Линдси Фэй - Тайна семи
– Вот лживая хитрая тварь, – возмутился я. – Так значит, это все-таки он ее убил? Свою жену? И поэтому ты…
– Сам еще до конца не понимаю. Просто… возникло ощущение, что тут замешано нечто большее, чем мы думали. И вони не оберешься, как от целого ведра тухлых яиц.
– Большее, чем труп в твоей постели? – всполошился я. – Большее, чем планы Шелковой Марш успокоить нас?
Вал призадумался, потом покачал головой. Точно это он говорил на брызгах, а я понимал только по-китайски. Знакомое выражение – одна бровь насмешливо приподнята, губы плотно сжаты, точно он пытается подавить мучительный вздох. Но таким настороженным и взволнованным я его прежде никогда не видел.
– Послушай, – брат подался вперед, переплел пальцы рук. – Я тут обдумал… ну, то, что прежде мне говорил. О том, что могут означать эти старые шрамы. «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся».
Я едва удержался, чтобы не вздрогнуть всем телом.
– И что?
– Они ведь из Олбани, верно? Семья Райтов? Так вот, я искал их родственников. Людей, которые могли бы помочь им спрятаться. И знаешь, Тим, ни один человек не признался, что знает их. И это мне жуть до чего не понравилось. Каждый цветной по фамилии Райт, которого удалось найти, изо всех сил пытался убедить меня, что никогда и слыхом не слыхивал ни о Делии, ни о Люси. Клялся и божился на чем свет стоит – короче, вешал лапшу на уши.
«Да, это серьезно» – подумал я.
– Очевидно, что кто-то их запугал. Ладно. Стало быть, при раскрытии этой тайны надо брать шире. Как думаешь, может, причины убийства Люси надо искать в ее прошлом, а не настоящем? – спросил я.
– Нет. Думаю, ты не должен соваться в это дело, отныне действовать буду я. – Валентайн поднялся и надел шляпу. – Так придешь на партийный бал в субботу?
Я кивнул, но с гримасой крайнего отвращения на лице.
– Вот и отлично. Тогда и глазом моргнуть не успеешь, как мы вернем тебя в Гробницы, выбьем шикарный новый кабинет – и попутного тебе ветра. Верь мне. Через год имеешь все шансы получить звание капитана.
– Нет, Вал, я не собираюсь отказываться от расследования. Только поклянись, если что узнаешь первым, тут же сообщишь мне.
Валентайн влез в зимнее пошитое на заказ пальто с меховым воротником, расправил складки дорогой ткани. Затем достал носовой платок, вытер лицо, озабоченно хмурясь.
– Я направил запрос в законодательное собрание штата. Когда получу ответ, буду знать больше. Ну и поделюсь с тобой.
– Что ж, по крайней мере, это честно. А я тем временем помогу Делии с Джонасом бежать с Манхэттена. И даже не думай тут мне перечить. Я должен убрать их отсюда.
Я не стал говорить Валу, что собираюсь вернуть документы Джонаса об освобождении. Не стал говорить, что с помощью комитета бдительности решил пробраться в квартиру Гейтса, что приравнивалось к ограблению сенатора штата от демократической партии, в компании африканцев. Ведь этот самый сенатор, как я подозревал, убил свою жену.
Я счел, что эта информация может изрядно подпортить нашу мирную и доверительную во всех отношениях беседу. Во всяком случае, именно таковой являлась она для нас с Валом. А потому я решил попридержать язык. Я ломал над этим голову на протяжении двух дней. Лежал без сна и обливался потом. Но накануне вечером, предварительно проведя разведку, я отобедал с Джулиусом, и тот, несмотря на огромный риск, согласился помочь мне в этом деле. Другого выхода, кроме как вломиться в сенаторский дом, просто не было.
– Ну, конечно, ты поможешь им бежать, – уже стоя в дверях и натягивая кожаные перчатки, заметил Вал. – Ты ведь у нас аболиционист. Только тихий. Верно? – спросил он.
– Да.
Он вышел из комнаты.
Я был настроен вполне серьезно. Если не удастся сохранить в тайне вторжение в берлогу Ратерфорда Гейтса, нам всем светят нешуточные неприятности.
И вот назавтра, вечером 25 февраля, мы собрались в доме у Джорджа Хиггинса. Пять человек уселись за круглый стол светлого дерева, инкрустированный слоновой костью и перламутром, и принялись составлять план сражения. Да, конечно, мы соблюдали осторожность, но были настроены весьма решительно и пребывали в приподнятом настроении. Наконец-то собрались перейти к активным действиям. И это радовало.
