Элизабет Редферн - Музыка сфер
Стимпсон кивнул.
— Я так и полагал, — сказал он, — не то вы бы сами этим занялись.
Затем он повторил все имена и поторговался о цене. Они договорились о встрече через неделю, и Стимпсон размашистой походкой удалился от реки по Друри-лейн.
Джонатан направился в другую сторону — к Адам-стрит за Стрэндом. Он зашел в трактир под названием «Три бочки» и тотчас увидел в углу того, с кем был должен встретиться тут. Толлис, в прошлом его коллега в Министерстве внутренних дел, а теперь клерк в Адмиралтействе.
Толлис (старше Джонатана, сутулый, словно бы телесно изнуренный непродвижением по службе и злостью на неумолимую иерархичность Адмиралтейства) налил Джонатану вина и сказал:
— Я сделал то, о чем ты просил в своем письме. Проверил сведения о бывшем военном моряке по фамилии Карлайн. Он служил интендантом на корабле Кросби «Сердце дуба», но был отстранен два года назад по подозрению в маклевании со счетами.
— Нет, — сказал Джонатан. — Этого не может быть. Он был уволен год назад и выпорот вдобавок.
— Два года назад. Без всякого сомнения. — Толлис глотнул вина. — И интенданты порке не подлежат. Этот Карлайн предположительно подделал список команды и присваивал жалованья и пособия, получаемые на несуществующих людей. Обычная интендантская хитрость, но он от начала и до конца твердил о своей невиновности. И вина его доказана не была, так что он был только отстранен, хотя, полагаю, по сути, это мало чем отличается от увольнения, о котором говорил ты. Но чтобы его выпороли? Нет.
Джонатан закашлялся. Его горло все еще давало о себе знать, особенно в дымном воздухе трактира.
— А что с ним произошло потом? Ты не знаешь?
Толлис порылся в кармане и вытащил листок бумаги.
— Вот адрес в Портсмуте, по которому были отосланы его флотские документы. Я переписал его для тебя. Ничего больше о нем в архиве Адмиралтейства нет. — Он отдал листок Джонатану, который засунул его в карман, не читая, устало признавая еще одну неудачу, еще одно сведение, которое навело на ложный след, если вообще не было чистой ложью. Он снова закашлялся, а Толлис откинулся на спинку стула, глядя на него с любопытством. — Значит, все еще ищешь шпионов, Эбси? Все еще расследуешь эти письма?
— Письма, — сказал Джонатан, — больше ко мне отношения не имеют.
— Но ты ведь хорошо делал свою работу?
Джонатан уже встал.
— Я слишком отдался ей, — сказал он. — Мне сказали, что я воображаю невесть что. Возможно, так и было. Возможно, так и есть.
На следующее утро город Портсмут вновь самым неприятным образом напомнил Джонатану о своем существовании, когда, подойдя к своему новому служебному столу, он нашел там письменный приказ начальника канцелярии с распоряжением незамедлительно отправиться туда, чтобы продолжить расследование о подстрекательских листках, которое он оставил незавершенным. «Будьте так любезны заняться этим делом лично без дальнейшей рассылки писем».
К приказу был приложен список лиц, которые уволились с портсмутской верфи без видимой причины примерно в то время, когда появились подстрекательские листки. Поллок требовал, чтобы он опросил комиссара порта и контролера и вернулся бы с точными сведениями о каждом, значащемся в списке, приготовив две копии — как для Министерства внутренних дел, так и для Совета Адмиралтейства. Джонатан сидел, сжимая голову в ладонях, и прикидывал, сколько дней займет это поручение — дней в дороге, дней копания в ворохах официальных документов и в путанных списках служащих, а ответственные чиновники, уж конечно, встретят его в штыки и ни в чем не пойдут ему навстречу в обычной манере тех, кто опасается, что вездесущее Министерство внутренних дел не одобрит то, как они выполняют свои служебные обязанности. Он будет отсутствовать неделю, а может быть, и дольше. И убийца его дочери получит дополнительное время, чтобы замести свои следы.
XL
Несмотря на ужасные горести, постигшие значительную часть жителей Парижа, в остальном столица дышит преуспеянием. Прекрасный пол блистает не хуже прежнего, и мы видим породистых лошадей в великолепной сбруе, влекущих щегольские кареты (хотя и в малом числе из-за дороговизны фуража).
