Николай Свечин - Выстрел на Большой Морской
— Да, такой человек существует и, возможно, он знает больше меня. Это полковник Смельский, начальник Красносельского военного госпиталя. Он в течении года заведывал у нас всей петербургской агентурой, и в этом качестве часто общался с Дубягой. Всеволод Никандрович опытный полициант: перед турецкой войной он служил помощником начальника Отделения по охране общественного порядка и спокойствия при Петербургском градоначальстве. Брат пятой степени, личный номер — 136. Состоял членом Исполнительного комитета дружины, но был уволен. После того, как подал записку.
— Что за записка?
— О необходимости реорганизации работы «Священной дружины». И об упорядочении пользования её денежными средствами.
— Теперь понятно! С таким человеком мне, действительно, следует повидаться. Что, Смельский руководил агентурной деятельностью Баранчика?
— Пытался первое время. Баранчик, видя, что полковника на мякине не проведёшь, стал обращаться через его голову напрямую ко мне и к Бобби Шувалову. Из тех соображений, что мы менее сведущи в организации охранительный мероприятий.
— Граф Шувалов — адъютант великого князя Владимира Александровича и полковник лейб-гвардии Гусарского полка, — пояснил молчавший до сих пор Фланш. — Он также входил в Исполнительный комитет «Священной дружины».
— Где я могу найти полковника Смельского?
— В Красном Селе, в госпитале.
И Лыков, опять в компании с Фланшем, отправился в Красное Село.
Смельский понравился ему с первого взгляда. Уже в возрасте, но ещё крепкий и подтянутый, с внимательными глазами хорошего полицейского, он странно смотрелся в тихой гавани столичного пригорода. Какая нелёгкая загнала сюда приличного человека? Услышав первый вопрос Алексея — о «Священной дружине» — полковник смутился.
— Я знал, что добром это не кончится. Ждал, что придут и спросят: «Смельский, старый дурак, что ты там делал?».
— Разве грешки какие за собой имеете?
— До этого, слава Богу, не дошло — если вы имеете в виду растраты. Меня уволили из Лиги без прошения, но к моему большому облегчению. Надоели болтуны типа Сан-Донато, и мошенники вроде…
— …Московского Баранчика?
Полковник сразу помрачнел.
— Это вы про Рупейто-Дубяго, значит, пришли узнать? Тоже предсказуемо. Нет, тот не мошенник, а похуже. Что он натворил?
Лыков молча вынул письмо и протянул его Смельскому. Тот прочитал его и помрачнел ещё больше.
— Что с купцом? Жив?
— Этого мы не знаем. Будем разбираться.
— А князь — что он ответил Баранчику?
— Написал, что прикрытия от московской полиции не обещает, но чувства насчёт экспроприации вполне понимает и одобряет.
— Идиот! Молокосос! Это всё равно, что дать Рупейто индульгенцию.
— Облегчите мне поиски — расскажите всё, что знаете об этом человеке.
— Увы, я мало что знаю. Рупейто очень быстро стал действовать в обход меня, когда заметил, что я требую настоящей работы. Ему куда проще было дурить этих дубоголовых, демидовых с шуваловыми.
— Откуда он вообще взялся?
— Шульц привёл. Тоже проходимец первый сорт, хотя и сенатор. Я ещё в градоначальстве от него терпел. Казнокрад и мелкий жулик!
— Опишите наружность Дубяги.
— Роста моего: два аршина восемь вершков.[9] Телосложения крепкого. Волоса тёмно-рыжие с сединой. Глаза зелёные навыкате. Лицо нечистое. На правой щеке родимое пятно размером с полушку. Усы офицерские. Нос прямой, обыкновенный. Уши удлинённые с закруглённой мочкой. Рот обыкновенный. Когда нервничает, грызёт ногти… Что ещё? Овал лица немного ассиметричный книзу. Любит одеваться с шиком, но очень безвкусно, словно антрепренёр. Впечатление производит неприятное. Обманчиво недалёк.
— Обманчиво?
— Ну да. Знаете, есть люди не умные, но по-животному хитрые. И в некоторых ситуациях весьма опасные. Весьма. Рупейто — Дубяго нельзя недооценивать: он способен на многое, пожалуй, что и на всё. Ради денег, разумеется.
— Где он служил? Он ведь бывший офицер?
— Выглядит как бывший армейский кавалерист. Ноги, во всяком случае, кривые… Более всего напоминает кирасира.
— Но ведь кирасиры только в гвардии сохранились, армейских уж лет двадцать, как нет![10]
— Полки переименовали, но люди-то остались! Кирасир — это, если угодно, характер. Тяжёлая кавалерия, войска прорыва! Их и сейчас видать в любой толпе: рослые, прямые и наглые. В бою это хорошо, а вот в общежитии — не очень. Жулики из отставных кирасиров получаюся чаще, чем из других родов войск; это уже замечено.
