Дмитрий Дивеевский - Дровосек
Обзор книги Дмитрий Дивеевский - Дровосек
Дмитрий Дивеевский
Дровосек
Часть первая
Увертюра к открытию занавеса
Вам не приходилось сталкиваться с ситуацией, когда в совершенно неподходящих местах и совсем нежданно Вам вдруг почудится музыка? То в гулком шуме зала ожидания будто взовьются к высоким сводам отзвуки известной оперы, то стук вагонных колес выдаст дробь знакомого марша, то какой-то оратор так увлечется собой, что и непонятно, говорит он или поет. Вот и в этой книге спряталась тайная музыка, которая поселилась здесь совсем не по прихоти автора. Просто, когда роман выходил из-под пера, автору послышалось, будто иногда меж строк проскальзывают мелодии, и он решил их не прятать, а просто облек в слова. Вы обязательно услышите их, когда приступите к чтению. Поэтому и названа первая часть этой сугубо прозаической работы «Увертюра к открытию занавеса». Это очень длинная увертюра, она занимает четверть всей книги. Читая ее, Вы услышите отзвуки разной музыки: и перезвон древней бандуры на берегу Днепра, и визгливую флейту наступающих вражьих полков, и глумливое треньканье разбитого салунного пианино. Длинную увертюру трудно слушать, но без нее никак нельзя обойтись, настолько важно ознакомление с очень обширной темой повествования. Как только Вы прочитаете первые две главы романа, Вы поймете, почему это так.
Способность любить есть богоподобие человека.
Неспособность любить есть ее противоположность.
Бойтесь… неспособных любить.
Глава 1
1958 год
Жаркий летний день. Помещение резидентуры ЦРУ в Нью-Йорке. Из приемника льется хриплое подвывание саксофона. Оно полно истомы и ленивой сытости.
– Что за странное лицо у этого русского! – задумчиво промолвил Зден Полански, разглядывая въездную анкету Олега Голубина. – В нем есть какая-то отталкивающая сила. А ведь вроде бы правильные черты, мощный череп. Разве что улыбка необъяснимо гнусная. И как только их кадры подбирают подобных типов на оперативную работу? Он же обречен на нулевой успех. Ни один порядочный человек не захочет с ним водиться.
Его коллега по русскому отделу ЦРУ Стенли Коэн коротко усмехнулся.
– Ты уже решил, что Голубин – разведчик. А это еще доказать надо, Зден. Почему из всех пятнадцати аспирантов ты заподозрил именно этого типа?
– Я ничего пока не утверждаю, так, больше интуиция. Хотя его анкета кажется мне не совсем убедительной. Уж больно он молод и зелен, чтобы быть включенным в такую престижную группу. Представляю, как в нее рвались сильнейшие из сильнейших. Вот, посмотри, кто к нам приехал: участники войны, бывшие партийные боссы, авторы прозвучавших публикаций и так далее. А у этого за душой – ничего. Может быть, конечно, он племянник какого-нибудь министра – тогда другое дело. Однако это еще предстоит выяснить, но я хочу заниматься в первую очередь им. Что-то в нем есть особенное.
– Пока неизвестно, придется ли нам работать по этой группе, – высказал сомнение Коэн. Ребята из ФБР обложили ее так, что через их агентуру не продраться. Шутка сказать, первый заезд красных студентов и аспирантов в американский университет! Это тебе не русское посольство, где каждый чих известен чекистам. Здесь можно развернуться. Только шефы еще не решили, как мы будем делить этот подарок судьбы.
– Лучше всего, конечно, распределить роли. Тогда не будет путаницы и накладок. В конце концов, у нас разные задачи. Если же быки из ФБР не дадут нам поработать по приехавшим парням, то мы упустим реальный шанс. Это настоящий вербовочный контингент. Через несколько лет они будут иметь высокое положение в советской иерархии. Не то что окурки, с которыми сейчас возится наша московская резидентура. Все они – либо продажные негодяи без разведвозможностей, либо подставлены контрразведкой, либо и то и другое вместе.
– Здесь ты прав. Мы чего-то не понимаем в ситуации. Иногда мне кажется, что почти весь наш источниковый аппарат в этой стране, за исключением одного агента, работает под контролем русских.
