Елена Арсеньева - Кусочек для короля (Жанна-Антуанетта Пуассон де Помпадур, Франция)
Историю подтверждает депеша мосье Терсье кавалеру от 10 июня 1763 года: «Король сегодня утром вызвал меня к себе. Бледный и возбужденный, с тревогой в голосе он поделился со мной своими опасениями, что тайна нашей переписки раскрыта. Он рассказал, что, поужинав несколько дней назад наедине с мадам де Помпадур, не без ее помощи в результате некоторого излишества заснул. Маркиза, скорее всего, воспользовалась этим, чтобы завладеть ключом от заветного секретера, который его величество держит от всех закрытым, и узнала о ваших отношениях с графом де Брогли. Его величеству дал повод для подозрений тот небольшой беспорядок, в котором оказались бумаги. Вследствие чего монарх поручает мне посоветовать вам соблюдать величайшую осторожность и сдержанность по отношению к его послу, отправляющемуся в Лондон. Он считает его преданным герцогу де Прослену и мадам де Помпадур».
Людовик не зря опасался мести своей фаворитки…
Она была в такой ярости, что вид ее заставлял трепетать министров и придворных. Глаза ее пожелтели, рот дрожал, подбородок перекашивался от тика. Не только тайные политические происки короля были поводом к ее раздражению. Любовь короля к мадемуазель де Роман, ради которой он оставил Парк-с-Оленями, сводила герцогиню с ума. Многие придворные видели уже в той мадемуазель будущую официальную фаворитку: уважительно здоровались, посылали поэмы, прошения… Вдобавок мадемуазель де Роман пыталась узаконить своего сына от Людовика XV. Она уже добилась, что кюре в своем приходе представил его под именем Людовика Бурбонского, требовала, чтобы его называли «монсеньор».
Однажды мадам де Помпадур вознамерилась посмотреть на ребенка, который мог стать причиной ее падения. Вместе с верной мадам дю Оссэ отправилась она в Булонский лес, спрятав лицо под вуалью. Та позже вспоминала:
«Мы гуляли по тропинке и увидели молодую даму, которая кормила ребенка. Ее иссиня-черные волосы были заколоты гребенкой, украшенной бриллиантами. Она пристально на нас посмотрела. Мадам любезно ее приветствовала и, тихонько касаясь моего локтя, прошептала:
– Поговорите с ней…
Я приблизилась и взглянула на малыша.
– Какой прелестный ребенок!
– Благодарю вас, мадам, как мать я могу это подтвердить.
Маркиза держала меня под руку, она дрожала. Я была в замешательстве. Мадемуазель де Роман спросила меня:
– Вы живете неподалеку?
– Да, мадам, в Отей, вместе с этой дамой, страдающей сейчас от страшной зубной боли.
– Мне так ее жаль, я прекрасно понимаю ее – сама часто страдала от того же.
Оглядываясь по сторонам – я все боялась, что нас узнают, – я осмелилась спросить, хорош ли собой отец.
– О да, он очень красив. Если бы я назвала его, вы сказали бы то же самое.
– Так я имею честь его знать, мадам?
– Думаю, что да.
Мадам, так же, как и я, не желавшая кого-нибудь здесь встретить, пробормотала извинения за то, что помешала, и мы откланялись. Никем не замеченные, мы вернулись в карету.
Маркиза, потрясенная увиденным, вернулась в Версаль. Эта встреча подтвердила ее опасения: мадемуазель де Роман была очередной королевской прихотью – Людовик XV любит ее: у нее вполне счастливый вид, и она так уверена в себе… При мысли о возможной немилости после восемнадцати лет славы у маркизы закружилась голова… Но она подумала о своей власти, которая пока еще была всемогуща, и невольно утешилась…
– Пусть король не любит меня больше… что ж… он ценит мое мнение, мои советы и политическое чутье, – так выразила она овладевшие ею чувства».
Обнаруженная де Помпадур тайная переписка д’Эона и Людовика XV, доказывающая недоверие к ней, окончательно расстроила бедняжку. Она почувствовала себя на краю пропасти и решила уничтожить д’Эона.
Де Прослен, министр иностранных дел, преданный друг маркизы, прислал кавалеру подписанное Людовиком XV письмо, которым его отзывали во Францию. Кавалер ослушался – и оказался прав: вечером того же дня он получил вот такое тайное послание:
«Должен предупредить вас, что король скрепил сегодня приказ о вашем возвращении во Францию грифом, а не собственноручно. Предписываю оставаться вам в Англии со всеми документами впредь до последующих моих распоряжений.
Вы в опасности в вашей гостинице, и здесь, на родине, вас ждут сильные недруги.
Людовик».
Итак, д’Эон остался в Лондоне. Маркиза подсылала к нему людей, которым предписывалось завладеть его тайными бумагами. Его опаивали снотворным, нанимали тайных убийц… Все было напрасно.
Весной 1764 года она серьезно заболела от расстройства. Прошел слух, что это горячка. Мадам де Помпадур вызвала королевского духовника. После исповеди священник собрался было уходить, но маркиза с улыбкой остановила его:
– Минутку, мосье кюре, мы уйдем вместе…
В семь часов вечера она испустила последний вздох.
Людовик был потрясен. Он уединился у себя в апартаментах, горестно сказав своему врачу:
– Сена, лишь я один могу понять, что только что потерял…
Маркиза вот уже десять лет как не была его любовницей, но ей удалось стать ему советчицей, премьер-министром и лучшим другом. Она стала необходима Людовику XV…
Историк пишет:
«Вечером того же дня во исполнение закона, запрещающего оставлять труп в королевском дворце, тело фаворитки на носилках перенесли в Эрмитаж. Двумя днями позже, когда останки мадам де Помпадур вывозили из Версаля в Париж, шел проливной дождь… Людовик XV не мог следовать за кортежем – он смотрел на процессию с балкона. В гробовом молчании он провожал взглядом похоронный кортеж, пока тот не скрылся из виду… Ненастья и завывания ветра он, казалось, не замечал. Потом вернулся в апартаменты. Две крупных слезы скатились по его щекам, и он произнес лишь одну фразу:
– Это единственные почести, которые я смог ей оказать».
В самом деле…
Король никогда больше не произносил имени маркизы. Это огорчало добрую королеву Мари Лещинскую, которая написала в одном из частных писем: «О ней здесь больше не вспоминают, как будто бы она и вовсе не существовала. Таков наш мир – тяжело любить его».
Таков наш мир… и так проходит мирская слава!
