Паренек из Уайтчепела (СИ) - Бергер Евгения Александровна
– У тебя слишком богатое воображение, парень, – подтвердил тот догадку и достал из кармана пистолет. – И неуёмное любопытство… Жаль, и то, и другое сыграло с тобой скверную шутку... А теперь закончим игру. – Оружейное дуло нацелилось Джеку в голову.
– Не делайте этого! – взмолилась мисс Блэкни. – Этот мальчик здесь не при чем.
– Боюсь, это не так… – Щелкнул затвор пистолета.
Джек невольно зажмурился… Оглушительный звук двух выстрелов разом буквально контузил его, он замер, прислушиваясь к себе, – боли не было. Сквозь пелену плотного дыма он различил движение в комнате… Появились какие-то люди. Он с трудом различал их голоса: в голове протяжно звенело.
Кто-то обратился к нему, хлопая по плечу…
Констебль Дрискоул?
– Мертв, сэр, – наконец, расслышал он голос констебля, склонившегося над Мейбери. – Ваша пуля вошла точно в сердце.
Начищенные до блеска ботинки слегка пнули неподвижную руку мертвого Кукловода, распростертого лицом к Джеку, – неподвижные бусины его глаз казались глазами куклы.
– Жаль, – вздохнул хозяин ботинок. – Я с радостью добил бы его вторым выстрелом. – Мужчина в черном пальто прошелся по комнате и обратился к мисс Блэкни: – Как вы, мисс? В добром здравии?
Джек увидел, что ее руки развязаны, и девушка растирает запястья, отвечая так тихо, что он не расслышал ни слова.
Констебль Дрискоул, а это был, действительно, он, ткнул Джека в плечо кулаком:
– Дурак малолетний, я ведь велел остановиться, а ты вчистил, что заяц... – пробасил он. – Скажи спасибо, что жив остался.
Глаза мужчины в пальто пристально посмотрели на Джека – он съежился, словно его пнули в живот. И глаза опустил…
– Инспектор Ридли, – произнес один из мужчин, – скоро здесь соберется толпа. Что газетчикам говорить?
Ридли глянул на мертвое тело и поправил шляпу на голове.
– Скажите, Кукловод мертв, и Лондон снова может спокойно спать, – отозвался инспектор, направляясь к двери в сопровождении спасенной мисс Блэкни.
2. В час до полуночи
Джек шел по берегу Темзы, в сотый раз прокручивая в своей голове произошедшие с ним события... Со смерти Мейбери минула неделя, а слова инспектора Ридли до сих пор секли похлеще кнута.
– Вставай, парень, чего расселся, как на курорте? – приговаривал он, вернувшись в комнату с коронером, который сразу взялся за дело. – С этой целью нормальные люди посещают Брайтон или Торбей, а не лезут сломя голову в дом маниака. Что, погеройствовать захотелось? Жить надоело? – Слова звучали с издевкой, насмешливо. Джеку хотелось ответить, но язык, как ни странно, не повиновался ему. – И ведь берутся откуда-то эдакие глупцы. Полагают, должно быть, себя умнее других… – У Джека дернулся глаз, и инспектор, наверно, это заметил. Смягчился вдруг: – Отведи его вниз и напои, что ли, чаем, – обратился к Дрискоулу. – Парень, кажись, не в себе. Как бы умишком не повредился…
Констебль кивнул, и Джека подхватили под руку.
– Шагай, парень, время не ждет.
Джек поднялся со стула, сам толком не понимая, как на нем оказался. Помнил только, как выходила мисс Блэкни, а потом сразу – бац! – словно свечу затушили. И в темноте – всё тот же голос сестры: «Видишь, Джек, всё разрешилось. Я всегда в тебя верила!» Она много еще чего говорила, но он уже не мог разобрать слов… Они доносились как будто издалека и с каждым словом делались тише и тише.
А потом вернулся инспектор и…
– Сэр, – негромко произнес он, остановившись в дверях, – зачем вы стреляли ему прямо в сердце? Неправильно это... Нехорошо.
Ридли поглядел на него, сдвинув брови.
– А невинных девушек убивать, по-твоему, хорошо? – с металлом в голосе вопросил он.
Джек замялся, не решаясь высказать, что скребла на душе, но все-таки пересилил себя:
– Так я не о том, – сказал он, – просто... судить его было надо... да вздернуть повыше. Чтобы прочувствовал... понял, что натворил… – подступившие слезы помешали ему договорить, и Джек шмыгнул носом, стыдясь своей слабости.
