Дмитрий Дивеевский - Дровосек
Через два дня Верхай раньше срока покинул территорию Австрийской Республики. Провожавший его в аэропорту Швехат, молодой сотрудник консульского отдела посольства, на прощание пожал руку, широко улыбнулся и сказал:
– Молодец, Николай Михайлович. Правильно поступил. Побольше бы нам таких живописцев.
Глава 17
1987 год. Сторона юности
Для Булая не было лучше времени, чем время поездок по родному краю. Каждый отпуск он непременно встречался с природой, вырастившей его и научившей пониманию красоты и любви. В окрестностях Окоянова были места, которые он посещал каждый свой приезд. Отсюда он любовался каскадами темно-синих лесов, уходящих за горизонт, перелесками, меж которых поблескивают речушки и пруды, полями, стелющимися под ласковой рукой ветра. Он вслушивался в эти дали, и ему чудилось, будто звучит великая симфония времени и пространства, в которой чередуются и сменяют друг друга могучие аккорды созидательной воли Творца.
Особенно же красива Нижегородчина бывает в сентябре.
В эту затихающую пору все великолепие природы расцвечивается желто-багровыми сполохами – музыкой прощания с уходящей летней волной жизни. И музыка эта слышна каждому сердцу, пришедшему в милые для него края, чтобы хоть ненадолго раствориться в этом прекрасном мире Божьей благодати.
Едва ли можно представить себе что-либо более целебное для души, чем уединение на осенней русской природе. Видно, есть в тайне ее засыпания какой-то особый магнетизм, рассасывающий сердечные раны, настраивающий на умиротворенный, благостный лад. Он очищает душевный ток от всего мелкого и сорного, заставляет творческий голос звучать глубокими и сильными тонами. Данила любил осень и знал, что здесь ее любит каждый.
* * *Ночной туман еще обволакивал поляну перед лесничеством, когда охотники покинули дом. При виде хозяина и двух гостей с ружьями пара поджарых, шустрых лаек радостно запрыгала на цепи в предвкушении охоты. Эта местная порода, не похожая на северных лаек, была выведена и натаскана в среднерусских лесах. Одинаково азартно она плавает за птицей и гоняет зверя, не уступая в скорости лучшим борзым. Северной лайке и во сне не приснится взять в гоне молодого волка. Пара среднерусских не упустит его и выгонит на засаду.
Охотники погрузились в УАЗик, нареченный здесь «буханкой», егерь Александр Иванович сел за руль, и экспедиция тронулась за добычей.
Всем троим было чуть за сорок, все они когда-то учились в одном классе окояновской средней школы, а затем пути разошлись.
Александр Иванович, за пять верст бегавший в школу из Куликовки, так и не расстался с деревней. У него был дом в Окоянове, но все свое время он проводил в лесу, будучи егерем охотхозяйства. Уважение к нему со стороны местных жителей было незыблемым. Он мог потребовать ответа не только за зверя, но и за каждое обиженное деревце. Среднего роста, жилистый, с цепкими глазами стрелка, проворный в движениях и решительный в поступках, он был из тех мужиков, которых называют солью земли.
Вторым приятелем Данилы был его однокашник Николай Иванович, сын председателя колхоза, мордвина, переселившегося в Окоянов. Переезду этому предшествовала трагедия. Николай, бывший тогда второклашкой, нашел в столе отца револьвер и вытащил эту штуковину на улицу, к своим товарищам поиграть. Игра закончилась страшным результатом. Он нечаянно застрелил своего ровесника. Для мордовского села, жившего сплоченной общиной, это было дело неслыханное. Отец подвергся осуждению за то, что оружие оказалось в руках сопливого недоростка, и ему пришлось уезжать из села.
После школы Николай Иванович закончил строительный техникум, трудился мастером на кирпичном заводе, но потом начал постепенно спиваться и потерял работу. Поношенное пальто на худых плечах, обтрепанные китайские кеды и больной блеск глаз выдавали в нем человеческое неблагополучие.
«Буханка» ходко ныряла по колдобинам лесной дороги, ведущей к Арскому пруду. На темных утренних облаках уже появились отблески утренней зари. Охотники опаздывали. С восходом солнца утка могла сойти с пруда.
На одном из поворотов Александр Иванович резко затормозил машину.
– Гляди на осину. Глухарь. Открывай окно, пали. Мотор глушить не буду – улетит.
Данила выглянул в окно. Совсем недалеко в рассветной мгле красовался глухарь, устроившийся на вершине дерева. Дрожащими от волнения руками Булай зарядил ружье «тройкой», отодвинул стекло, выставил ружье, наспех прицелился и нажал на спуск. Ухнул выстрел. С верхушки осины посыпались листья, а глухарь не спеша снялся с ветки и полетел прочь.