Сразу же после нашего посещения убежища под названием Не Здесь и Не Там Джулиус сообщил другу детства, что Делия жива. Он решил не сразу выложить Хиггинсу ее просьбу – думаю, лишь по той причине, что хотел дать Джорджу возможность как следует выспаться, хотя бы одну ночь за неделю. И вот теперь я слушал, как он излагает желание Делии позаимствовать некую сумму на путешествие в Канаду, а сам пристально наблюдал за реакцией Хиггинса. Не слишком прилично, правда, наблюдать за мужчиной, который только что понял – он единственный человек, который сможет отправить любимую женщину в далекие края – и надолго, может, навсегда – ради ее благополучия и здоровья. Я наблюдал, и за мной никто не подглядывал. И составил полную картину.
Человек с разбитым сердцем, так бы я назвал ее. Джордж Хиггинс сидел, слегка отвернувшись, и смотрел в окно гостиной – огромное окно с горой подушек, набитых сухим шалфеем, на подоконнике. Сидел и смотрел на свое отражение в стеклянной панели с таким видом, словно хотел слепить себя прежнего на скорую руку из палочек и веточек. Слева от меня сидел, сложив ладони вместе, преподобный Браун – то ли думал, то ли молился. Справа – Джакоб Пист, нервно барабанящий длинными и тонкими пальцами по столешнице. Мне нужен был человек, на которого можно положиться, которому доверял бы комитет с нестандартным, даже пусть сверхоригинальным подходом к нашей проблеме. Именно таким человеком и являлся Джакоб Пист – от гривы спутанных волос на голове до заляпанных грязью ботинок.
Джулиус, сидевший напротив, между Хиггинсом и Пистом, схватил своего друга за руку.
– Вдумайся, Джордж, она жива! И это самое главное. Мы ведь очень за нее боялись.
– Жива и не желает переговорить со мной лично, – пробормотал Хиггинс, выдернул руку и принялся оглаживать бороду.
– Просто не хочет причинять тебе излишнюю боль, – пролепетал Джулиус.
– Или же хочет избавить себя от излишней неловкости.
– У нее не было ни малейшего желания обидеть тебя.
– Она может обижать меня сколько угодно, и знает это. Просто испугалась, не желает видеть, как мне все это невыносимо.
Слушай, внимай, смотри, подумал я и не сдержался – полез в карман, где лежал огрызок карандаша. У меня прямо руки чесались.
– Я не мог держать тебя в неведении, Джордж. Теперь ты видишь, как обстоят дела, – хмуро добавил Джулиус.
– О, да. Думаю, что если б кто-то открыто противостоял распоряжениям моей матушки, его бы тут же поразили громы и молнии. Главное ее правило – это полная независимость гостей. Они охраняются, обслуживаются, но диктовать им свою волю строго воспрещается. И к Делии там относятся точно так же, как к босоногой беглой рабыне. И неважно, что я ухаживал за ней почти два года, – в голосе его слышалась нескрываемая горечь.
– А миссис Хиггинс прозвали Свечных Дел Мастером из-за профессии вашего покойного отца? – спросил я с намерением сменить тему.
– Вообще-то нет, – ответил преподобный Браун, видя, что его прихожанин молчит. – Прозвали так потому, что она забирает души людей и переносит туда, где свет их не будет скрыт под спудом рабства. Или же просто потому, что только свеча поможет осветить путь полицейскому, который, как речной рак, прятался в своей норке, а теперь выполз и рассуждает вслух о незаконном вторжении в чужой дом.
– И?.. – спросил я.
– Туда не проникнуть, – решительно и твердо заявил он.
– Но я… Нет, погодите минутку. Как именно…
– Толстые железные решетки на всех окнах, чтобы не лезли нищие и прочие незваные гости. Вентиляционные шахты в подвале с этой же целью укреплены очень толстыми досками. А если попробовать прорваться через главную или заднюю дверь, понадобится топор или таран. – Он приподнял руку, словно извиняясь. – Я просто обязан задать один вопрос. Если ли хоть какая-то возможность уговорить мистера Гейтса попросить, чтобы тот разрешил пройти в дом за документами, и при этом ничего не говорить ему о местонахождении беглецов?
– И это при том, что Люси в могиле? – Джулиус покачал головой. – Слишком велик риск.
Джордж Хиггинс отделался хмурым кивком.
– Бумаги об освобождении можно и подделать, – весело заметил преподобный Браун, чем заслужил мое уважение и одобрительную ухмылку Джакоба Писта.
– Делия и Джонас и без того сильно рискуют, и поддельные документы могут окончательно испортить дело, – возразил Джулиус.
Я снова принялся за набросок. Все остальные продолжали обсуждать проблему, предложения так и сыпались, но я слушал их вполуха.
