Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С
Вежливая фраза означала: ты врешь, хитришь, передергиваешь.
Такие же злые слова, с такой же враждебной интонацией, Рощин бросал несколько дней назад в лицо Валентине:
— Ты рехнулась… заплатила врачам…это полная херня…бред….
Сестра, жалостно всхлипывая, клялась:
— Святая истинная правда.
Результаты генетической экспертизы однозначно показали, что Никита и Маша — его дети. Рощин тупо смотрел на сизый бланк справки, не верил своим глазам, не верил словам сестры, не верил сам себе.
Прохожие оглядывались на странную парочку, думали, гадали, о чем плачет у дверей исследовательского центра хорошо одетая дама. Зачем мужчина с ошеломленным лицом целует лист бумаги. Прохожим невдомек было, что листок, заполненный компьютерным текстом и увенчанный печатью, утверждал: ты — дурак, идиот, кретин; живешь и не знаешь ничего о себе. Страдаешь напрасно, радуешься пустому, думаешь не о том. Жизнь — мираж, кино, театр. Ты — зритель, который последние тридцать девять лет просидел, повернувшись затылком к сцене, потому спектакль под названием «Жизнь Андрея Рощина» не увидел. Сейчас, хочешь — смотри; не хочешь — ругай сестру и обвиняй в обмане и подлоге.
— Это святая истинная правда, — выдавил из себя Рощин. — Мы с Валей повторили тест дважды. Результат сто процентный.
Про третью и четвертую попытку Рощин не рассказал даже сестре. Она сама догадалась.
— Хватит дурью маяться, — заявила решительно. — Из песни слов не выкинешь. Ребята твои, хочешь ты это признавать или нет.
— Хочу, — поторопился с ответом Андрей.
— Тогда не изводи себя. Не старайся понять, не напрягайся, прими, как должное. Или плюнь и забудь, и дело с концом.
— Нашла дурака.
В сердце таяло напряжение. Когда оно превратилось из ледяной глыбы в теплый сироп, разогретое мечтами о счастье бурным безудержным половодьем разлилось по крови. Рощин ходил по кабинету, глупо улыбался, разговаривал сам с собой, бегал в комнату к Алле Аркадьевне:
— Но ведь этого быть не может, — заводил одно и тоже.
— Какая разница может это быть или нет? — под перезвон спиц озвучивались самые сокровенные мысли. — Ты писатель, значит почти волшебник, у тебя все может быть.
— Да? И что же теперь делать?
— Быть счастливым или отказаться от счастья.
Отказываться от счастья Рощин не собирался. Потому с напряжением вглядывался в лицо Тани, выискивая отклики своим восторженным настроениям. Увы, ответом было только ошеломленное недоверие.
— Андрей, — глухо сказала Таня, — это слишком. Не переходи черту. Я все понимаю…
— Ты думаешь, это обман? Фальсификация? — Рощин едва сдерживал победное торжество в голосе. — Ты думаешь, я купил эту справку? Или организовал по знакомству? Или устроил еще каким-либо образом? Ты ругаешь Валю за излишний энтузиазм, меня считаешь наивным оболтусом и сумасшедшим фантазером?
Приблизительно так Таня думала и считала.
— Я тоже так думал. И я ошибался. Это, — Рощин ткнул пальцем в бланк, — правда. В нее можно не верить, но опровергнуть ее нельзя. К счастью. Кроме того, я даже знаю обстоятельства, при которых ЭТО произошло в случае с Машей.
— Даже слушать не хочу! — Таня протестующе замотала головой
Рощин старался говорить как можно спокойнее:
— Завтра мы пойдем в любую городскую лабораторию или поедем в любой другой город, где можно провести генетическую экспертизу. У меня есть четыре положительных результата теста на отцовство, я уверен, суд подтвердит мои права на детей.
— Суд?
— Суд! — отчеканил Андрей. — Но никакой суд не заставит тебя поверить в то, что с нами произошло чудо. Ты можешь принять его, можешь отвергнуть, выбор за тобой. Я принял это чудо, хотя честно сказать, сделать это было нелегко.
— Чудес не бывает.
— Точно этого никто не знает. Так или иначе, зачем нам отказываться от счастья?
Переиначенная фраза Аллы Аркадьевны возымела действие во второй раз. Отказаться от счастья Таня не решилась и пунцовая от стыда выслушала рассказ Андрея про их вторую встречу на даче у скульптора.
— Стыд какой.
— Глупости, — небрежным жестом Андрей отмахнулся от морали. — Нам суждено было встретиться, познать друг друга и зачать Машу. Если бы ты не проявила активность, ее проявил бы я. В ту ночь секс у нас случился бы обязательно. В этом и состоял эксперимент. Нас привели друг к другу, дали шанс и стали наблюдать, как мы этот шанс используем. Задействована та же схема, что и на встрече у озера. Только тогда нам закрыли глаза темнотой, а здесь алкоголем и страстью.
