Дэвид Дикинсон - Покушение на шедевр
— Что ж, это и впрямь было нам на руку, — признал Декурси. Видимо, он решил ни в коем случае не говорить больше, чем от него требовалось. Точно завороженный, он все еще смотрел на мольберты.
— Скажите, мистер Декурси… — Пью был сама любезность. Пауэрскорт подозревал, что на сцене очень скоро появятся фальшивые картины. — Были ли среди экспонатов вашей выставки подделки или копии? Не торопитесь с ответом. Вспомните, что вы приведены к присяге, мистер Декурси.
Это как вилка конем в шахматах, сообразил Пауэрскорт. Сохранишь ладью — потеряешь слона. Спасешь слона — потеряешь ладью. Деваться тебе некуда. Если Декурси скажет «да», он погубит свою репутацию. Если скажет «нет», в ход будут пущены мольберты. Пауэрскорт вдруг понял, как умно со стороны Пью было не ставить картины на мольберты сразу же, а придержать их до поры до времени, — это была настоящая бомба с часовым механизмом, заложенная под Галерею Декурси и Пайпера.
— Насколько нам известно, — начал Декурси, — все картины были подлинными.
— Вы в этом уверены? Совершенно уверены, мистер Декурси? — Чарлз Огастес Пью посмотрел прямо в глаза Декурси. В зале стояла полная тишина. Даже репортеры перестали скрипеть карандашами.
— Уверен, — быстро моргая, ответил Декурси.
— Милорд, — сказал Пью, поворачиваясь к судье, — я хочу представить суду вещественное доказательство номер три.
Двое служителей поспешили прочь из зала. Вещественное доказательство номер один лежало на столе перед присяжными. Это был кусок фортепианной струны, похожий на тот, которым задушили Кристофера Монтегю. Обвинение считало, что присяжные должны знать, как выглядит орудие убийства. Вещественное доказательство номер два находилось рядом с ним. Это был галстук кембриджского Тринити-колледжа, найденный в комнате Дженкинса на Банбери-роуд, в Оксфорде.
Служители внесли в зал картину в золоченой раме. В высоту она была приблизительно три фута, в ширину — два с половиной. Носильщики осторожно установили ее на мольберте, ближайшем к свидетельскому месту. В Центральный уголовный суд пожаловал довольно угрюмый венецианский аристократ почти четырехсот лет от роду. Его туловище было расположено под прямым углом к художнику; на нем был голубой камзол и наброшенный на плечи синий плащ. Грудь его украшала великолепная золотая цепочка. Он бесстрастно посмотрел на жюри. Жюри, в ответ, — на него. Судья водрузил на нос другие очки и внимательно изучил своего нового гостя. Зрители за спиной Пауэрскорта задвигались, ища более удобную перспективу.
Пью подождал, пока уляжется волнение, и лишь потом заговорил снова.
— Вы узнаете эту картину? — спросил он у Декурси.
— Да, — сказал Декурси. — Это «Мужской портрет» Тициана.
— В каталоге вашей Венецианской выставки он значится под тридцать четвертым номером, — уточнил Пью, вынимая из кипы документов вышеназванный каталог и демонстрируя его членам жюри. — Не будете ли вы так любезны, — снова обратился он к служителям, — принести сюда вещественное доказательство номер четыре?
По залу прокатился шепоток. Что будет теперь? Что еще извлечет из своего цилиндра этот фокусник Чарлз Огастес Пью? Судья посмотрел на зрителей и поднял молоточек. Шепот утих.
Вскоре на соседнем мольберте появилась вторая картина — тоже в золоченой раме и таких же размеров, три фута на два с половиной. На присяжных воззрился тот же самый венецианец в том же камзоле, том же плаще и с той же цепочкой на груди. Он осуществил то, о чем алхимики грезили на протяжении долгих веков, — воспроизвел себя с абсолютной точностью.
Эдмунд Декурси побледнел. Орландо Блейн тихонько улыбнулся. Зрители так зашумели, что судья громко стукнул молоточком по своему огромному столу.
— Тишина в зале! Прошу вас соблюдать тишину! Еще одно такое нарушение, и я попрошу очистить зал! Мистер Пью!
— Узнаете ли вы эту картину? — спросил тот у Декурси.
— Да, — последовал ответ. — Это «Мужской портрет» Тициана.
— И которая же из двух этих картин подлинная? — твердым голосом произнес Пью.
Декурси внимательно посмотрел на обе картины. Затем перевел взгляд на Пью, словно умоляя его о снисхождении. Это, конечно, не Соломонов суд, подумал Пауэрскорт, наблюдая за разворачивающейся перед ним драмой, но поставленный адвокатом вопрос тоже кажется неразрешимым. Интересно, знает ли ответ на него сам Орландо Блейн? Интересно, знает ли его Пью, — может быть, он сделал на раме одной из картин пометку, чтобы при необходимости отличить фальшивку от подлинника?
