Игорь Минутко - Золотая братина: В замкнутом круге
И Никита Толмачев поставил на эту карту. Дальше непонятным, почти волшебным образом пошло все как по маслу. Вступил в партию – началась быстрая партийная карьера. Переехали с Дарьей в Берлин. Игнат Федорович Фомин не разделял политических увлечений своего друга: «На кой тебе хрен их Гитлер? Пусть немчишки сами между собой разбираются». Можно сказать, разошлись Игнат да Никита. Бедный, бедный Игнат Федорович! Несколько лет ему и его семейству оставалось до концлагеря, где и пропадут они все, отправятся их души к небу вместе с черным дымом через трубы крематория…
Квартиру сняли за два квартала от ювелирного магазина «Арон Нейгольберг и Ко». Был поставлен Пауль Кауфман, чистокровный ариец, как было установлено проверкой (все покупается на этом свете, при любых режимах, а имея миллионы, как Никита Никитович Толмачев, вообще можно купить что угодно без проблем), руководителем организации национал-социалистов целого берлинского округа, порядочную зарплату получал в партийной кассе. И когда пробил «час икс», наступила «хрустальная ночь» 1938 года, первым оказался у магазина Арона Нейгольберга ярый, убежденный фашист Пауль Кауфман с тремя своими верными соратниками, первым нарисовал белой краской на стекле витрины звезду Давида, первым грохнул ломом в дверь, полный ликования от чувства безнаказанности: еще несколько шагов – и вот она, «Золотая братина», в его руках. А там ищите-свищите, господа нацисты, Никиту Толмачева! Все приготовлено. На второй день он объявится в Италии, а оттуда ждет их с Дарьей дальняя дорога в Бразилию или Аргентину, там он и будет планы строить, уважаемые господа-товарищи, как из Советской России вторую половину сервиза вызволять.
Но рухнуло все! Замахнулся ломом второй раз Пауль Кауфман, а ударить не успел: подкатили к ювелирному магазину «Арон Нейгольберг и Ко» две крытые грузовые машины, посыпались из них люди в черной форме.
– В сторону! Приказ рейхсканцлера!
Одни эсэсовцы вломились в магазин, другие оцепили его, оттеснив прочих в штатском.
– В сторону! Разойтись!
Свет померк в глазах Никиты Толмачева.
– …Значит, вспомнил Вильгельма Граузе? – нарушил молчание бригаденфюрер Иоганн Вайтер.
– Вспомнил, – прошептал обер-лейтенант войск СС Пауль Кауфман.
– Ну а почему у тебя из-под носа «Золотую братину» увели по приказу рейхсканцлера, знаешь?
– Нет…
– Опять своих соотечественников благодари. Ведь они тоже за сервизом охотились. Тебе это известно?
– Известно…
– Вот и подкинули чекисты информацию в канцелярию рейхсканцлера о «Золотой братине», о том, какой она является художественной ценностью, произведением искусства и прочее. Ничего не скажешь – ход беспроигрышный. Рассудили: чем тебе дать завладеть «Братиной», лучше пусть сервиз попадет к Герингу, любителю, дьявол бы его побрал, изящного. По крайней мере сохранность «Золотой братины» гарантируется на какое-то время, в чем мы с тобой сегодня можем убедиться.
И во всей этой истории для товарища Фарзуса существовала, не давая покоя, одна загадка. Даже, пожалуй, две загадки.
Дело в том, что не через него была подброшена Герингу информация о сервизе в момент, когда, казалось бы, вот-вот Никита Толмачев завладеет «Золотой братиной». Ну а дальше с Паулем Кауфманом разговор был бы коротким: пребывал Никита Никитович у товарища Фарзуса под постоянным надежным присмотром.
Резидента Третьего лишь поставили в известность о произведенной акции. По своим каналам Иоганн Вайтер впоследствии узнал, что попала половина сервиза, реквизированная у Нейгольберга (который вскорости вместе с семьей был отправлен в Дахау и там сгинул), в спецхран для особо дорогих изделий из золота, серебра, других драгоценных металлов, считавшихся достоянием национал-социалистической партии. Контроль за сокровищами осуществлял лично рейхсканцлер Геринг. И простился со своим замыслом товарищ Фарзус.
Но прошли годы, и Гитлер развязал войну против Советского Союза. Начались работы в замке Вайбер, и туда стали стекаться произведения искусства, вывезенные с оккупированных территорий Советского Союза, которые отбирал Геринг, консультируясь с экспертами самого высокого класса. Скоро Иоганн Вайтер (он еще в тридцатые годы с помощью влиятельных высокопоставленных друзей из ставки фюрера, окончив академию, сделал блестящую карьеру в ведомстве контрразведки и в 1936 году был приближен – опять по высоким рекомендациям – к Герингу) узнал, что и «Золотая братина» перекочевала в замок Вайбер. Вот это удача! Можно сказать, подарок судьбы. Теперь оставалось только разработать план действий. Прежде всего понадобится Никита Толмачев. Его место при «Братине». Будет он там пребывать, естественно, под надежным «колпаком».