– Ты чо, Всеволодыч? Не пил вчера вроде. В таких не мажут, – довольно нетактично прокрякал сиплым голосом Александр Иванович.
– И правда, не пойму в чем дело. Уж проще некуда, – смущенно ответил Булай.
Тронулись дальше. Вскоре лес стал редеть. Остановили машину у дороги и пошли пешком к пруду. Над вершинами зари поднялось малиновое сентябрьское светило, и лес сразу наполнился голосами птиц. Прокравшись к воде, охотники поняли, что утка слетела. А может, ее и не было.
– Поехали на Волчков. Может, там чо найдем, – сказал егерь.
Пересекли на УАЗике часть леса, выехали на опушку и двинулись пешком в поля, к Волчкову пруду. Вскоре вошли в одичавшие, заросшие крапивой сады.
Булай сказал приятелям, что нагонит их, а сам остановился и огляделся вокруг. Стайки обломанного вишенника, кусты выродившейся смородины, чуть заметные следы ям на месте построек да заросли крапивы – все, что осталось от окояновского поселка. Он нашел место, где стоял дом его деда, присел на трухлявый пень и закрыл глаза…
Яркий летний день дрожит в мареве горячего воздуха. Мама ведет его за руку на опушку леса собирать ягоды. Она заполняет собою полнеба и кажется божественно красивой. Вдоль дороги стоят деревянные дома с резными наличниками. Какая-то женщина говорит с крыльца что-то веселое маме. Та отвечает певучим, счастливым голосом. Напротив домов к небу поднимаются могучие ивы. Несколько женщин сидят в тени одной из них, занимаются рукодельем и, кажется, поют. Ощущение блаженства.
Окояновский поселок появился здесь в двадцатом году. Дюжина семей, в основном родственники, под руководством его деда переселились сюда, убегая от голода. Сначала это была коммуна, затем она превратилась в колхоз «Ясная Поляна», и худо-бедно окояновцы прожили в нем до начала пятидесятых.
Отсюда его отец пятнадцатилетним парнишкой ушел в большую жизнь, сюда демобилизованным офицером привез после войны молодую жену. Здесь Данила появился на свет.
В начале пятидесятых, когда началось послевоенное восстановление страны, бывшие горожане, имевшие городские профессии, снова потянулись в Окоянов.
Поселок «Ясная Поляна» исчез с лица земли. Но семья Булаев часто наведывалась сюда посидеть часок-другой на опушке леса, посмотреть на заброшенные сады и вспомнить то былое и дорогое, что всегда связывает нас с прошлым.
Послышалось негромкое тарахтенье, и Данила увидел, как из-за орешника по грязной дороге выбирается колесный тракторишка. В застекленной кабине сидел молодой мужик в замасленном комбинезоне, а рядом притулилась молоденькая беременная женщина, видно, жена. Они проехали мимо, не обращая внимания на охотника, перебрасываясь короткими фразами и улыбаясь друг другу. Тракторишка свернул в заросшее сурепкой и овсюгом поле. Опять стало тихо.
За ивами, недалеко от этого места когда-то стоял крытый соломой конный двор. Детская память Данилы хорошо зафиксировала эти картины, и он сейчас легко воспроизводил их в своем воображении. Так же, как и разговоры взрослых, которые велись в присутствии несмышленыша. Теперь, повидав многое, он связывал те запомнившиеся обрывки в одну нить и видел перед собой происходящее.
Ветерок доносит от конного двора запах сена, навоза и лошадиного пота. В сеннике мелькает фигура Петра Сивого, единственного допризывника, оставшегося в поселке в 1943 году. Остальных ребятишек его возраста забрали в ФЗУ. Петр уже перешагнул за семнадцать лет и в ожидании призыва помогал конюху на конном дворе. Сейчас конюх, старик Коробков, пошел по обыкновению домой прикорнуть часок после обеда, а Петр ворошил свежее, непросохшее сено.
Тихо скрипнули ворота, и со стороны лугов, где работали на сенокосе колхозницы, во двор скользнула Дарья Хлудова, двадцатилетняя молодуха, два года назад проводившая мужа на фронт, так и не успев забеременеть от него. Дарья прислонилась к косяку и неотрывно смотрела на обнаженную спину Петра. Ноги сами принесли ее сюда, вопреки стыду и страху людской молвы. Молодая кровь жаждала плотской любви, и не было у нее сил остановить себя. Тело женщины налилось страстной свинцовой тяжестью, она подошла к парню сзади, обняла за плечи и крепко прижалась к нему. Петр замер, сразу поняв, кто это. Уже давно их взгляды пересекались при встречах, и искрило от этих пересечений в его сердце. Но он еще не изведал женской близости и напрягся, не зная, как поступить.
