Борис Акунин - Сокол и Ласточка
– Салют от капитана Пупурата, – повторил Проныра.
– Лучше просто: «Салюта капитана Пупурата». Повтори!
Мы проплыли меж двух острых скал и оказались в лагуне. Она была шире, чем я предполагал. В дальнем ее конце, у самого берега скривилась шхуна с обвисшими парусами. На вид она была совсем целая. Думаю, что два десятка матросов могли бы запросто стянуть ее с мели при достаточно сильном приливе.
Штурман направил ялик не прямо к кораблю, а в сторону.
– Пусть они нас как следует разглядят, – сказал он, понижая голос, будто дикари могли его подслушать. – Помаши им шляпой, парень. И поскорей надень обратно…
Было очень тихо, лишь из-за скал доносился рокот прибоя. Вблизи стало видно, что до плато, занимающего всю центральную часть острова, простираются сплошные заросли. Кое-где воздух струился и словно бы переливался – вероятно, от болотных испарений.
– Значит, я не отхожу от лодки, так? – сказал королевский писец, нервно оглядывая кусты. На его желтом лбу выступили капли пота, хотя солнце еще не начало припекать.
– Да. Просто стойте, и все. Можете сесть на песок. И не тряситесь. Вам ничего не угрожает.
Эти слова мэтра Салье не успокоили.
– Если вас перебьют, одному мне с яликом не справиться. Все преимущество – успею помолиться перед смертью.
Гарри заметил:
– Никто вас насильно сюда не тащил. Четверть сундука, набитого отборными алмазами, изумрудами и рубинами, стоят того, чтобы рискнуть жизнью.
Летиция спросила, показывая на края горного массива:
– Что это там за черные полосы?
Обрыв действительно был словно расчерчен вертикальными линиями.
– Трещины. Там целый лабиринт. Один я знаю дорогу к руднику.
– Какому руднику? – спросил писец, навострив уши. – Вы мне про него не говорили.
– Мне тоже, – хором произнесли мичман и Летиция.
– Не говорил, так расскажу. У нас на «Бешеном» был один испанец. Он и рассказал Пратту, что на Сент-Морице есть отличное место, бывшая копь. Старый Руис в юности служил там охранником, когда рудник еще не прикрыли.
– А что в нем добывали? – спросил Клещ.
– Серебро. Руду грузили на корабль раз в месяц, во время большого прилива. А потом жила иссякла. Поэтому остров уже лет сорок как покинули.
Шлюпка скрипнула килем по песку. Люди спрыгнули в мелкую воду, я полетел вперед, на разведку. Если Черная Королева устроила засаду, я замечу и предупрежу своих, подумал я.
Но Летиция закричала:
– Клара, Клара, назад!
Я вернулся, а она схватила меня и обвязала шнурок вокруг моей ноги!
Оказывается, это Логан ее подучил.
– Так-то лучше, – сказал штурман. – Вы не знаете, что такое дикари. Они верят во всякую чушь. Для них звери и птицы – такие же существа, как люди. Если они заметят, что от нас к ним летит попугай, примут его за лазутчика и могут напасть.
«Значит, дикари умнее вас, так называемых представителей цивилизации!» – крикнул я, но поделать ничего не мог. Оставалось довериться судьбе.
Итак, я сидел, привязанный шнурком, а Летицию и Гарри, в свою очередь, посадил на веревку Проныра, направившийся в сторону шхуны. В руке он тащил плетеный кувшин с ромом, куда Летиция при мне всыпала какого-то белого порошка.
Логан шипел:
– Виляйте задницей, Эпин. И семените, семените! Что вы топаете, как журавль? Пару раз споткнитесь – женщины неловки. Пугливо озирайтесь, вот так.
Он показал, как надо озираться, да взвизгнул, да прикрыл рот ладонью. Моя девочка смотрела на эти кривляния недобрым взглядом.
На сердце у меня скребли кошки. Всех нас очень скоро могли прикончить. Гарри был прав, когда сказал, что для птицы чернокожие исключения не сделают. Большинство народов, живущих в тесном родстве с природой, относятся к животным без высокомерия – почитают или ненавидят нас так же, как себе подобных.
Если наша миссия и увенчается успехом, это будет означать, что моя питомица, самое дорогое мне существо, при помощи яда хладнокровно умертвила дюжину человек. Смогу ли я относиться к ней после такого злодеяния по-прежнему?
Мы были уже недалеко от корабля, но с него не доносилось ни звука. Ветерок шевелил гирлянды ярких цветов, развешанные по вантам. На верхушках бортов белели какие-то шары, посверкивая веселыми искорками.
– Так было и в тот раз, – вполголоса сообщил Гарри, облизывая сухие губы. – Мы приплыли на лодке. Увидели шхуну. Поднялись на борт – пусто. А потом они напали в каньоне, когда наши возвращались к лагуне…
Мичман вошел в воду по пояс, в нерешительности остановился перед свисающей с борта лестницей.