Было очевидно, что Эдмунд Декурси ответа не знает. Он смотрел на мольберты, точно школьник — на экзаменационный билет с вопросами, которые он видит впервые в жизни.
— Я не хочу торопить вас, мистер Декурси, — в голосе Пью прозвучала легкая нотка раздражения, — но я вынужден повторить свой вопрос. Какая из этих картин подлинная?
Декурси по-прежнему молчал. Двое благородных венецианцев по-прежнему хмурились на присяжных.
— Та, что слева, — прошептал Декурси.
— Я не уверен, что присяжные вас расслышали, мистер Декурси, — сказал Пью. — Не могли бы вы повторить погромче?
— Та, что слева, — повторил Декурси более громким голосом. Возможно, он прав, подумал Пауэрскорт; у него столько же шансов угадать, сколько и ошибиться.
— Нет, — твердо сказал Пью. — Оригинал стоит справа. — Он опять повернулся к служителям. — Прошу вас, унесите подлинник и оставьте нам копию. Настоящий Тициан слишком ценен для того, чтобы держать его здесь. А по дороге обратно захватите с собой, пожалуйста, вещественное доказательство номер пять.
По рядам зрителей вновь прокатился шепот. Уж не прячется ли за кулисами третий господин из Венеции, готовый погубить репутацию торговца? А может, даже четвертый? Или пятый? Пауэрскорт только теперь понял, каким жестоким может быть судебный процесс. Это похоже на битву, сказал он себе. Не все покидают поле боя живыми. Артиллерия Пью производит гигантские опустошения в лагере противника. На миг его захлестнула волна сочувствия к Эдмунду Декурси. Возможно, они спасут жизнь Хорасу Алоизиусу Бакли, с открытым ртом наблюдающему за драмой, которая разыгрывалась на его глазах. Но сколько других людей погибнет вместо него?
На сей раз на мольберте появился рисунок. Запас Тицианов временно иссяк. Вместо очередного знатного венецианца зрители увидели красавицу, сидящую на фоне выдуманного пейзажа с великолепным закатом. На ней было длинное платье, ниспадающее красивыми складками. Маленькие руки сложены на коленях. А на голове ее красовалась шляпка с самыми роскошными и изысканными перьями, какие только могли раздобыть лондонские модистки конца восемнадцатого века.
— Вы узнаете этот рисунок? — спросил Пью.
Некоторое время Декурси изучал полотно.
— Похоже на Рейнолдса. На сэра Джошуа Рейнолдса, — сказал он наконец.
— Почему вы говорите, что это похоже на сэра Джошуа Рейнолдса, мистер Декурси? — с быстротой молнии отреагировал Пью. — По-вашему, это не подлинник?
— Я в этом не уверен. Не совсем уверен, — ответил Декурси.
— Позвольте мне освежить вашу память. — Пью порылся в своих бумагах. — Вот последний набросок картины, которая называется, если не ошибаюсь, «Кларисса, леди Ланчестер». Сама же картина, мистер Декурси, была недавно продана вашей собственной галереей некоему богатому американцу по имени Льюис Блэк за сумму, превышающую десять тысяч фунтов. Разве не так?
— Так, — промямлил Декурси.
Репортеры снова отчаянно застрочили в своих блокнотах. Две-три пожилых дамы в рядах зрителей вынули веера и пытались с их помощью хоть немного успокоиться. Боже мой, подумал Пауэрскорт, сколько же галлонов выпивки было влито Джонни Фицджеральдом в глотки носильщиков с Олд-Бонд-стрит? Неужто они отпирали кабинеты своих музеев в два часа ночи и показывали ему бухгалтерские книги, покуда остальные лондонцы мирно спали у себя в постелях?
— Послушайте меня, мистер Декурси. Вы были совершенно правы, когда сомневались в подлинности этого Рейнолдса. Если говорить коротко и ясно, это подделка. Больше того, господа присяжные заседатели, — теперь Пью смотрел скорее на жюри, чем на свидетеля, — сей набросок и фальшивый Тициан, которого мы только что видели, были созданы в вашем собственном доме, мистер Декурси, — в норфолкском Декурси-Холле. Вы устроили там мастерскую по изготовлению подделок. Неудивительно, что смерть Кристофера Монтегю сыграла вам на руку. Не случись ее, правда о вашей дьявольской кухне могла бы выплыть наружу. Конечно, мистер Декурси, изготовление фальшивок — весьма прибыльный бизнес. То, что художник напишет за несколько недель или месяцев, можно продать за десятки тысяч фунтов. Неудивительно, что появление в печати статьи Кристофера Монтегю, говоря вашими собственными словами, очень плохо отразилось бы на делах вашей фирмы. Все, что я сказал, чистая правда, не так ли?
