Дмитрий Леонтьев - Петербургская баллада
— Я знаю.
— Как?! В смысле?! Ты… У тебя все нормально?
— Да все у меня нормально, — поморщился Протей. — Я понял, что заказчик разорен, еще когда беседовал с ним. Это был не заказчик. Это было его доверенное лицо. Тоже… мастер.
— Ты с ума сошел?! — заорали в трубку. — Да ты… Ты что делаешь, а?!
— А какая разница? — устало спросил Протей. — Мне дали заказ. Настоящий, хорошо оплачиваемый и… приятный для меня как для мастера. Я видел, какой шедевр надо исполнить. Признаться, взялся бы за это ради одной любви к искусству. Уж больно тема интересная, аж за душу взяло. Давненько с таким удовольствием не работал…
— Да нам наплевать на твое удовольствие, творческая ты личность! Мы не в приюте матери Терезы работаем. Мы — коммерсанты!
— Заказ оплачен? Оплачен. Я дал слово умирающему человеку…
— Доверенному лицу ты слово дал!
— Какая, в сущности, разница? — вздохнул Протей. — В его лице я дал слово заказчику. Предположим, что это — отдельные условия договора, которые не меняют его сути. Я работаю по заказу. Контроль проводился, но… я прошел ОТК. Доверенные лица, контроль — все это осталось далеко позади. Я работаю непосредственно с материалом. Осталось немного…
— Прекратить! — рявкнули в трубке. — Ты не частник! У нас фирма! Кооперация! Ты не имеешь права принимать такие решения! Ты — исполнитель! Ты… Ты хоть вообще понимаешь, что ты делаешь?!
— Понимаю. Я взял заказ, дал слово. Я сдержу его.
— Надо срочно встретиться. Поговорить лично.
— Невозможно, я в творческом процессе, — усмехнулся Протей. — Через три дня закончу — позвоню.
— Ты можешь нарваться на штрафные санкции, — с угрозой предупредил его собеседник. — Я прошу тебя: прекрати. Ну что с тобой, а?
— Заказ видел? А я видел. Я его закончу. Извини, что так получилось, понимаю, что доставляю вам некоторые хлопоты, но… Во-первых, все будет хорошо, и через три дня все это покажется не таким уж серьезным, а во-вторых… Ты знаешь, что я вас не подведу в любом случае.
— Ты сумасшедший, — констатировала трубка, — ты — полностью отмороженный, душевнобольной псих с опасными вывертами сознания. О чем ты вообще говоришь? Это в голове не укладывается… перестань, слышишь? Давай успокоимся, встретимся, посидим и все обсудим…
— Нет, — сказал Протей. — Сначала доделаю дело. Не волнуйся за меня. Я — мастер. Все будет хорошо… До встречи через три дня.
Он отключил телефон, вынул сим-карту, растер ее подошвой об асфальт и выкинул трубку в ближайшую урну. Мосты были сожжены…
С самого утра в понедельник я не находил себе места. В воскресенье мы с Григорьевым пили весь день: красиво, плотно, мощно. С сауной, правда, вышла небольшая накладка. Без задней мысли мы пришли просто посидеть как самые обычные граждане, а знающий нас в лицо банщик категорически заявил, что он «добропорядочный служащий, мальчиков и девочек у него нет, этот номер у нас не пройдет, и вообще они закрыты». Больших трудов стоило уговорить его… Что я, что Григорьев отличаемся немалой выносливостью и устойчивостью к спиртному, а потому «праздник» наш несколько затянулся. Следуя славному примеру гусаров, мы считали ниже своего офицерского достоинства хмелеть быстро и некрасиво. Степень своего опьянения мы проверяли игрой на бильярде, галопированием на лошадях (где мы их взяли в начале зимы — хоть убейте, не помню), стрельбой «по-македонски» в пневматическом тире (Григорьев настаивал на опробовании табельных «Макаровых», но смотритель встал у мишений и сообщил, что это случится только через его труп, а когда Григорьев попытался пристроить на его макушке резиновое яблоко, валявшееся тут же, несостоявшийся Вильгельм Тель завопил так, что нам пришлось срочно ретироваться) и прочими безобидными шалостями. Поняли, что пора остановиться, когда Григорьев на странном (подозреваю, что прибалтийском) языке спросил меня о чем-то, а я так же внятно ответил ему на другом (кажется, чеченском), и мы друг друга поняли. Вот только почему мы после этого поехали не по домам, а в отдел — выяснить ни ему, ни мне не удалось. Правда, дежурный, пряча глаза, что-то бормотал о нашей попытке позвонить в ГУВД и потребовать зачисления неизвестного киллера в штат нашего отдела, после чего он незаметно отключил телефоны, но мы ему не поверили: не так уж мы были и пьяны с этих двух литров водки и ящика шампанского. Могло, конечно, подвести выпитое в сауне пиво… Но чтоб пара дюжин бутылок свалили с ног двух здоровых, крепких мужиков? Вряд ли, вряд ли…
Одним словом, наутро мне было плохо. Мучило не похмелье — сроду не знал этой гадости, терзали мысли о вчерашнем происшествии, и не давал покоя незаконченный разговор с подполковником ФСБ. Формально я сделал все, что от меня зависело, но если б я относился к работе и жизни с подобным формализмом… Наверное, я бы жил богаче и спокойней. И уж точно не пил бы до беспамятства, пытаясь избавиться от терзающих мыслей. Беспокойный у меня характер. Из тех, о ком говорят «больше всех надо» и «дурная голова ногам покоя не дает». Кто-то делает деньги, кто-то карьеру, а я… я создаю себе проблемы и неприятности. Фу, какие мысли в понедельник утром! Может, не надо было вчера пить шампанское?