– Давай, кричи! – шепнул ирландец.
Проныра дрожащим голосом воззвал:
– Привет капитан Пуру… То есть, салюта-пурутата!
Ни звука в ответ.
Он крикнул еще несколько раз – опять ничего.
– Может, они в джунглях? Или передохли от болотной лихорадки? – спросил мичман.
– Дикари не болеют лихорадкой, – мрачно ответил Гарри. – Ой, не нравится мне это… – Он засунул руку под корсет и щелкнул там чем-то железным. – Ладно, полезли.
– После вас, – быстро сказал Проныра, отодвинувшись от трапа.
Я захлопал крыльями: «Пустите вперед меня! Отвяжите!» Но дураки не поняли.
– Ладно. Была не была…
Издавая писклявые повизгивания, должно быть, казавшиеся ему очень женственными, штурман начал подниматься.
На кромке борта он всплеснул руками, ойкнул, будто едва удержал равновесие.
– Никого не ви-идно, – пропел он фальцетом. – Лезьте сюда-а!
Летиция вскарабкалась второй. Последним – бледный мичман.
– Мамочка моя! – пролепетал он, с ужасом глядя на верхушку фальшборта.
То, что я издали принял за белые шары, оказалось человеческими черепами. Кто-то аккуратно соскоблил с них плоть и украсил верхушки разноцветными ракушками.
– …Четырнадцать, – посчитал Гарри. – В прошлый раз этой красоты не было. Ну, десять – это наши ребята с «Бешеного», а кто остальные четверо? Наверно, какие-нибудь бедняги-буканьеры заплыли поохотиться на диких свиней…
Втроем они вышли на середину палубы, не замечая, что жмутся друг к другу. У меня и самого от страха встопорщились все перья.
– Джереми говорил, что в капитанской каюте у них храм Морского Демона. Туда они носят подношения. А живут дикари в трюме, для королевы там отгорожен угол… Идем что ли?
Гуськом спустились вниз: впереди Логан, потом мы с Летицией, сзади Проныра.
Трюм на шхуне был широкий, и с очень низким потолком, как на большинстве судов, промышляющих работорговлей. Пахло там мускусом, травами, дымом – совсем не по-корабельному.
– Что это? – прошептала Летиция, схватив штурмана за рукав.
Откуда-то из темноты (не было видно ни зги) донесся странный звук: будто тихонько захныкал ребенок. Что-то щелкнуло. И тут же опять наступило безмолвие. Мы затрепетали.
– Салюта капитана Пу… Пурутата! – жалобно вскрикнул Проныра.
Тишина.
Я пытался вглядываться во мрак и растопырил крылья, готовясь защитить мою девочку от опасности.
– Не бойся, глупышка, я с тобой, – сказала она, дотронувшись до меня.
Стало обидно. Неужто после всего, что я для нее сделал, меня можно считать трусом и «глупышкой»?
И снова донесся звук – самый невинный из всех, какие только можно вообразить. Но за всю свою жизнь я не слышал ничего ужаснее.
В полной тьме, в абсолютной тишине загугукал младенец.
Густой, будто охрипший спросонья голос сказал:
– Мачумба!
С двух сторон в трюм ворвались яркие столбы света – это справа и слева откинулись люки. Я прищурился, полуослепленный. Слишком резок был переход от кромешного мрака. Взвизгнул и кинулся назад к лестнице Проныра, но споткнулся обо что-то и упал.
Я увидел по бокам двенадцать фигур. Они были похожи на статуи могучих атлетов, вырезанные из эбенового дерева. Это подданные королевы Шаши открыли по ее команде пушечные порты. Сама предводительница сидела в кормовой части трюма на охапке душистых трав. Толком разглядеть ее мне в первую минуту не удалось, возникло лишь ощущение чего-то гигантского, бегемотообразного. Воины были одеты в соломенные юбки, на груди у них висели ожерелья из акульих зубов. Королева же пребывала в царственной наготе. Никогда не видывал я грудей такого объема. К каждой из них прилепилось по младенцу. Еще семь или восемь малышей сидели вокруг своей исполинской мамаши, пялясь на нас круглыми глазенками. Самому старшему из них было лет восемь. Один карапуз, очевидно, не так давно научившийся ползать, издал хныкающий звук, напугавший нас минуту назад. Королева быстрым, но мягким движением, щелкнула его по затылку своей поразительно длинной ручищей.
Наконец, я рассмотрел ее лицо. Оно было с хорошую тыкву. В кудрявых волосах белели маленькие лилии. Сочный рот находился в постоянном движении – ее величество что-то жевала. Выпуклые глаза рассматривали нас очень спокойно. Задержались на мне, на «женщинах», остановились на Проныре.