– У меня есть на этот счет особое мнение, Стен. Правда, шефы не хотят его слушать. По крайней мере, пока. Но после трех лет работы в Москве я в своем мнении утвердился и от него не отступлю. Понимаешь, советская элита сейчас очищена от инакомыслящих. Все явные и тайные враги Кремля либо репрессированы, либо задвинуты на задворки общества. А нам нужна агентура с секретами, значит – как раз из элитной среды. Но этот слой в высшей степени индоктринирован. Мало того, что им сорок лет промывали мозги красной пропагандой, к этому добавилась еще и война, которая подхлестнула чувство патриотизма. Поэтому завербовать нормального советского офицера или инженера, а тем более партработника, невозможно. Нарвешься на провал. Но, заметь, это я говорю о нормальных. Ведь в каждом обществе есть и не нормальные. Тем более в таком обществе, как советское. Всего сорок лет назад оно было абсолютно другим, и случившийся перелом произвел на свет множество искривлений и уродств. Самое большое советское уродство – это мимикрия многих активных людей под систему. Те, кто хотят получить от жизни как можно больше, вынуждены скрывать свои агрессивные инстинкты и рядиться в рясу партийных и советских работников. Понимаешь, что происходит? Такой человек живет двойной жизнью, и у него постепенно формируются психические аномалии, потому что подобная жизнь противоестественна. Зачастую эти люди – скрытые моральные уроды. Только их непросто распознать. Между прочим, нет ничего противнее, чем возиться с таким субъектом. Но что поделать, другого в этой стране не дано, потому что только такого русского и можно завербовать. Я уверен, что единственный способ завести настоящую агентуру в СССР – это сделать упор на вербовку тайных мерзавцев. Вот почему мне приглянулась улыбочка Голубина.
– Если судить по твоим словам, Зден, то у порядочного русского не может возникнуть симпатии к нашей стране – так, что ли?
– Поверь, дружище, симпатии – это еще не основание для вербовки. Да, по правде говоря, нам в России сейчас мало кто симпатизирует. Поэтому, когда ты окажешься в Москве, вспомни мои слова: надо искать уродов.
– И как же их отличать?
– Наука проще некуда. Ты должен понять, что этот человек очень любит себя и ненавидит свою страну. Это и есть высшая форма морального уродства.
* * *ЦРУ сумело отвоевать для себя Голубина и Бабакина. Все остальные были закреплены за ФБР.
Вскоре Зден Полански уже инструктировал старшего бригады наружного наблюдения:
– Только об одном прошу тебя, Клайв, не давайте русскому никаких оснований подозревать, что он под наблюдением. Если засечет слежку, то испугается, ляжет на дно, затаится. Будет сидеть у себя в номере и мастурбировать на открытку с Мерилин Монро, поэтому снимайтесь немедленно после первых признаков его беспокойства и езжайте отдыхать до следующего раза. Надо, чтобы русский чувствовал себя как рыба в воде. Я просто уверен, что тогда этот поросенок обязательно заберется в какое-нибудь дерьмо.
Эту бригаду временно прикомандировали к вашингтонской группе для разработки советских аспирантов.
Она имела мало опыта работы в сугубо пешем варианте, поэтому первая пара дней ушла на притирку к объекту, и было довольно много срывов. Тем не менее, через неделю Зден читал первые сводки наружного наблюдения за Голубиным. Русский проверялся грубо: судя по всему, наружку выявлял, и нельзя сказать, чтобы от этого заметно нервничал. Напротив, иногда допускал просто оскорбительные выходки. Например, заводил наблюдавших вслед за собой в какой-нибудь тупик, и все вместе делали вид, что им приспичило пописать на стенку. Если бы не строгий инструктаж, наружка давно отомстила бы за это хамство. Как минимум, ему намяла бы бока пара «бездомных бродяг».
В остальном же, как и предсказывал Полански, никаких отклонений от норм поведения Голубин не допускал. Агентура в общежитии, где он жил, сообщала, что русский, как заводной, ложится и встает по расписанию, спиртным не злоупотребляет, попыток интимного сближения с американками не предпринимает.
– Золотой советский мальчик, – ворчал Полански с раздражением. – Не может быть, чтобы у него не было недостатков. Ищите, выявляйте пороки, – наставлял он своих помощников. – Замечайте каждую мелочь. Особое внимание – на женский вопрос. Ему всего двадцать шесть лет. Возраст гиперсексуальности. Подберите девчонку посимпатичнее. Такую, чтоб от одного вида штаны трещали. Подсуньте ее Голубину.
Федералы расстарались, и на очередную встречу вместе с Клайвом в гостиницу пришла Гарсия – смазливая аргентинка с такими ногами, что у Здена на минуту перехватило дыхание.
Девушка образованностью не отличалась, и внедрить ее в научное окружение Голубина было невозможо. Ранее она промышляла услугами по вызову, пока на ней не сгорел известный сенатор. С тех пор ФБР поставило ее на свое содержание, и правильно сделало. Это была прирожденная оперативница.