— Понятно. Что ещё имеете рассказать? Где Дубяго обретался до поступления в дружину?
— Бог его ведает… Возможно, был и в полиции. Знаете, туда охотно берут всех, кого выбросили из полка.
— Ох, знаю, Всеволод Никандрович. Из-за таких и нам иной раз руки не подают. Адреса его не помните?
— Он останавливался обычно в номерах Артамонова на Кирочной.
— Ещё что-нибудь вспомните, пожалуйста. Любовница, какого ресторана завсегдатай, имеет ли родственников — любая мелочь может быть полезной.
— Нет, извините, мы не в тех были отношениях, чтобы он знакомил меня со своим любовницами.
— Про колбасника его что имеете сказать?
— Это вы о Михайле спрашиваете? Зоологический тип. Силищи неимоверной, а умишком обойдён. Зато очень предан Рупейте: порвёт по его указке любого.
— Он из уголовных или просто лихого поведения?
— Точно не скажу, бесед с ним не вёл. По повадкам, так вроде он не сидел; но тюрьма по нему давно плачет! Впрочем, я видел его всего дважды и дальше передней не пускал.
— А как к такому Мишке относились всякие светские тузы — графы и князья?
— Странно, но его присутствие лишь придавало веса Московскому Баранчику. Посмотришь на этого колбасника и сразу поймёшь: тут человек дела. Белоручкам и паркетным шаркунам нравилось, что под их командой состоит подобный оранг-утанг. И случись что, эти двое легко замараются там, где графья с князьями сдрефят. А то вон штабс-ротмистр Безобразов из кавалергардов принёс проект: он поедет в Женеву как частное лицо, там придерётся к Лаврову, вызовет его на дуэль и убьёт. Каково? Причём Безобразов состоял товарищем начальника петербургского округа «Священной дружины»! Официальное, так сказать, лицо и мой непосредственный начальник. Ох, грехи наши тяжкие…
— Как же вы, Всеволод Никандрович, простите, в это вляпались? Вы же не те шаркуны, имеете полицейский опыт.
— На деньги прельстился, Алексей Николаевич. Грешен! Я с семьдесят пятого года занимаюсь сыском. Ещё при Трепове служил чиновником особых поручений в секретном отделении канцелярии градоначальства. Потом в чине подполковника перешёл в охранное отделение, был помощником его начальника. Ушёл с этой должности на войну. Подал рапорт добровольцем, но в сами боевые действия не попал, сунули в службу военных сообщений. Там тоже скучно не было! По окончании войны вернулся в столицу: место моё занято, в отделении новый начальник, подполковник Судейкин, переведённый из Киева… Кое-как пристроили старые товарищи сюда, в военный госпиталь, пенсион дослуживать. А тут вдруг! Вспомнили мои прежние навыки и предложили возглавить агентуру петербургского округа «Священной дружины». Такие имена! Я думал — это серьёзно, коли такие имена… Ну и кроме того жалование шесть тысяч в год плюс тысяча двести прогонных! Кто ж от такого откажется? Конечно, я прельстился. Но на полгода только и хватило моего усердия. Поначалу всё шло успешно: ввели меня в Исполнительный комитет, дали «брата 5-й степени». Начал собирать агентуру. А потом такое началось… Вспоминать стыдно. Как понял я, куда ветер дует, попробовал сначала исправить. Написал докладную записку Набольшему — это графа Воронцова-Дашкова кличка. Так, мол, и так, деньги летят без счёта, нужно сделать то-то и то-то. Конкретные предложения. Дата, подпись. И тут же выскочил обратно в госпитальные начальники. Пользую теперь увечных воинов и радуюсь, что легко отделался.
— У вас остались, может быть, какие-то записки от Рупейто-Дубяго, донесения, письма?
— Нет, я всё при отставке передал Демидову, князю Сан-Донато. Но это был один мусор, он вам ничем не поможет. Нужно ехать в Москву, искать там.
Глава 5
Августейшая версия отпадает
Благово решил ковать железо, пока горячо. Всё ж таки за ним стояло высочайшее повеление, распахивающее любые двери… Если пугануть им как следует Виноградова, может, и расколется. Своя голова дороже; сдаст он Сашку-офицера — и дело раскрыто.
И статский советник поехал обратно в сыскное. Виноградов проводил допрос какого-то оборванца с подбитым глазом. Увидав вернувшегося Благово, он сразу помрачнел, выставил мазурика из кабинета, сел, сжал кулаки и спросил:
— Ну, что ещё?