И очень надеялся товарищ Фарзус, что начавшаяся оккупация России, неудачи на фронтах с первого же дня военных действий, хаос в правительстве, в руководстве Красной армии и неразбериха в тылу Советского Союза – все это отодвинет на задний план заботы о «Золотой братине», о ней попросту забудут. Каково же было его изумление и бессильная злоба, когда из Центра пришла директива о немедленном внедрении в замок Вайбер Мартина Сарканиса, то бишь маркера Ганса Фогеля, непревзойденного мастера бильярда. Через него Третьему поручался постоянный контроль за золотым сервизом и еще несколькими особо ценными произведениями искусства, оказавшимися в замке.
Вот вам и вторая загадка. Ведь никаких сведений о «Золотой братине» Иоганн Вайтер не давал в Центр, рассудив, что в складывающейся ситуации проблема сервиза Оболиных второстепенна, если не сказать, ничтожна. А получается иначе. Другой резидентурой осуществляется контроль над «Золотой братиной». Выходит, ему и его людям отведена роль исполнителей. Но почему Москва, черт побери, так заинтересована в этом сервизе? Ответа на сей вопрос товарищ Фарзус не находил. Он выполнил задание Москвы: в Вайбере появился маркер Ганс Фогель. Маленький гарнизон замка оторван от мира, солдаты изнывают от скуки, бильярд – хоть какое-то развлечение; Мартин получил все надлежащие инструкции и канал связи с ним, Третьим.
Сарканис приехал в замок Вайбер в конце 1942 года, когда работы по сооружению тайного бункера были в основном завершены. А бригаденфюрер Иоганн Вайтер мучился вопросом: почему Москва так добивается возвращения в Россию второй половины «Золотой братины»? Нет, что ли, у советской разведки в Германии задач поважнее? Не ведал товарищ Фарзус, что в 1933–1934 годах над «Золотой братиной», над обеими ее половинами, нависла смертельная угроза полного уничтожения: сервиз мог превратиться в слитки золота как в Германии, так и в России.
Начиная с тридцатых годов, Советское правительство (инициатором был Сталин) приступило к акции, невиданной в истории не только России, но и государств всего мира. «Мы во враждебном капиталистическом окружении, – говорили большевистские руководители страны, – война неизбежна. Необходимо форсировать создание мощной оборонной промышленности. Средств не хватает. Надо изыскивать любые источники поступления в казну денег, прежде всего иностранной валюты». И один из таких источников изыскали: было дано высочайшее «добро» на продажу за рубеж сокровищ отечественных музеев, «не имеющих особой художественной ценности». Но это была лишь отговорка – для успокоения общественного мнения, пресечения протестов, коли они появятся. Из Эрмитажа, Русского музея, Третьяковской галереи, Музея изобразительных искусств имени Пушкина, из музеев и картинных галерей областных городов за границу уплывали бесценные предметы. Культурному достоянию народов Советского Союза, которое собиралось и создавалось веками, наносился сокрушительный варварский удар.
Да, в музеях работали «комиссии» по отбору «экспонатов», подлежащих продаже за границу. Но эти «комиссии» побирались соответствующим образом: их члены, как правило, были людьми, угодными «родному Советскому правительству и лично товарищу Сталину». А чего хочет хозяин, все они знали. Эта кампания то затухала, то возобновлялась снова, но никогда не прекращалась. Пик ее приходится на конец тридцатых годов.
Половина сервиза «Золотая братина», вывезенная из Германии в 1918 году и хранящаяся в запасниках Эрмитажа, попала в черный список, притом рассматривалась членами комиссии не как произведение искусства, а только как товарное золото. И было рекомендовано: среди прочих золотых изделий, «не имеющих художественной ценности», переплавить «это старье» в стандартные золотые слитки. Оставалось получить одобрительную визу на самом верху – Сталин лично утверждал списки произведений искусства, подлежащих превращению в иностранную валюту.
Вот тогда Кирилл Захарович Любин, работавший в Эрмитаже, срочно выехал в Москву, на Лубянке добился встречи с Забродиным – Глеб Кузьмич в ту пору возглавлял отдел в управлении контрразведки. И без преувеличения можно сказать, произошло чудо: на стол «вождя всего прогрессивного человечества» легло донесение из НКВД, где на двух страницах излагалась, точно, аргументировано, история сервиза «Золотая братина», доказывались его уникальность и бесценность для России. На Лубянку донесение вернулось с визой вождя: «Сервиз вернуть в Эрмитаж, хранить как зеницу ока. Принять все меры для возвращения на родину второй половины сервиза. Сталин».
