Алексей Фомичев - Сам без оружия
…Кихо работал в жесткой манере карате, наседая с ударами ног и рук. Молотил почти без передыха, пытаясь зажать Щепкина в угол.
Капитан отступал, борясь с тошнотой и болью в голове. Он пропустил два удара, едва ушел от прямого в челюсть и никак не мог остановить кружение перед глазами.
Вступать в обмен ударами глупо, нет сил, да и Кихо не слабак, вон как молотит. Единственный шанс — сократить дистанцию. Но это легко сказать…
Щепкин покосился на Акину, замычал от боли, опять отступил, чувствуя за спиной близость окна. Увидев, как Кихо готовит новый удар ногой, он шагнул в сторону, а потом резко обратно. Вернее, он думал, что резко. Но вышло несколько медленнее, чем надо. Нога Кихо задела его бедро, боль стеганула по всему телу. Но Щепкин успел сойтись почти вплотную с японцем, сбил его удар рукой, схватился за воротник, рванул на себя и ударил лбом в лицо Кихо.
Попал. Тот взвыл, попробовал ударить по корпусу. Щепкин нанес два удара локтями, потом коленом в пах. Тоже попал. Сдернул согнувшегося Кихо на себя, подсечкой усадил на зад, обвил его шею руками и сдавил намертво.
Кихо замычал, ухватил капитана за руки и стал разнимать захват. Но тщетно. Задыхаясь от тошноты, тот давил и давил, чувствуя, как его предплечье пережимает горло японца все сильнее. У самого Щепкина уже темнело в глазах. Но захвата он не расцепил.
Когда Кихо затих, Щепкин проверил его дыхание, потом почти на ощупь нашарил на полу револьвер и подошел к окну.
Он с трудом перелез через него и буквально упал на землю.
Гоглидзе заметил командира под окном. Радостно вскрикнул и подскочил к нему. Щепкин лежал без движения, но ран и крови на нем не было.
— Василий! Командир! — затормошил его Гоглидзе. — Что с тобой?
Щепкин попытался что-то сказать, но в горле у него забулькало, и он закашлял.
— А-а, черт!
Ротмистр огляделся и заметил выглядывавшего из-за кустарника Скорина.
— Гриша, давай сюда.
Тот шагнул было вперед, но тут же вскинул руку с пистолетом и заорал:
— Сзади! Жора, сзади!!
Жорой его не называли лет десять, и Гоглидзе был готов вспылить. Он отпустил Щепкина и начал вставать, поворачивая голову.
Две пули вошли в спину, одна пробила легкое, вторая — лопатку и угодила в сердце. Гоглидзе сделал шаг к дому, ища мутнеющим взглядом стрелка, и рухнул навзничь.
Скорин заметил торчавшего из окна на втором этаже японца и даже успел выстрелить по нему. Но тот исчез в комнате. Григорий ругнулся, выскочил из-за куста и тут же увидел второго японца. Этот сидел за углом дома, прячась за крыльцом, и стрелял то в Брауна, то в Скорина.
Григорий рванул по диагонали к лежащим Щепкину и Гоглидзе, а когда сидевший за крыльцом японец высунулся, отогнал его обратно выстрелом.
В этот момент из окна показался первый противник. Не заметив Скорина на прежнем месте, он потратил секунду на его поиск. Григорий дважды нажал на спуск. Японец вскрикнул, выронил револьвер и упал на подоконник, свесив вниз руку. Вот так-то!
Добежав до Гоглидзе, Скорин подхватил выпавший из его руки пистолет — такой же браунинг, как у самого, — и влез в окно дома. Здесь было тише, но слышались шаги наверху и кто-то стрелял от дверей.
Скорин выглянул в коридор, почти бегом достиг гостиной и едва не врезался в японца, одетого в макинтош и почему-то босого. Японец перезаряжал наган. Увидев противника, он дико вскрикнул, швырнул в Скорина наган и прыгнул вперед, нанося удар ногой в голову.
Бил он в иной манере, не так, как в савате, но сильно и быстро. Скорин отшатнулся, убрал голову и выстрелил сразу с двух пистолетов. Японец отлетел назад с двумя дырками в груди.
— Куда ж ты с голыми ногами на стволы?
Григорий заметил неподалеку ботинки японца. На одном не было каблука.
«Пулей, что ли, срезало?» — хмыкнул он и побежал к двери.
…Засевший за насыпью Браун не давал японцам высунуться. Меняя позиции, перебегая от бревна к бревну, Джек азартно палил попеременно из пистолета и револьвера, стараясь бить точнее.
Японцы сперва отвечали шквалом пуль, но потом, расстреляв боезапас, поутихли. Оставив двух стрелков, отошли. Этих двоих Браун видел, но достать не мог. Хорошо сидели.
В револьвере закончились патроны, и Браун бросил его на землю. Пополнил магазин кольта и опять начал выцеливать противника.
