Лора Роулэнд - Татуировка наложницы
Эта послушно встали, прижавшись друг к другу и почтительно потупив глаза. Один был старым, другой молодым, с похожими скуластыми лицами.
— Да, господин, — хором отозвались они.
— Молодая красивая дама в дорогой одежде когда-нибудь покупала у вас ногти и волосы?
— Да, господин, — подтвердил молодой.
— Когда это было? — спросил Сано.
— Это было весной, — сказал молодой, несмотря на отчаянные жесты старшего, призывавшегося его замолчать. Большие круглые глаза придавали ему вид наивного глупца.
— Она была одна или с мужчиной?
Старший эта отвесил молодому подзатыльник.
— Отец, за что? — воскликнул тот и обиженно замолчал.
— Расскажите все, что знаете о даме, — приказал Сано.
Что-то в его голосе и манере держаться, видимо, ободрило молодого эта, и тот, бросив на отца дерзкий взгляд, сказал:
— Наш главный в тот день был с нами и проводил проверку.
В жестко контролируемом обществе Японии каждый слой имел свою организацию. Самураи стояли на иерархических ступенях ниже правителей; торговцы и ремесленники имели свои гильдии; монахи — храмовые общины. Крестьянские семьи управляли друг другом. У каждого был свой лидер, и даже эта не выходили из общей схемы. Их вожак имел наследственное имя и положение, которые передавались от отца к сыну. Его привилегией были два меча и церемониальная одежда, в которой он представал перед судьями Эдо. Кроме того, он был обязан наблюдать за своими людьми. Зная об этом, Сано понял, каким образом главарь отверженных замешан в тайну.
— Пока мы торговались с дамой, — продолжал молодой эта, — она все время смотрела на нашего главного. А он на нее. Они не произнесли ни слова, но мы были уверены, что между ними что-то происходит, правда, отец? — Старик съежился, закрыл лицо руками, явно сожалея о том, что сын предал их начальника. — Когда дама купила волосы и ногти, главный приказал нам убираться. А она осталась.
Но нам стало любопытно, и мы остановились за стеной, чтобы послушать. Мы не слышали, о чем они говорили, но беседа была долгой. Потом она пошла в гостиницу через улицу, а он ждал у задних ворот, пока она его не впустила.
Значит, чутье его не обмануло. Призрак госпожи Харумэ указал ему тайного любовника: не высокого чиновника, которому нужно охранять свою репутацию, а мужчину, чье положение отверженного свидетельствовало о низменном вкусе Харумэ, унаследованном от матери.
Данзаэмон, главарь эта. Два его меча сбили с толку хозяина гостиницы, который решил, что он самурай.
— Досточтимый господин, я умоляю вас не наказывать нашего главаря за связь с дамой из замка, — взмолился старый эта. — Он знает, что поступил неправильно. Все пытались предостеречь его от опасности. Если сёгун узнает, солдаты убьют его! Но он ничего не мог с собой поделать.
— Они продолжали встречаться. И вот теперь она мертва, — вздохнул молодой. — Какая красивая история, — с завистью сказал он. — Прямо как пьеса кабуки, которую я однажды слушал, подметая улицу в театральном районе.
Сано понимал, что красивая запретная любовь, опасная для главаря отверженных, несла не меньшую угрозу Харумэ. Измена вызвала бы гнев сёгуна и повлекла за собой смерть наложницы. Но роман с эта? Частью наказания стали бы жестокие пытки в тюрьме Эдо, разъяренная толпа забросала бы их камнями и оскорбляла Харумэ и ее любовника до места казни, их тела выставили бы на краю дороги на поругание и в назидание другим. Теперь Сано стало понятно истинное значение секретных пассажей из дневника Харумэ: «Когда лежим вместе в тени между двумя сущностями», «Твое положение и известность опасны для нас», «Мы никогда не сможем пройти вместе при свете дня…».
Госпожа Харумэ и Данзаэмон, видимо, были сильно влюблены друг в друга, если так страшно рисковали. Значит, любовь прошла? И главарь отверженных ее убийца? Неужели он близок к разгадке?
— Где найти Данзаэмона? — спросил он эта.
35
Разноцветная карта Японии покрывала всю стену в кабинете канцлера Янагисавы во дворце. В ярко-синем океане плавали большие массивы Хоккайдо, Хонсю, Сикоку и Кюсю, а также меньшие по размеру острова. Города были помечены черными иероглифами, золотые линии обозначали границы провинций, подписанные красным, белыми линиями были нанесены дороги, коричневые пики изображали горы, голубыми лоскутами и змейками были нарисованы озера и реки, зеленый цвет окрашивал сельские угодья. Янагисава стоял перед этим произведением искусства, держа в руках лакированную коробочку с булавками, круглые головки которых были сделаны из яшмы, слоновой кости, кораллов, оникса и золота. Ожидая посыльного с известием, что Сано предъявил госпоже Кэйсо-ин обвинение в убийстве, он планировал свое славное будущее.