Взгляд инспектора Ридли смягчился, но голос не стал менее резким.
– Говоришь, вздернуть повыше? – Ридли с констеблем переглянулись. – Блаженный, как пить дать, блаженный, – вынес он твердый вердикт. – Где ж это видано, чтобы аристократа виселицей привечали? Мечтатель! – и он припечатал парнишку размашистым подзатыльником. Вроде как расписался в диагнозе. – Да этот твой Мейбери уже завтра собрал бы вещички и, либо укатил заграницу, либо – в худшем случае для него – отправился в ссылку в какую-то глушь вроде Австралии, где, возможно, продолжил бы убивать. – И наставительно, словно наивному пятилетке: – Нам эти снобы не по зубам, парень. Запомни это раз и навсегда! – Он постучал по лбу Джека согнутым пальцем. Тот дернул перемазанной сажей головой, чем вызвал кривую усмешку своего собеседника. – Всё, иди уже, поборник справедливости... – сказал он. – Глаза б мои тебя больше не видели. И вымойся, смотреть страшно! – донеслось в спину совсем сникшему Джеку.
Инспектор Ридли был прав: богатым сходило с рук кое-что и похуже. Хотя в глазах Джека ничего хуже убийства сестры быть не могло… Он любил ее, пусть нечасто демонстрировал это. И теперь, когда очень хотелось сказать, насколько она была ему дорога, Энни не было рядом… И не будет уже никогда.
Даже голос ее в голове сделался совсем тихим, должно быть, он начал его забывать.
«Не грусти».
День был ветреный, серый. Отраженные в Темзе свинцовые облака, казались оспинами на ее теле, покрытом мурашками мелких волн…
– Я не грущу, – отозвался он вслух, и слова унес ветерок. – Просто жаль, что не я всадил пулю в сердце мерзавца.
– Эй, парень! – окрик со стороны доков заставил его оглянулся.
На кричавшем была полицейская форма, и Джек узнал в нём констебля Дрискоула: крепко сложенный, под шесть футов ростом, он возвышался на пирсе, подобно силосной башне.
– Что надо? – недружелюбно откликнулся он. – Я ничего не натворил...
Констебль шагнул в его сторону, и парень попятился.
– Да не бойся ты, я даже не на дежурстве, – сказал Дрискоул и показал запястье левой руки. Повязки, действительно, не было, и это успокоило Джека.
Почти успокоило...
– Тогда чего хочешь? Говори и проваливай.
Забыть, как они с инспектором Ридли потешались над ним в доме Мейбери было непросто, стыд жёг раскаленным прутом.
Дрискоул понятливо хмыкнул и сообщил:
– Инспектор Ридли велит тебе явиться в управление не позднее трех часов дня. Сказал, чтобы ты подтер сопли и надел свое лучшее платье – вас ожидает аудиенция, – последнее слово он произнес по слогам, не сдержав насмешливой улыбки.
Джеку до зубовного скрежета захотелось съездить по его физиономии кулаком, стереть и эту улыбку, и довольство мнимого превосходства, которым констебль так и лучился.
– Что еще за аудиенция? – спросил он, и незнакомое слово вышло с заминкой. Разозлившись на себя самого, он припечатал в сердцах: – Не собираюсь я ни на какие… аудиенции.
Дрискоул хмыкнул:
– В таком случае инспектор велел передать, что знает, где ты живешь и легко устроит тебе «райскую» жизнь. Выбирай сам, приятель!
Джек скрипнул зубами и огрызнулся:
– Никакой я тебе ни приятель, шпик. А инспектор твой – сволочь…
– Так ему и сказать? – вскинул брови Дрискоул, продолжая лучиться улыбкой. Джек стиснул зубы. – Что ж, так я и думал, – произнес весельчак. – Передам, что к трем будешь!
Потом развернулся и пошагал прочь, насвистывая что-то под нос. Схватить бы комок грязи поаппетитней да запустить ему вслед, но Джек благоразумно решил, что лучше не нарываться.
Туалетный столик Джеку заменяла разболтанная стремянка... Он водрузил на неё тазик с водой, намереваясь хоть отчасти привести себя в должный вид, но боялся, что одной воды будет мало. Из небольшого осколка зеркала на него смотрел тощий парнишка с отросшими темно-русыми волосами, торчащими во все стороны, с перемазанными щеками и бледно-желтым пятном на весь лоб от едва сошедшего синяка... Вид у него был еще тот, и Джек впервые ощутил что-то вроде стыда за свою неказистую внешность.
