Ник Дрейк - Тутанхамон. Книга теней
— Не стоит тратить такое чудо на раба. Я сам отведаю пищи богов.
Окружающие с энтузиазмом закивали. Я мог себе представить охватившее Хети облегчение. Должно быть, Нахт решил, что актерского дарования Хети будет недостаточно, а возможно, ему пришло в голову, что сам он сумеет затянуть представление подольше, на тот случай, если Себек все-таки появится.
— Вы хотя бы сможете описать нам свои видения во всех деталях, чего нельзя ожидать от раба, — снисходительно проговорил голубоглазый поэт.
— А мы будем рядом и запишем все, что вы, возможно, станете говорить, будучи охвачены видением, — прибавил другой посвященный.
— Вы станете живым оракулом! — взволнованно подхватил третий.
Искусно изображая ритуальные действия, Нахт размешал ложку порошка в чашке с водой, после чего выпил воду медленными, осторожными глотками. В комнате царила полнейшая тишина, каждый с восторженным ожиданием глядел в его серьезное лицо. Вначале ничего не происходило. Нахт улыбнулся и слегка повел плечами, как будто разочарованный. Однако затем на его лицо вернулось серьезное выражение, превратившееся в напряженно-сосредоточенное. Если бы я не знал, что он играет роль, я бы и сам был полностью убежден в подлинности его видения. Он медленно поднял руки, повернув их ладонями вверх и следуя за ними взглядом. Теперь его, казалось, поглотил транс; широко раскрытые глаза не мигая уставились на нечто незримое в воздухе перед ним.
А потом то, что было игрой, стало реальностью. Между маленькими ровными огоньками масляных светильников в полумрак храма вступила тень. Фигура, отбрасывавшая эту тень, была самой тьмой — маленькая, размером почти с животное. Ее форма и черты лица скрывались за складками черной материи, которая окутывала ее с головы до ног. Я ощутил, как страх накрывает меня подобно ледяному плащу. Я вытащил нож из ножен, схватил фигуру сзади и приставил клинок к горлу.
— Сделай три шага вперед.
Фигура прошла вперед, к свету ламп, запинаясь, словно животное на рынке. Посвященные изумленно обернулись к нам при этом нежданном и недопустимом вторжении.
— Повернись, — приказал я.
Фигура повиновалась.
— Сними капюшон.
Она медленно подняла материю, открывая лицо.
Девушка была немногим старше моей собственной дочери Сехмет. Я никогда не видел ее прежде. Это была одна из тех девушек, мимо которых можно пройти на улице и не заметить. Она присела на низкую скамью, зажав между ладонями кружку с водой, дрожа и всхлипывая. Нахт бережно накинул ей на плечи льняную шаль и отошел, чтобы дать нам поговорить с глазу на глаз, а также чтобы успокоить протестующий ропот, который уже начинал раздаваться среди его друзей, членов общества.
Я легонько приподнял подбородок девушки, заставляя ее посмотреть на меня.
— Что произошло? Кто ты?
Между ее стиснутых век просочилось несколько слезинок.
— Рахотеп! — сумела она выговорить прежде, чем ее зубы снова застучали в приступе неконтролируемой дрожи.
— Я Рахотеп. Зачем ты здесь? Кто тебя прислал?
— Я не знаю его имени. Он велел передать: «Я — демон, отправляющий посланцев, чтобы заманить живых в царство мертвых».
Она уставилась на нас с Хети. Мы с ним переглянулись.
— Как он тебя нашел?
— Выкрал с улицы. Он сказал, что перебьет всю мою семью, если я не доставлю послание Рахотепу.
Ее глаза наполнились слезами, лицо снова исказилось.
— И что же это за послание?
Девушка едва выговаривала слова.
— Вы должны прийти в катакомбы. Один…
— Зачем?
— У вас есть кое-что, что ему нужно. А у него есть кое-что, что нужно вам, — ответила она.
— И что же у него есть такого, что нужно мне? — медленно проговорил я.
Она не могла смотреть мне в глаза. Ее сотрясали отчаянные конвульсии.
— Ваш сын, — прошептала она.
Глава 47
Я бежал сквозь ночные тени. Тот держался рядом; Хети, наверное, следовал за нами — я не оглядывался. Словно бы издалека я слышал отдаленный топот своих сандалий по пыльной земле, тихий гул крови в моей голове, буханье сердца в грудной клетке.
Охранник был на месте. Хети велел Танеферет не выпускать детей из дома ни при каких обстоятельствах и не открывать никому дверь. Дом должен был выглядеть так, словно он покинут жильцами. Так как же Себек сумел забрать мальчика? Я представил себе, какое горе охватило Танеферет, в какой ужас пришли дети — и меня не было рядом, чтобы спасти его! А что, если это блеф? Или нет?.. Я припустил еще быстрее.
