Еремей Парнов - Третий глаз Шивы (С иллюстрациями)
— Когда вы узнали? — решилась спросить Вера Фабиановна и, словно по неумному чьему-то наущению, сказала: — Я как предчувствовала. С самого утра сердце ныло. Так одиноко мне вдруг сделалось! Так одиноко! Это я за вас кручинилась, ваше сиротство переживала. Дай, думаю, съезжу на Птичий рынок, ныне хоть и не воскресенье, а все же авось кто и вынесет под забор божью тварь. Так оно и вышло. Сиамочку купила для вас, мальчика. Шустрый такой мальчонка! Видели, как он стрелой в дом пролетел? Дурак-дурак, а понял, что на место доставлен. Вам с ним веселее теперь будет… Вы меня слышите?
Людмила Викторовна, сглатывая слезы, кивнула, хотя было видно, что все то, о чем говорила ей Чарская, не доходит до нее. Она просто не слушала Веру Фабиановну, а если и слушала, то не понимала.
— Верно, — отрешенно произнесла она. — Ничего теперь уже больше не будет. Все кончилось.
— Когда это случилось? — спросила Вера Фабиановна, вложив в свой вопрос максимум мягкости.
— Не знаю. — Людмила Викторовна зябко повела плечами.
— Как так не знаете? — не поняла Чарская.
— Ничего не знаю. Убили Аркашеньку, вот и все.
— Убили?! Кто сказал, что убили?
— Следователь. Утром звонил. Соболезнование выразил.
— Тот самый?
— Да.
— И что он сказал? Так прямо и сказал, что убили?
— «Ваш брат мертвым найден»! — крикнула Людмила Викторовна и в слезах бросилась на подушку.
— Ну не надо, не надо. — Вера Фабиановна села на пуфик возле нее и принялась гладить. — Разве можно? Мертвый — это еще не значит, что убитый. Крепитесь, дружочек.
— Какая разница? Какая? — давясь рыданиями, кричала в подушку Ковская. — Ведь не живой же!
Вера Фабиановна сходила на кухню за водой. Накапала в зеленую рюмочку тридцать капель валокордина.
— На-ка, милочка, испей, — властно приказала она и потянула Ковскую за плечо, силясь оторвать ее от подушки.
Людмила Викторовна, стуча зубами о стекло, высосала рюмку.
— Что еще говорил следователь?
— Не помню. — Ковская затрясла головой. — Не знаю.
— А ты вспомни, голубушка, вспомни, — настаивала Вера Фабиановна. Она не сознавала навязчивой жестокости своего любопытства. Напротив, ей искренне казалось, что, расспрашивая подругу, она тем самым помогает ей, принимает на себя частицу ее тоски и боли.
— Ах, да ничего больше не было! Только это. — Людмила Викторовна в сердцах отбросила вымокшую подушку. — Выразил сочувствие и попросил приехать на опознание.
— И вы поедете?
— Так полагается, — вздохнула Ковская. — Как же иначе?
— А куда? Где он… лежит?
— По всей видимости, где-нибудь там, — она неопределенно махнула рукой. — У них. Следователь обещал заехать за мной.
— Я поеду вместе с вами.
— Зачем?
— Нет-нет, ради бога молчите. И слушать не хочу. Я вас одну не оставлю. Так и знайте.
Людмила Викторовна только губами пожевала и ничего не ответила. В передней раздался мелодичный звонок.
— Это он! — встрепенулась Ковская. — Это за мной! — Она торопливо принялась приводить себя в порядок.
— Не волнуйтесь, милая, — преисполнившись чувством собственного достоинства, произнесла Вера Фабиановна. — Я отворю.
Она неторопливо проследовала по коридору и заглянула в дверной глазок. Но видно было плохо. Искаженно-выпуклое лицо расплывалось. Все же Вера Фабиановна, ни о чем не спросив, откинула цепочку и повернула замок. Перед ней, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, стоял Люсин.
— Здравствуйте, Вера Фабиановна, — поклонился он. — Рад вас видеть, хотя и в такой печальный день.
— Проходите, вас ждут, — не отвечая на приветствие, важно произнесла Чарская и, поджав губы, гордо прошествовала назад, в спальню.
— Еще раз позвольте выразить вам свое глубокое соболезнование, — сказал Люсин, входя в комнату, и низко склонился перед Людмилой Викторовной.
— Прошу вас сесть. — Она указала на кресло с подголовником из белого искусственного меха. За тот короткий отрезок времени, который понадобился Чарской, чтобы открыть дверь, она сумела взять себя в руки. Глаза ее были воспалены, но сухи, а следы слез припудрены. — Расскажите мне, как все произошло. — Она искательно улыбнулась. — Умоляю, ничего не скрывайте!
— Я ничего не скрываю от вас, Людмила Викторовна, — ответил Люсин. — Но рассказывать, к сожалению, нечего. Мы пока сами очень мало знаем.
