Андрей Баранов - Павел и Авель
– Не может быть… Это ложь! – отвечал ему граф, не в силах поверить в такое клятвопреступление и даже святотатство.
– Спроси у него сам, ничтожный мальчишка! А мы построим новый, еще более высокий храм взамен разрушенного – вдали от Англии, за океаном, и будем править миром оттуда, из Нового Света! Там вновь загорится наше всевидящее око! Адью!
С этими словами барон картинно поправил штаны и исчез, но не как шут, который когда еще был жив скрывался в какую-нибудь неприметную щель, а просто растаял в воздухе подобно черному дыму, и почему-то запахло серой. Граф изумленно взирал на то место, где он только что был, и дивился могуществу черных чар, что незримо довлеют над человечеством и присутствуют повсюду, и стоял бы так еще долго, но тут неожиданно проснулась баронесса Ольга.
– Ах, сударь, что вы здесь делаете в столь поздний час? Вы мне снитесь? – вопросила она, на всякий случай натягивая одеяло повыше, дабы скрыть нескромно обнажившуюся грудь.
– Да, сударыня, я вам снюсь… – отвечал граф Михайло покорно, не в силах открыть страшную правду.
– Ах, как вы смеете мне сниться? Я же чужая жена, и ко мне вам не следует являться даже во сне… А до вас мне привиделся один галантный кавалер… как он меня обнимал! Жаль что все это только сон…
Граф Г., не желая разрушать хрупкую иллюзию и не прощаясь, выпрыгнул в окно, решив исчезнуть более прозаическим, но все же эффектным способом. Кое-как добравшись до дома на Невском, он поднялся к себе и взгромоздился на постель, раздевшись не без помощи слуг, которые привыкли к загулам барина, дабы забыться спасительным сном, столь помогающим нам в часы тревог и ожиданий.
На следующее утро месье Морозявкин, свидевшийся уже со всеми служанками и даже симпатичными поварихами княжеского дома, был весел и молод, явно окончательно избавленный от колдовских чар. Что же до графа Г., то он был сумрачен и подавлен, терзаясь раздумьями. Не в силах прямо обличить князя Куракина, к которому он всегда питал глубочайшее почтение и почти сыновьи чувства, он все же понимал, что столь серьезное обвинение должно найти подтверждение или же быть опровергнуто. Разумеется менее знатный и благородный человек мог бы написать на князя донос в Тайную экспедицию или даже и на высочайшее имя, однако не в графских привычках было так действовать. К тому же он не вполне мог доверять утверждениям серного барона.
– Что же тебя беспокоит, мой друг? – вопросил Морозявкин у графа за утренним завтраком.
– Я все думаю… думаю, кто помогал барону у нас, в нашем лагере. Эта мысль грызет меня! – признался граф Г. приятелю.
– И какие идеи есть у тебя по сему поводу? – осведомился Вольдемар, доедая оладьи со сметаной и запивая их киселем так, что к его натуральным усам прибавились еще разноцветные сметанные и кисельные.
На это граф ничего не ответил, и только повел глазами вверх, в сторону княжеских покоев. К счастью в это утро Морозявкин все схватывал на лету.
– Как, думаешь наш хозяин нас и того-с? Сдал с потрохами? Ах разбойник! А откуда сии сведения? Сорока на хвосте принесла?
– Вещий сон… – пояснил граф неопределенно, и стал хрумкать французской выпечкой, что доставлялась к столу от собственного повара-француза Анатоля, недавно нанятого князем по примеру всех состоятельных людей той эпохи.
– Снов у нас полно и в походе было, сия вещь нам знакомая! А может ты у него самого спросишь?
– Как, вот так прямо? – удивился граф, не привыкший к простонародной откровенности.
– Да, а что? Мне тут уже надоело, даже если и выгонят – не страшно… ладно, пойду прогуляюсь! – и с этими словами Морозявкин влил в себя остатки чая из так называемого «самовара», новомодной тульской диковины, и ушел искать приключений за оградой.
Почти немедля подвернулась и подходящая оказия – мажордом почтительно сообщил графу, что их сиятельство Александр Борисович приглашает его к себе после завтрака. Без промедления придя в княжеский кабинет, граф услышал приятную новость:
– Ну что ж, голубчик, рад тебе сообщить, что сегодня же вечером твои усилия будут достойно вознаграждены! Только что прикатил фельдегерь из Гатчинского дворца, государь наш желает тебя видеть, и не токмо тебя, но всех героев, вернувших отчизне нашей ценнейшие бумаги. Передай своему Вольдемару чтобы оделся прилично, и маршируйте во дворец сегодня же, в семь часов к крыльцу подадут экипаж.
– Ваше сиятельство, исполню все непременно, однако же хочу вас спросить… и не осмеливаюсь… – слегка оробел граф Г.
– Что такое, граф? Говори все без утайки, я велю тебе!
