ki a ia, no te ea ko ia kua matua aroha ki a tatou. Ko Ahau te huarahi, te pono, te ora. Hone 14: 6», – записал он и, дивясь, добавил: «Из посланий Paora»[40]. Переводчик даже имена поменял.
Молодой маори поднял глаза, заметил Девлина выше по склону, остановился; они глядели друг на друга с расстояния в несколько ярдов, не говоря ни слова.
Налетевший порыв ветра пригнул к земле траву вокруг Девлина и заутюжил ему назад волосы на висках.
– День добрый! – крикнул Девлин.
– День добрый, – отозвался маори, слегка сощурившись.
– Вижу, нас с вами непогода не пугает!
– Нет.
– Вот вид сегодня не из лучших; только и беды, – добавил Девлин, широким жестом указывая на одетую туманом панораму перед ними. – Когда облака сходят на гору, кажется, будто находишься неведомо где, – вы не согласны? Так и представляешь себе: пелена расступится, глядь, а вокруг места все незнакомые!
С террасы Сивью со столь уместным названием – Вид-на-море – открывалась замечательная панорама океана, который с этой высоты казался безликим пространством, раздольной одноцветной полосой, а небо – чуть светлее оттенком. Береговая линия с террасы была не видна – так круто обрывались утесы под нею, а край уступа резко переходил в каменистую, глинистую осыпь, и этот пустынный пейзаж, рассеченный натрое – землю, воду и небо, где никакие деревья не перечеркивали эту плоскость и никакие контуры не смягчали рельефа, – вселял в душу смутную тревогу, так что вскоре ты вынужден был развернуться к океану спиной, а лицом – к восточным горам, что сегодня тонули в зыбкой пелене белых облаков. Ниже террасы скопления хокитикских крыш сменялись широкой бурой равниной реки Хокитика и серым изгибом косы; за рекой линия побережья уходила на юг и размывалась в дальней дали и дымке, пока совсем не исчезала в тумане.
– Тут хороший обзор, – отметил туземец-маори.
– Совершенно с вами согласен, хотя должен признать, что в этом краю я еще не видел ни одного пейзажа, который бы не пришелся мне по душе. – Девлин спустился на несколько шагов, протягивая руку. – Что ж, меня зовут Коуэлл Девлин. А вот вашего имени, боюсь, не помню.
– Те Рау Тауфаре.
– Те Рау Тауфаре, – очень серьезно повторил Девлин. – Как поживаете?
Этого выражения, что всего-то-навсего служит формулой приветствия, Тауфаре не знал. Пока маори ломал над ним голову, Девлин продолжил:
– Вы ведь были близким другом Кросби Уэллса, как я помню.
– Его единственным другом, – поправил Тауфаре.
– О, но если у человека есть хотя бы один близкий друг, он может почитать себя счастливцем.
Тауфаре ответил не сразу. Спустя мгновение он промолвил:
– Я учил его korero Maori.
Девлин кивнул:
– Вы делились с ним своим языком. Вы делились историями своего народа. Из такого камня строится хорошая дружба.
– Да.
– Вы называли Кросби Уэллса своим братом, – продолжал Девлин. – Помню, вы произнесли это самое слово в ту ночь в полицейском управлении – в ночь накануне погребения.
– Это фигура речи.
– Да, так – но за ней стоят высокие чувства. Зачем вы это говорите, если просто-напросто не для того, чтобы сказать: вам дорог этот человек, вы его любите, как любили бы собственную плоть и кровь? «Брат» – синоним любви, думается мне. Любви, которую мы готовы подарить – и с радостью.
Тауфаре обдумал эти слова и наконец промолвил:
– Некоторых братьев не выбираешь.
– О, – кивнул Девлин. – Не выбираешь, верно. Мы не выбираем свою родню, так? Семью не выбираем. Да, вы тонко подметили разницу. Очень тонко.
– А в одной семье, – продолжил Тауфаре, ободренный похвалой, – два брата порою совершенно не похожи друг на друга.
Девлин рассмеялся.
– И снова вы правы, – кивнул он. – Братья бывают очень разными. Вот у меня, знаете ли, только сестры. Четыре сестры, и все – старшие. Как они меня баловали!
Девлин помолчал, давая Тауфаре возможность рассказать о своей собственной семье, но Тауфаре лишь повторил еще раз свое замечание о братьях, явно очень довольный собственной проницательностью.
– Послушайте, Те Рау, могу ли я спросить у вас кое-что о Кросби Уэллсе? – внезапно проговорил Девлин.
Ибо он не забыл случайно подслушанного этим утром разговора в обеденном зале отеля «Резиденция». Политик Алистер Лодербек в силу какой-то загадочной причины был убежден, что покойный Кросби Уэллс и шантажист Фрэнсис Карвер приходятся друг другу братьями, невзирая на то что фамилии, похоже, носят разные; однако Лодербек наотрез отказался объяснять, почему он так считает. Может, Тауфаре, как близкий друг Уэллса, что-нибудь об этом знает.
Тауфаре нахмурился.
– Не спрашивайте меня про клад, – отвечал он. – Про клад я ничего не знаю. Меня уже допрашивали мировой судья, и полиция, и смотритель тюрьмы тоже. Не хочу повторять свои ответы еще раз.
– О нет, клад меня не интересует, – покачал головой Девлин. – Мне хотелось расспросить вас про человека по имени Карвер. Фрэнсис Карвер.
– Почему? – заметно напрягся Тауфаре.
– Я слыхал, он давний знакомец мистера Уэллса. По-видимому, этих двоих связывало какое-то неоконченное дело. Что-то… противозаконное.
Тауфаре молча сощурился.
– Вы что-нибудь об этом знаете? – настаивал Девлин.
Когда утром 14 января Те Рау Тауфаре в обмен на два шиллинга сообщил Фрэнсису Карверу, где живет Кросби Уэллс, он думать не думал, что подвергает своего друга какой бы то ни было опасности. В самом предложении ничего необычного не было, равно как и в способе его подачи. За сведения о пропавших на приисках люди нередко предлагали вознаграждение, причем речь необязательно шла о братьях, но и об отцах, дядьях, сыновьях, компаньонах, должниках и напарниках. В газете, безусловно, была рубрика «Пропавшие без вести», но не всякий старатель умел читать, и уж совсем немногие имели время и желание держаться в курсе ежедневных новостей. Предложить вознаграждение изустно было и дешевле, и порою куда действенней. Тауфаре радостно забрал два шиллинга, а когда тем же вечером он увидел, как Карвер подошел к хижине Уэллса, постучался и вошел, ему и в голову не пришло чего-либо заподозрить. Маори решил, что переночует на хребте рядом со своими силками, чтобы не помешать воссоединению Карвера с Уэллсом. Юноша предположил, что Карвер – давний сотоварищ Уэллса еще по данидинским временам, и, удовольствовавшись этим предположением, иных догадок не строил.