Он будет ждать меня в катакомбах. Я должен прийти один. Если со мной кто-нибудь будет, мальчик умрет. Я должен принести с собой галлюциноген. Если я его не принесу, мальчик умрет. Если я кому-нибудь об этом расскажу, мальчик умрет.
Я должен идти один.
Добравшись до гавани, я сорвал камышовую лодку с причала и принялся бешено грести через Великую Реку. Мне и мысли не приходило о том, что сейчас время крокодилов. Луна была как белый камень; вода — как черный мрамор. Я скользил по полной теней поверхности, подобно крошечной статуе самого себя в макете лодки, в сопровождении Тота, пересекая воды смерти, чтобы встретить Осириса, бога теней.
Выбравшись на западный берег, я снова пустился бегом. Когда я миновал западную границу возделанных земель, воздух стал холоднее. Я был теперь зверем: все чувства на взводе, все отдано мести. У меня была новая кожа — цвета ярости. Мои зубы были остры как кинжалы. Однако время текло слишком быстро, а расстояния были слишком велики, и я боялся, что не успею вовремя.
Я остановился только перед низким входом в катакомбы. Опустил взор на Тота, который не отстал от меня. Он ответил мне лишь взглядом, тяжело дыша; его глаза были ясными и чистыми. Я накинул ему на морду поводок, чтобы он не лаял. Он понял: я прибыл не один, но он должен вести себя тихо. Я в последний раз глотнул вольного ночного воздуха, и мы нырнули под древний резной свод и стали спускаться по ступеням во тьму, что была темнее ночи.
Мы оказались в длинном зале с низким потолком. Я прислушался к царившей здесь величественной тишине. Казалось, в таком священном безмолвии можно услышать, как мертвые ахают, рассыпаясь в прах, или вздыхают, пытаясь убедить нас присоединиться к ним в блаженстве Иного мира. Кто-то оставил для меня в стенной нише зажженный светильник. Пламя горело неподвижно, беззвучно, не тревожимое течениями воздуха или времени. Я взял светильник и пошел вперед. Бездонные тоннели исчезали во тьме во всех направлениях, и в конце каждого из них, глубоко под землей, была приземистая каморка, доверху заставленная глиняными горшками всех форм и размеров — миллионы и миллионы горшков с набальзамированными тушками ибисов, соколов и бабуинов… Окруженный останками представителей своего племени, Тот нюхал воздух гробницы, насторожив уши, готовый уловить малейший звук — шорох сандалий в пыли, шуршание ткани о кожу, — нечто, чего не смог бы услышать я, но что выдало бы его обостренному вниманию присутствие Себека и моего сына.
А потом мы оба услышали: плач ребенка, потерянного и потрясенного, жалобно зовущего откуда-то из глубины катакомб — голос моего сына… Но откуда он раздавался? Внезапно Тот потянул за поводок, и мы принялись протискиваться в проход слева; тени на стенах повторяли наши движения в круге света, отбрасываемого светильником. Проход шел наклонно вниз, от него отходили новые коридоры, то влево, то вправо, бесконечно ветвясь во тьме.
Где он? Как я смогу спасти его?
Потом мы услышали другой крик, высокий, гулкий, на этот раз с другой стороны. Повернувшись, Тот натянул поводок, побуждая меня следовать за ним. Я позволил ему провести меня по боковому проходу. В конце проход делился надвое. Мы настороженно прислушивались — каждый нерв обострен, каждый мускул напряжен. Послышался новый крик, справа. Мы поспешили по правому проходу, мимо новых низких камер, заставленных горшками — большинство из них были разбиты, и мелкие кости и обломки черепов торчали из них вкривь и вкось, словно валялись тут уже очень долго.
Всякий раз, как эхо доносило до нас очередной крик, он уводил нас все глубже и глубже в катакомбы. Только тут мне пришло в голову, что даже если мне удастся спасти сына, то потом я навряд ли отыщу выход наружу. Это все игра, понял я. Он заманивает меня в ловушку! Я остановился, и когда послышался следующий крик, закричал в ответ:
— Я дальше не пойду! Иди сюда сам! Покажись!
Мой голос пронесся по переходам, отдаваясь от стен и повторяясь по всему лабиринту, пока не угас полностью. Мы с Тотом ждали в огромном темном пространстве, в нашем маленьком кружочке слабого, но утешительного света. Вначале мы не видели ничего. Но затем во тьме замерцало слабое сияние — было невозможно оценить, насколько близко или далеко она была от нас, эта крохотная точка света. Однако мы смотрели, как она растет и расцветает, и когда она осветила стены прохода, я увидел то, что было внутри нее.