— Кто закрыл глаза? Кто задействовал схему? — ужаснулась Таня.
— Об этом лучше не думать, — Андрей криво улыбнулся. — Скажем так, СУДЬБА. ВЫСШИЕ СИЛЫ.
— Но… — Таня махнула рукой безнадежно и отошла к окну, уставилась пустым взором во тьму.
— Мы никогда не узнаем точный ответ. Никогда. — Рощин шагнул к ней и сделал то, о чем мечтал весь вечер — привлек к себе, прижал голову к своему плечу, стал гладить волосы. Ему хотелось, чтобы Таня заплакала, чтобы сухой злой обличающий блеск исчез из ее глаз, чтобы она прекратила доказывать себе и ему невозможность происходящего. Он хотел, чтобы она впустила его в свою жизнь добровольно, без принуждения, не под тяжестью неопровержимых доказательств и улик. Чтобы приняла и оценила случившееся, также как он: с восторженным удивлением, с радостью, с ликованием. Чтобы сказала себе и ему, да это чудо, и я верю в него.
Чудо требовало взаимного признания и взаимных восторгов. От Таниного колючего недоверия, от почти враждебного неприятия, чудо превращалось в набор случайностей и грозило им оказаться. Но случайностей не было! Была закономерность! События увязывались в четкую безусловную логическую схему, фабулу, которую, Андрей, сам — хороший романист, отследил, едва сумел оценить замысел сюжета. Автор милой шутки действовал более чем целенаправленно, организовывая их свидания. Что и подтверждали сделанный аборт, Никита, Маша и дитя, вызревающее в Танином чреве.
— Я ничего не понимаю, — настал черед слез. Затем пришло время нежности. Потом тут же, в объятиях, начались разбирательства. Следовало узнать, при каких обстоятельствах появился на свет Никита.
— Чтобы ребенок родился его надо зачать. Это событие происходит когда-то, с кем-то, где-то, — от нетерпения у Рощина чесались ладони. — Давай по порядку, пункт первый: когда.
— Никита родился 29 января. Значит забеременеть я могла за 40 недель до того, плюс-минус четыре недели. Сроки, как видишь, более чем приблизительные.
— Хорошо. Пункт второй, с кем у тебя были тогда интимные отношения?
— Только с Геной. Я была влюблена по уши и ни на кого другого даже не смотрела.
— Подумай, вспомни.
— Клянусь. У меня всегда был только один мужчина, — в голосе Тани дрогнула обида. Уверять Рощина в своей порядочности она полагала ниже своего достоинства.
— Ладно, проехали. 29 января минус сорок недель получается начало мая. Где ты была в мае-апреле того года?
— В апреле дома. На майские мы поехали в Крым. Потом снова была дома.
— А я тогда был в Херсоне и неделю гулял у приятеля на свадьбе. Свадьба была 26 апреля, я точно знаю, в день Чернобыльской годовщины.
Таня вздрогнула.
— Что такое? — подался вперед Андрей.
— Мы отстали от поезда, и ночь провели в Херсоне.
— Какое это было число?
— Не помню. Двадцать девятое, тридцатое…
Рощин рассмеялся с явным облегчением.
— Вот видишь! Начало положено. Мы были в одно и то же время в одном и том же месте. Это не случайно. — Рощин стремительно сел на постели, затем не менее стремительно рухнул на подушку, — Блин. Где вы ночевали?
— В молодежном кемпинге. У Гены там знакомый работал.
Рощи выругался.
— Прости меня. Я поступил как скотина.
Свадьбу приятель справлял большую, богатую, на двести человек. Приезжих гостей — только однокашников и сослуживцев жениха — военных моряков прибыло более двадцати — разместили в кемпинге. Там догуливали третий, четвертый и так далее дни. Пили, ели, не просыхая, «хороводились» с симпатичными барышнями.
Поздним вечером, Рощин, изрядно под шефе, ввалился в комнату, как он полагал к одной из таких симпатяг. Шагнув за порог, он понял свою ошибку, однако вместо того, чтобы уйти замер пораженный. Полоса света от фонаря за окном разрезала пространство комнаты на две части и упиралась в спящую на кровати женщину. Она была обнажена и волнующе красива. В кемпинге чужих не было, только свои, со свадьбы, человек пятнадцать мужиков и столько же баб. «Отрывались» по полной, что в питии, что в сексе. От беспробудного веселья, Рощин совсем ошалел, потому, не раздумывая особо, разделся и юркнул в разобранную постель. Кожа женщины обожгла нестерпимым жаром. У нее температура, сработала автоматически мысль, градусов 39, не меньше. И ладно, живое гуманное уступило место хищному мужскому возбуждению.