Скорее ему повезло, одного он точно зацепил в плечо. Но, неосторожно высунувшись, сам схлопотал пулю в левую руку. Благо та неглубоко вошла. Однако охладила пыл американца, и он стал стрелять реже. И патронов было маловато, и противник не вылезал.
Ладно, зато здорово отвлек на себя несколько человек и одного подшиб. Дальше пусть воюют русские, у них это здорово получается.
Еще один стрелок сидел за поленницей дров метрах в десяти от дома. Он услышал стук двери, обернулся и увидел Скорина. Пальнул навскидку, промазал.
Григорий рванул в сторону, через два шага вильнул в другую, выстрелил раз, потом еще и снова скакнул вбок.
Во время пребывания на Балканах он видел, как боевики из местных национальных освободительных движений стреляли из двух револьверов или пистолетов на ходу. У кого-то получалось хорошо, у кого-то не очень. Но огневая мощь такого стрелка была высока. Пять-десять секунд он был королем, пока не заканчивались патроны.
Скорин тогда попробовал пострелять с двух рук, после нескольких тренировок стало неплохо получаться.
А финтить его научил еще Бертон, когда показывал, как уходить от брошенного ножа, камня. Финт (уход, выпад) помогал избежать удара. Конечно, все зависело от ловкости человека и от меткости противника.
Пуля не камень — просто так не уйдешь, но финты сбивали прицел. А ответная стрельба заставляла нервничать.
Японец и нервничал. Опять промазал, безуспешно ловя на мушку скачущего Скорина. А Григорий попал. Сперва в руку, потом в лоб. Японец рухнул на землю с разбитым черепком.
Больше врагов рядом не было. Скорин сунул за пояс второй пистолет и поспешил назад, к Щепкину.
Капитан лежал там же. Он пытался сесть, но руки не держали тело, и Щепкин падал на землю. Скорин подошел к нему, присел рядом. Щепкин с трудом открыл глаза, посмотрел на Григория.
— Худо, Василий Сергеевич?
Тот молчал. Дуло пистолета Скорина смотрело в грудь капитану. Нажать на спуск — и обещанная месть состоится. Легавый сдохнет. Как сдохли япошки. Надо нажать. Но палец застыл на крючке.
Злость на Щепкина выветрилась. Ушла, утекла. За долгий путь Скорин успел узнать лже-продюсера. Он уважал его за силу, за твердый характер, за верность слову. Нормальным человеком оказался этот легавый. Но на нем кровь брата. А на других легавых кровь отца. И как быть?
— Скор-рин… — выдохнул Щепкин, силясь сесть. — Откуда?
— Нашли вас, Василий Сергеевич. Я нашел… да вот думаю, не вам ли на беду?
Щепкин прищурился, закашлял и огромным усилием сумел лечь на левый локоть.
— Что?
— Брата моего ты убил, легавый. Кровь его на тебе.
Щепкин замотал головой.
— Какого брата?
— Мишку. В Питере, в трактире. Когда облава была. Помнишь?
Щепкин молчал. Ему было плохо, и он прилагал огромные усилия, чтобы не потерять сознание.
— Вот думаю, отомстить за смерть брата… А? — горько усмехнулся Скорин и опустил пистолет.
Стрелять в безоружного и беспомощного человека он не хотел.
— Не тому мстишь! — раздался вдруг за спиной женский голос.
Скорин быстро обернулся. В трех шагах от него стояла Диана. В правой руке пистолет, в левой сумочка и сверток.
— Брось ствол. Вот так. Мстить не тому собрался, говорю. — Диана скривила губы. — Я тогда стреляла в твоего брата. Чтобы он не убил Василия. Понял? Зря твой Мишка полез в драку.
Диана бросила на Щепкина печальный взгляд, в глазах явственно проступили слезы, но она сдержала себя.
— А теперь твоя жизнь в моих руках. Хочешь, подарю тебе?
Скорин посмотрел на пистолет, потом обернулся на капитана. Значит, не он?
— Что ты хочешь от меня?
Диана подошла ближе.
— Я спасу тебя, ты спасешь Василия. Идет?
— Что, дать слово вора? — ухмыльнулся Скорин.
— Не надо. Просто скажи.
— Хорошо. Уговор.
Диана убрала пистолет, подошла ближе. Достала из сумочки пузырек.
— Он должен это выпить немедленно. Иначе умрет. Потом отвези его к врачу. А это… — она отдала Скорину пузырек, потом бросила сверток на землю, — отдай ему, когда он придет в себя. Понял?
— Да.
Диана долгим взглядом посмотрела на Щепкина, потом резко повернулась и пошла прочь, сжимая в руке сумочку.
Скорин проводил ее взглядом и отвинтил крышку пузырька. Так-то! Вместо мести он должен спасти Щепкина. Но слово дадено, значит, так тому и быть…
