Элеанор Каттон - Светила
Но теперь, узнав, что Лидия Уэллс помолвлена, Гаскуан был вынужден отказаться от своей фантазии, а чтобы от нее отказаться, должен был сперва ее признать и посчитать за глупость. Сперва он преисполнился жалости к самому себе, но как только задумался об этом своем горе, то обнаружил, что вполне способен посмеяться над его легковесностью.
– Я себя не помню от счастья! – ликовала вдова.
Гаскуан улыбнулся:
– И как же мне вас тогда называть, если не миссис Уэллс?
– Ох, Обер, – воскликнула вдовица, – мы же лучшие друзья! Вам и спрашивать не нужно. Конечно, вы должны звать меня просто Лидией.
(Небольшая поправка: Обер Гаскуан и Лидия Уэллс лучшими друзьями вовсе не были; на самом-то деле познакомились они всего только три дня назад. Гаскуан впервые увидел вдову в четверг после полудня, когда она явилась в магистратский суд справиться насчет состояния своего покойного мужа – состояния, которое уже обнаружили и поместили в банк другие люди. Гаскуан подал от имени миссис Уэллс ходатайство об аннулировании купли-продажи хижины, и в процессе эти двое разговорились. В пятницу утром вдова снова вернулась в суд, и Гаскуан, расхрабрившись при виде явного интереса, с которым она на него поглядывала, смиренно пригласил Лидию отобедать вместе. Она, кокетливо изумившись, приняла приглашение, и Гаскуан, торжественно держа над нею зонтик от солнца, сопроводил свою даму через дорогу в столовую «У Максвелла», где заказал две тарелки перлового супа, хлеб – самый белый, что только нашелся, – и графинчик сухого хереса, а затем усадил ее на почетное место у окна.
Немедленно обнаружилось, что у Лидии Уэллс и Обера Гаскуана очень много общего и им есть о чем поговорить. Миссис Уэллс любопытствовала узнать обо всем, что случилось после смерти ее покойного супруга, а эта тема естественным образом подвела Гаскуана к упоминанию Анны Уэдерелл и того странного эпизода, когда она оказалась на волосок от смерти на Крайстчерчской дороге. Лидия Уэллс подивилась еще больше – она объяснила, что Анну Уэдерелл знает. В прошлом году девушка несколько недель прожила в ее меблированных комнатах в Данидине, прежде чем надумала зарабатывать на жизнь на хокитикских приисках, и в течение этого периода женщины очень подружились. Как только разговор зашел об этом, Лидия и придумала свой «сюрприз». Сразу по завершении обеда, едва со стола убрали, она отправила Гаскуана в «Гридирон», где он сообщил Анне Уэдерелл, что дама, пожелавшая остаться неизвестной, приглашает ее пройтись по магазинам назавтра в два часа дня.)
– Если у вас есть жених и новое деловое предприятие, тогда, вероятно, я могу надеяться, что ваше пребывание в Хокитике продлится подольше?
– Надеяться всегда можно и нужно, – отозвалась Лидия Уэллс; у нее в запасе был богатый репертуар клишированных сентенций вроде этой, и изрекала она свои афоризмы, непременно выдержав драматическую паузу.
– Прав ли я, предполагая, что в вашем капиталовложении поучаствовал и ваш нареченный? Вероятно, он богат?
Но вдовица лишь рассмеялась в ответ.
– Обер, – пожурила она, – вы у меня ничего не выведаете!
– Мне казалось, вы ждете, что я попытаюсь.
– Да, но лишь попытаетесь, а не преуспеете, – возразила вдова.
– Полагаю, это чисто женская мотивация, – иронически отозвался Гаскуан.
– Очень может быть, – со смешком подтвердила вдова. – Но мы, женщины, так пристрастны – и, полагаю, видеть нас другими вы бы сами не захотели.
За этим последовал довольно слащавый обмен комплиментами – игра, в которой вдова и вдовец составили достойную пару. Чем дословно записывать этот сентиментальный диалог, мы лучше поговорим о нем и опишем гораздо подробнее то, что иначе сочли бы вопиющей слабохарактерностью со стороны француза.
Гаскуан был очарован Лидией Уэллс, восхищался утонченной экспансивностью ее манер и речи, но доверять этой женщине не доверял. Он не выдал секрета Анны Уэдерелл и, пересказывая ее историю Лидии, ни словом не упомянул про золото, что было обнаружено в Аннином оранжевом платье на прошлой неделе и теперь хранилось у него под кроватью, завернутое в мешок из-под муки. События 14 января Гаскуан описал так, словно полагал, будто Анна действительно попыталась покончить с собой, – он инстинктивно чувствовал, что, пока лучшего объяснения не представится, разумно не привлекать лишнего внимания ко многим загадкам того вечера. Он отлично знал, что Анна понятия не имеет, куда, во имя всего святого, сгинули эти полуночные часы – или, перефразируя, кто, ради всего святого, их похитил, – и Гаскуану вовсе не хотелось подвергать девушку какой-либо опасности. Потому Гаскуан держался «официальной» версии: Анна-де пыталась совершить самоубийство и была обнаружена без сознания и в состоянии самом жалком на обочине дороги. Он принял эту позицию, когда обсуждал происшествие с другими мужчинами, и теперь повторить все то же самое ему труда не составило.