— Где его убили?
— Тело найдено на некотором удалении от города, — уклончиво отозвался Люсин. — На берегу озера.
— Тело! — Она нервно поежилась. — В него стреляли? Или, быть может, ножом?
— Нет, — запротестовал Люсин. — Ничего такого не было. Не мучайте себя напрасными догадками. Скоро вы сами все увидите.
— Это ужасно!
— Это всегда ужасно.
— Так чем все-таки убили Аркадия Викторовича? — не выдержала Вера Фабиановна, сидевшая до того на своем пуфике, как надгробная статуя.
— Об этом рано пока говорить, — твердо сказал Люсин. — Сам факт убийства еще точно не установлен.
— Мне все-таки хотелось бы узнать, где нашли Аркадия Викторовича. — Ковская произнесла это довольно спокойным голосом, но ноздри ее тонкого породистого носа вздрагивали в такт дыханию, частому и даже судорожному. — Для меня небезразлично место, где встретил свой последний час мой незабвенный брат.
— Конечно, Людмила Викторовна, я вас понимаю. — Люсин сочувственно прикрыл глаза. — Мы нашли вашего брата в двадцати километрах от Электрогорска. Это за Павлово-Посадом.
«Вот он уже и стал для нее незабвенным», — пронеслось у него в голове.
— Как он выглядел? — продолжала допытываться Ковская.
— Если угодно, мы можем тут же отправиться, — предложил Люсин. — Машина ожидает у подъезда.
— Нет. Сперва я хочу все узнать. — Она была непреклонна. — Неужели вам не понятно, что еще нужно себя приготовить? Не торопите меня.
— Конечно же, ей надо приготовиться, — поддакнула Чарская.
— Сделайте одолжение, — смешался Люсин. — Торопиться нам некуда. Я весь в вашем распоряжении.
— Вот и ответьте ей про брата, — распорядилась Вера Фабиановна.
— Только всю правду. — Ковская зажмурилась. — Не щадите меня.
«Чего уж теперь? — подумал Люсин. — Самое плохое случилось, и худшего просто не может быть».
— Экспертиза установит причину смерти, — сказал он. — По внешним проявлениям об этом судить нельзя. — И осторожно добавил: — Тело некоторое время пролежало в воде.
— Утопили, значит, — спокойно констатировала Чарская. — И за что они его, такого человека хорошего? Неужто впрямь из-за ковра?
— Ковер тоже нашли, — сказал Люсин, но воздержался от дальнейших подробностей. — Когда вы немного придете в себя, Людмила Викторовна, я свезу вас на то место… А теперь нам надо ехать. Вы собирайтесь, а я подожду. — Он вышел в коридор и, увидев на стене телефон, спросил: — Я могу позвонить?
— Звоните, конечно, — откликнулась Ковская. — Что за вопрос!
— Лидона? — привычно прикрыв микрофон рукой, спросил Люсин. — Это я. Меня никто не спрашивал?
— Сейчас я соединю вас, Володя, — ответила секретарша. — Переключаю!
— Здоров! — В трубке послышался бас Шуляка. — Ты где?
— Далеко. Новости есть?
— Вагон и маленькая тележка. Во-первых, звонил твой парень, Глеб, стажер Яшкин.
— Ну-ну!
— Фоторобот оказался похожим на карточку. Те же женщины с Классона по ней его тут же опознали.
— Кого — его? Стекольщика этого?
— Ну да!
— Прелестно. Что еще?
— Крелин тоже заходил, тебя спрашивал. Дела у него швах. Порошок этот во многих местах применяют.
— Точнее нельзя?
— Больше двадцати учреждений.
— Ничего не поделаешь, придется проверить. Всех, кто не вышел на работу, взять на учет.
— Да ты знаешь, сколько времени на это потребуется? Кто этим заниматься будет? Людей и так не хватает!
— Я буду часа через два. — Люсин глянул на циферблат. — А ты пока составь полный перечень учреждений с адресами, телефонами и фамилиями начальства. Разделим между собою. Другого выхода я не вижу.
— Не управимся, Володя, все равно. Надо у генерала помощи просить.
— Там видно будет, попробуем… А пока сделай, как говорю. Глеба трогать не надо, а всем остальным адресочки раздай. Пусть сразу же едут. О каждом, кто не вышел на работу, запросить ГАИ на предмет мотоцикла «Ява».
— Понятное дело, — недовольно прогудел Шуляк. — Еще будут ЦУ?
— Пока все. Счастливо тебе.
— И тебе тоже. Бывай!
Люсин повесил трубку, но не успел отойти от телефона, как прозвенел звонок.
Он безотчетно снял трубку:
— Слушаю.
— Квартира профессора Ковского? — Спрашивающий говорил с очень характерным акцентом, не то кавказским, не то среднеазиатским. — Можно его попросить к телефону?