Видимо, все же похмелье бывает и у меня. Только наступает оно не от плохой водки, а от плохо выполненной работы. И лечить следует, как и при алкогольном отравлении, — по совету Гиппократа — «подобное — подобным». Что мы имеем? Я вышел на группу лиц, занимающихся изготовлением и распространением порнографической продукции «специфического характера». Задержал с поличным одного и вычислил еще четверых. В самые короткие сроки все известные мне лица были устранены самым циничным и безжалостным образом. «Известные»… А как выйти на неизвестных? Ведь подполковник явно намекал на участие в этом деле лиц куда более влиятельных и социально опасных. Вот это тебя и бесит, да? Если бы ничего не знал, если б подполковник не проговорился, тебе бы такой вариант не пришел даже в голову, а потому спал бы ты спокойно, а работал с чувством выполненного долга. Может полковник ошибаться или фантазировать безосновательно, красуясь своим «профессионализмом»? Что-то мне подсказывает, что вряд ли. Уж больно раздосадованный был у него вид. Знать, немало насолил ему этот неизвестный киллер, задел профессиональную гордость, заставил признать свое превосходство… Подполковник надеялся выйти на организаторов «порноцеха», потому что уверен, что именно там он встретится со своим обидчиком? Стало быть, убийца выполняет чей-то заказ именно в этом направлении? ФСБ нужен киллер, мне и киллеру нужны организаторы «порноцеха»… Может быть такое, чтобы сами организаторы, узнав о провале исполнителей, «заказали» их устранение? Вряд ли. Покойный Платонов был прав: при нынешних законах и хорошем адвокате даже исполнителям стоило лишь беспокоиться, но никак не опасаться за свою свободу. Что уж говорить про организаторов? Практически недоказуемо… Стало быть, заказ… Откуда? Конкуренты? Рынок велик, малонасыщен, да и не сформирован даже… «Личное» дело? При чем здесь тогда исполнители? Нет, скорее всего неведомый заказчик жаждет наказать всех участников «порноцеха» — от мала до велика… Слабенькая версия, но остальные еще слабее…
В кабинет вошла Катя Беликова. Присмотрелась ко мне и полюбопытствовала:
— Я так понимаю, жизнь дала трещину и превратилась в задницу?
Плохо знакомого с ней человека такая манера поведения могла шокировать, но мы были знакомы уже пять лет, и я прекрасно знал, что за грубовато-вульгарными изречениями таится искреннее беспокойство обо мне. Екатерина Юрьевна, прозванная в отделе Фаиной за несомненное сходство с Раневской, была душой нашего отдела. Умная, ехидная, толстая и невероятно добрая, она по-матерински заботилась о нас, стараясь прятать эту заботу за грубоватой манерой общения. Ей ничего не стоило, надев одну из своих знаменитых шляпок чудовищного цвета и фасона, поехать в ГУВД «на разборки», если ей казалось, что сотрудников нашего отдела кто-то «обижает». Она жалела проституток и так ненавидела политиков, что любые разговоры на эту тему пресекала решительно и матерно. А еще она кормила нас чудесными пирожками собственного приготовления и давала мудрые советы. Последнее обстоятельство и заставило меня рассказать ей события последних дней, ожидая если уж не совета, то хотя бы участия. Ага, дождешься от нее…
— Сереженька, — ласковым басом сказала она. — Отгадай загадку: если перед ослом поставить ведро с водкой и ведро с водой, то что он станет пить?
— Естественно, воду, — удивился я, невольно вздрагивая при упоминании о водке.
— Правильно, — похвалила Беликова, — а почему?
— Ну… Потому что он пьет воду…
— Потому что — осел! — заявила она. — Такой же, как ты. Кто, задержав преступника «на горячем», расспрашивает его о нем самом?! Он и так твой. С потрохами. Закрепиться — да, надо, но сначала требуется узнать у него о подельниках, о «крыше», о начальстве… Именно эту информацию надо тянуть у него, пока он тепленький и растерянный… Записные книжки убитых отрабатывают?