– Хоть это и никак невозможно… но слышал я предположение… которое желаю отвергнуть всей душой! Правда ли что вы… что вы раскрыли Черному барону, где лежала тетрадь провидца и как ее достать? – выложил наконец граф свои сомнения и густо покраснел.
– Как? Да как ты мог помыслить такое! – возмутился его сиятельство весьма искренне. – Да кто ж сказал тебе такую ересь?
– Черный барон, во сне! – отвечал граф Г., нимало не сомневаясь.
– Бред! Если кого он и имел ввиду, так может братца моего, а не меня! Да и вообще нашел кому верить – слуге диаволовому, да к тому же и призрачному… —
– А откуда же вы знаете что он призрачен? – удивился граф.
– Я, дружок, все знаю, гораздо более, чем ты себе помыслить можешь! В общем так, ежели хочешь сегодня явиться ко двору – забудь ты эту враку, и не вспоминай!
– Не могу..
– А я тебе приказываю – забудь! Меня, старика, решил опозорить, вон как! Ладно, далее упрашивать не стану, оревуар тебе до вечера, – с этими словами князь дал понять, что визит окончен.
Поймавши друга Морозявкина, к счастью еще не успевшего уйти дальше «Гейденрейхского трактира» на Невском и не потерявшего окончательно человеческий облик, граф Г. привел его в доме во вполне приличное состояние с помощью холодной воды и сапожной щетки, а также одолжил ему кое-что из своих поношенных платьев.
Так что ввечеру они вышли к золотой княжеской карете с лошадьми цугом, лакеями и скороходами при полном параде, в расшитых камзолах и модных туфлях, Морозявкин даже спрыснулся какими-то духами, столь резкого аромату, что оставалось лишь надеяться, что государь не будет к нему слишком уж принюхиваться.
Князь не пожелал ехать с ними в одной карете и отбыл во дворец ранее, а вот девица Лесистратова оказалась тут как тут. Давно не видевший ее граф отметил не без удовольствия ее наряд, скромный, но в то же время привлекавший внимание, декольте, которое вроде бы и прикрывало все что нужно, но в то же время оставляло место фантазии, а также кокетливую шляпку с атласными лентами.
Передавши тетрадь с пророчествами лично генерал-прокурору, когда-то и откопавшему записки провидца среди секретных бумаг, она была вместе с благодарностью тут же засажена за преогромный отчет об их походе, коий и написала в три дни на пяти дюжинах страниц, с превеликим усердием и тщанием. Теперь, освободившись от этого бремени, она была весела и без умолку щебетала как птичка:
– Ах, как мне приятно вновь видеть вас, граф! – говорила она, взяв графскую руку в свои нежные ладони. – Как я соскучилась!
– Наша радость взаимна, сударыня, – отвечал ей граф Михайло, мысленно готовясь к высочайшей аудиенции.
Мысль о том, что сейчас он вновь увидит монарха, который не побоялся разрушить косные многолетние устои, наполняла трепетом его сердце. Роскошный княжеский экипаж с холеными лошадьми мигом домчал всю компанию до Гатчинского дворца, но ни облицованные желто-красным известняком, или же черницкой плитой, проемы меж колонн, ни роскошные гранитные парадные лестницы, ни изумительная живопись на стенах – ничто не могло отвлечь его от этой мысли. Надобно отметить, что Гатчинский дворец, бывшее обиталище Григория Орлова, фаворита императрицы Екатерины II, при Павле Петровиче стал несколько похож на крепость, однако же блеска не потерял.
Государь изволил принять прибывших в Белом Зале, дабы подчеркнуть торжественность события. Князь Куракин, отправившийся во дворец ранее, был уже тут как тут. Скульптуры императоров Каракаллы и Антиноя, барельефы «Жертвоприношение» и «Пастух» смотрели на них свысока, живой же император напротив был очень милостив. Войдя в залу стремительной походкой и величавым жестом усадив всех на белые стулья вдоль белых же стен, он объявил:
– Понеже вы приложили немалые усилия, то порученное вам выполнили с успехом. Князь Алексей Борисович уже передал мне искомое, и ныне оно вновь лежит в ларце, запертом на ключ, и ожидает внимания наследников наших. Полагаю что вскрыть сие можно лет через сто, не менее. Пожалуй что знание о судьбе своей царю, мое завещание открывшему, не доставит ему особого удовольствия, однако же он будет по крайней мере осведомлен…
– Воистину так, ваше величество! – поддакнул князь Куракин, однако Павла это не обрадовало.
– Да, наш удел, удел монархов – не ожидать особой благодарности от подданных наших за тяжкий труд управлять ими. Однако же усердные подданные могут напротив рассчитывать на монаршию благодарность. Вот вы, Александр Борисович, уже и действительный тайный советник, и вице-канцлер, и имений у вас не счесть, и орден Андрея Первозваного вам жалован… Уж и не знаю что еще придумать, как вознаградить вас, – промолвил император в раздумье, глядя на Андреевскую звезду на камзоле Куракина.