Мы не беремся утверждать, что Гаскуан был очарован Лидией Уэллс и потому ее бессчетные капризы и причуды не сразу его насторожили. Однако отметим, что влечение Гаскуана возникло еще до того, как ему стало известно, что за причина привела Лидию в суд, – строго говоря, еще до того, как вдова назвала свое имя. Но теперь Гаскуан знал, что Лидию с покойным супругом связывали отношения весьма загадочные; теперь он знал, что наследство – таинственный клад, обнаруженный в хижине покойного, – в настоящий момент оспаривается. Он знал, что не должен доверять Лидии, как знал и то, что, когда он с нею, чистое, незамутненное обожание заполняет камеры его сердца. Куда доводам рассудка тягаться со страстью! – если страсть совершенно завладевает человеком, она становится сама по себе доводом. Лидия обладала редким обаянием Старого Света, и Гаскуан об этом знал, как если бы то был логически доказанный факт. Он знал, что ее по-кошачьи холеные черты изъяты в целости и сохранности из более древней и лучшей эпохи. Он знал, что ее запястья и лодыжки – несравненной формы, а ее голос…
Но мы уже все сказали; вернемся же на место действия.
Гаскуан отставил стакан.
– По мне, так очень хорошо, что вы выходите замуж, – промолвил он. – Для вдовы вы слишком очаровательны.
– Но может статься, – отозвалась Лидия Уэллс, – может статься, я слишком очаровательна, чтобы выйти замуж за другого?
– Ничуть не бывало, – не задержался с ответом Гаскуан. – Вы очаровательны ровно настолько, насколько полагается чужой жене; только благодаря таким, как вы, мужчины вообще женятся. При взгляде на вас сама мысль о браке покажется вполне приемлемой.
– Обер, вы льстец, – усмехнулась она.
– Хотелось бы мне польстить вам еще, пригласив поговорить о вашем необычном искусстве, о котором я ненароком отозвался так уничижительно, – промолвил француз. – Ну же, Лидия, поведайте мне о дýхах и о свойствах эфира, а я изо всех сил постараюсь посмотреть на дело с обнадеживающей наивностью и ни разу не скептически.
До чего же обворожительно она смотрелась в приглушенном послеполуденном свете, что драпировал ей плечи на манер покрывала! Как роскошно легла тень в эту ямочку под губой!
– Во-первых, – произнесла Лидия Уэллс, с достоинством выпрямившись, – вы ошибаетесь, полагая, что простецы не станут платить за гадание. Играя по-крупному, люди становятся ужасно суеверны, а золотой прииск – место особенное: здесь идут на огромный риск в ожидании огромных прибылей. Старатели выложат хорошие деньги за «подсказку» – да что там, слово «удача» у них едва ли не всякий день на устах! Они на что угодно пойдут в надежде склонить судьбу на свою сторону. В конце концов, что такое биржевой спекулянт, если не тот же цыган, только одетый иначе?
Гаскуан рассмеялся.
– Не думаю, что многие биржевики оценили бы это сравнение, – промолвил он, – но да, я с вами согласен, мисс Лидия, люди всегда рады заплатить за совет. Но поверят ли они в действенность ваших советов – в их практическую действенность, я имею в виду? Боюсь, вы окажетесь в непростом положении – вам придется выстоять под бременем доказательств! Как вы можете гарантировать, что никого не введете в заблуждение?
– Что за невыносимо скучный вопрос, – вздохнула Лидия Уэллс. – Вы, по-видимому, сомневаетесь в моих профессиональных способностях?
Так оно и было, но Гаскуан предпочел слукавить во имя вежливости.
– Я в них не сомневаюсь, но я о них ничего не знаю, – промолвил он. – Я положительно заинтригован.
– Десять лет я держала игорный дом, – сообщила вдова. – И за все это время, сколько колесо рулетки ни вращалось, джекпот выпал лишь раз, и только потому, что ось заклинило: подшипник грязью забило. Я откалибровала колесо так, чтобы стрелка всегда останавливалась на ближайшей к джекпоту цифре. А в качестве дополнительной меры предосторожности колышки по обе стороны от числа были смазаны жиром. В последний момент стрелка всегда проскальзывала мимо, но так дразняще-соблазнительно, что игроки наперебой выкладывали свои шиллинги, и колесо запускалось снова.