Он, конечно, не ожидал, что Кэйсо-ин обвинят и казнят — сёгун ни за что не убьет свою мать и не допустит такого скандала, — но их отношения уже никогда не будут прежними. Мнительный Цунаёси Токугава не сможет освободиться от подозрений. Зная, что потеряет Кэйсо-ин с появлением наследника, сёгун будет мучиться сомнениями, способна ли она на убийство его наложницы и ребенка. Янагисава без усилий уговорит его выслать Кэйсо-ин в… Канцлер ухмыльнулся, воткнув булавку с коралловой головкой в отдаленный остров Хатидзё. После того как мать сёгуна исчезнет с его пути, он приступит к следующей части своего плана. Он воткнул булавки в города, где располагались главные буддистские храмы.
На протяжении десяти лет правления Цунаёси Токугавы целое состояние было потрачено на их строительство и поддержку, на пышные религиозные церемонии и общественную благотворительность. Монах Рюко через Кэйсо-ин убедил сёгуна, что эти траты принесут счастье. Однако Янагисава знал лучший способ применения этих денег и недвижимости. Он выгонит монахов и отберет храмы, населив их преданными ему людьми. Они станут его опорными пунктами в провинциях. Он будет истинным правителем — вторым сёгуном, — подчинив себе бакуфу. Своей ставкой канцлер избрал храм Каннэй, расположенный в горном районе Уэно к северу от Эдо. Ему всегда нравились его залы и павильоны, красивый пруд и цветущие вишни весной. Это будет его личный дворец.
Воткнув в свою территорию золотую булавку, Янагисава улыбнулся. Получив в собственность храм Каннэй, он устроит грандиозный прием, чтобы отпраздновать казнь над предателем Сано Исиро. Скорая возможность освободиться от соперника и получить неограниченную власть привела в приятное возбуждение. Он даже чувствовал некую благодарность к Сано, который невольно сделал все это возможным!
Мечты о триумфе вернули душевное равновесие, утраченное после объяснения Ситисабуро в любви. Поглаживая ладонью коробку с булавками, Янагисава всматривался в будущее, где старые обиды и желания прошлого уже ничего не будут значить.
При стуке в дверь он вздрогнул.
— Войдите, — крикнул Янагисава, не в силах скрыть волнение. Пришло известие. Будущее стоит на его пороге.
Но вместо посыльного вошел монах Рюко, его оранжевый халат развевался, парчовая накидка сияла, на губах играла насмешливая улыбка.
— Добрый день, досточтимый канцлер, — сказал он, кланяясь. — Надеюсь, не помешал?
— Что вам надо? — Разочарование канцлера перешло в гнев. Он ненавидел этого монаха-выскочку, превратившего интрижку с глупой старухой в оплот своего влияния. Рюко, словно пиявка, высасывал из Токугавы богатства и привилегии, пряча при этом свои амбиции под маской смирения. Не менее опасный соперник в борьбе за власть, чем Сано, он был основной причиной, по которой Янагисава хотел убрать Кэйсо-ин.
Не обратив внимания на вопрос, Рюко прошелся по комнате, рассматривая все с большим интересом.
— У вас красивый кабинет. — Он заглянул в альков. — Ваза эпохи китайской династии Сунн, которой четыреста лет, и свиток Энкая, одного из лучших каллиграфов Японии. — Рюко осмотрел мебель. — Сундуки из тика и шкафы времен режима Фудзивары. — Он потрогал чайный сервиз на столе Янагисавы. — Селадон Корю. Очень хорошо. — Открыв ставни, он выглянул в сад из замшелых валунов и выровненных граблями песчаных дорожек. — И очень красивый вид.
— Что вам нужно?! — Янагисава в ярости пошел на непрошеного гостя. — Убирайтесь. Немедленно!
Монах Рюко провел пальцами по шелковой вышивке на складном экране.
— Мне нужен кабинет во дворце. Госпожа Кэйсо-ин предложила мне выбрать любую понравившуюся комнату. Ваша мне вполне подойдет!
Какая невероятная наглость!
— Вы займете мой кабинет? — саркастически расхохотался канцлер. — Никогда! — Кто-то заплатит за такое оскорбление. Янагисава накажет своих людей за то, что пропустили Рюко, а потом убедит сёгуна прогнать его прочь. — И уберите руки от экрана! — Поймав монаха за рукав, он крикнул: — Стража!