Письмо в «Массачусетский журнал» (1795)Умирая от холода и голода,
Люди, чьи права украли,
Как тихо вы ропщете,
Пока наглые богатеи,
Кого по доброте вы пощадили, Буйно ликуют.
СИЛЬВЭН МАРЕШАЛЬ. «Песня предместий» (1795)Был полдень седьмого июля, того самого дня, в который Джонатан Эбси получил строгий приказ посетить Портсмут. Сорокашестилетний Пьер Лаплас, былой светоч Académie Royale des Sciances[25] до ее разгона вождями Революции как элитарной и бесполезной, целенаправленно шел по рю де Ришелье. То и дело его чуткие ноздри подергивались, прельщенные аппетитными полуденными запахами, которыми веяло из элегантных ресторанов поблизости, ибо именно в этом квартале депутаты Республиканского Конвента предпочитали подкреплять днем свои силы. По улице мчался щегольской экипаж, без сомнения, доставляющий очередного из вождей Республики, поборников равенства, к его трапезе. Лаплас отскочил в сторону, чтобы колеса, разбрызгивающие лужи, оставленные вчерашним дождем, не загрязнили его костюм. Он поспешил дальше.
Лишь накануне, отправившись по делам, к счастью, в тот раз — в экипаже, он проехал мимо улицы, ведущей из нищего предместья Сент-Антуан. На углу он увидел булочную, где оборванные мужчины, женщины, да и дети тоже, босые, толпились в очереди за своим скудным пайком. Их лица осунулись от голода, в глазах стыло отчаяние.
Лаплас как муж науки находил такое положение вещей весьма интересным, поскольку в целом, казалось ему, ровно ничего не изменилось. Бесспорно, в годы Революции случались всякие пертурбации. Он и сам в декабре 1793 года попал в проскрипционные списки и спешно удалился в изгнание в Мелён. Вернуться он осмелился только после смерти Робеспьера. Все эти смерти, все перипетии борьбы за власть — и что теперь?
Бедняки все еще голодают. Люди у власти присвоили себе уравнительное наименование «депутат» и заявили, что всего лишь представляют народ. Но выглядят они не менее упитанными, чем прежде аристократы.
Он тщательно все это взвесил. «Сначала было свержение тиранической монархии, — сказал он себе, — а теперь следует реакция против Революции, так как она породила собственных тиранов: Марата, Дантона, Робеспьера. Что дальше, хотел бы я знать? Беспорядки и голод охватили всю страну. Возможно, да, совершенно возможно, что в согласии с законами Вселенной скоро появится новый тиран».
Год назад он написал и опубликовал толстый том под названием «La Théorie des satellites de Jupiter»[26], в которой продемонстрировал, что эксцентричности и наклоны планетарных орбит в их отношении друг к другу всегда будут незначительными, константными и самокорректирующимися. Эту теорию он с порядочным удовлетворением использовал, чтобы лишний раз подтвердить свою веру в исходную стабильность планетарной системы во всей ее полноте. Он был убежден, что сумел бы установить вероятность также и исторических событий, если бы в его распоряжении были все научно определяемые факторы.
Ему пришлось вновь посторониться, когда из ресторана прямо на его пути высыпала пугающая компания jeunesse dorée[27], явно пьяная, готовая к буйствам. Лаплас, чей отец смиренно изготовлял сидр в Нормандии, презирал их, так как юноши эти были богаты и потому избегали призыва в Национальную гвардию. Многие были сыновьями или племянниками депутатов. Они щеголяли в своей особой форме: сюртуки без фалд, тесные панталоны, сапоги с короткими голенищами и пышно повязанные галстухи. Волосы свисали длинными прядями над ушами, остальные заплетались в косицу у затылка. Они поигрывали либо форейторскими кнутами, либо короткими тростями, начиненными свинцом. Обычной их добычей становились бедняки, особенно если они подозревали в них бывших революционеров.
Теперь они приступили к очередной забаве, швырнув красный колпак свободы в сточную канаву и заставляя прохожих плевать на него. Когда мужчина в годах отказался, они сунули его головой вниз в колоду с водой для лошадей и предоставили ему самому выбираться из нее, перепуганному, захлебывающемуся. Лаплас подобно многим перешел на другую сторону улицы и поспешил дальше. Мысленно он готовил новые добавления к самому последнему своему труду «Exposition du système du monde»[28].
— Каждое событие, — бормотал он себе под нос в такт стуку своих каблуков по тротуару, — определяется общими законами Вселенной, и, вероятно, относительно в нашем сознании…
