Макс Коллинз - Сделка
– Это выше моего понимания, – произнес я. Кати глаз с него не сводила; они держались за руки. – Когда ты вернулся? Почему не сообщил мне о своем возвращении?
– Мой отпуск прошел быстро, – сказал он, пожимая плечами. – Я был в Нью-Йорке, получая этого «человека года», и у меня прошлым вечером появилась возможность прилететь сюда военным самолетом. Перед отлетом я позвонил Бену с просьбой собрать некоторых людей. Это он придумал устроить сюрприз. Итак, я приехал днем и провел вечер с мамой и со всей семьей. Завтра мне надо на прием к мэру Келли, где будут городские заправилы, но этой ночью я решил встретиться со своими старыми друзьями. Черт, как здорово оказаться дома!
– Я видел эту дурацкую фотографию, – сказал я, ухмыляясь и качая головой, – на которой ты целуешь землю, сойдя с корабля-госпиталя на землю в Сан-Диего. Некоторые ребята на все готовы, лишь бы попасть в газеты.
Барни сухо улыбнулся и погрозил мне пальцем.
– Я же поклялся, что если когда-нибудь вернусь Домой, то первое, что я сделаю – это нагнусь и поцелую землю. Ты помнишь это?
– Помню.
– И я сдержал свое обещание.
– Ты всегда так поступаешь, Барни. Поэтому пообещай мне, что ты не вернешься туда, Барни.
– Это обещание просто сдержать. Я не вернусь назад, Нат. Шрапнель попала мне в руку и ногу.
Пройдет несколько месяцев, прежде чем я смогу обходиться без моей верной деревянной трости.
Он говорил о своей трости, привезенной с Гуадалканала, которая была прислонена сбоку к его скамье Большой набалдашник трости был в форме головы с глазами, сделанными из зеркальных камней. А во рту было нечто, напоминающее шесть человеческих зубов
– Настоящие зубы япошек, – похвастался Барни, увидев, что я разглядываю их.
– Хорошо, Барни, – промолвил я. – Рад, что ты не стал азиатом или чем-то в этом роде. Кати заговорила:
– Барни перевели в Морской технический дивизион.
– Это никак не связано с каким-либо социальным заболеванием? – спросил я его. Он скорчил гримасу.
– Ты спятил?
– Да. Так что заткнись – из-за этого меня и комиссовали. – Я коротко объяснил ему, как Элиот борется с венерическими болезнями и как трепом об этом старался скрыть от меня, что занимается правительственными заданиями. Барни это развеселило.
– Я буду ездить по военным заводам, – пожал он плечами. Барни казался смущенным. – И буду рассказывать рабочим, как оружие и боеприпасы, которые они изготовляют, помогают нам косить япошек. Сущее безделье. Полная фигня, на самом деле.
Кати многозначительно взглянула на него, а потом – на меня и сказала:
– Не слушайте его. Его начальство сказало, что это – важная служба, ничуть не менее важная, чем на Гуадалканале! На военных заводах существует серьезная проблема с посещаемостью, и, возможно, что разговор с таким героем, как мой муж, воодушевит рабочих, и они станут смотреть на свою работу по-другому и ходить на заводы по расписанию!
Кати была полна энергии, но что-то в ее поведении настораживало: было нечто неестественное в ее живости. Какая-то безнадежность. Я не был хорошо знаком с ней: мне казалось, что женитьба на девушке из шоу-бизнеса не принесет моему приятелю ничего хорошего, тем более что он разошелся со своей женой Перл, которая мне очень нравилась. Поэтому я не жаловал Кати, и всегда считал, что из их брака ничего не получится.
Но сейчас, в этом прокуренном зале я понял, что она и в самом деле любила этого паршивца. Также я обратил внимание, что Кати очень беспокоило еще что-то, касающееся Барни.
Барни взглянул на нее – свою знаменитость в красивом маленьком голубом платье. У нее была изящная мальчишеская фигура. По его взгляду я понял, что он тоже ее любит.
– Кати отказалась от двух ролей в кино, Нат, только для того, чтобы иметь возможность путешествовать со мной. В этом турне по военным заводам мне придется заезжать на пять-шесть, а иногда и семь предприятий в день. Мы организуем ралли «Уор Бонд» и соберем банк крови для переливания... Я не возражаю против этого – мы-то с тобой знаем, как страдают наши ребята на этих тропических островах, как им нужно вооружение и боеприпасы.
Ему бы на распродажах выступать.
Я спросил:
– Как долго ты будешь в городе, Барни?
– Вообще-то у меня длинный отпуск. По крайней мере, месяц. И в Чикаго будет наша база – когда мы начнем тур. – Он улыбнулся Кати и сжал ее руку. На ней был алюминиевый браслет, сделанный из обломка японского «Зеро», который Барни подарил ей.
Я спросил:
– Ты помнишь д'Анджело? Он здесь, в городе. Улыбка Барни исчезла.
– Знаю. Я просил Бена пригласить его, но он что-то не пришел.
– Ты знаешь, он потерял ногу?
– Как Уоткинс, – произнес Барни. – Только тот потерял обе ноги.
– Вот черт! Где он?
– В Сан-Диего. Я заходил к нему. Он все еще в больнице, но его дела идут неплохо.
– Дай мне его адрес.
– Конечно. А с двумя солдатиками все в порядке. У меня есть и их адреса, если хочешь.
– А ты не знаешь, у Монока была семья?
Барни покачал головой, и его лицо стало угрюмым.
– Я проверял. У него никого нет. Я просто сидел там. Братья Милз пели «Бумажную куклу». Только, кажется, кто-то уменьшил громкость Барни сказал:
– Я отправлюсь в Кенсингтон повидать д'Анджело как только смогу.
– Ему, знаешь, досталось от газет.
– Нет, я этого не знал, – сказал Барни. Я объяснил ему, что д'Анджело вел любовную переписку с Эстелл Карей. Барни знал об ее убийстве – дело, похоже, достигло размеров национальной трагедии.
– Так они напечатали их любовные письма в этих чертовых газетах? – вскричал Барни. – Сволочи поганые!
– Один из виновных в этом находится здесь.
– Ты говоришь о Дэвисе?
– О нем. О человеке с фиолетовым значком храбрости на подбородке.
– Как он его получил?
– Он заработал его.
– Твоих рук дело?
– Тот, кто стал морским пехотинцем, останется им навсегда.
– Скотина, – сказал Барни, поднимаясь со скамьи. Опираясь о свою деревянную трость, он заковылял к Дэвису и стал честить его от "А" до "Я". Смотреть было приятно.
Я пересел к Кати и спросил ее:
– В чем дело, малышка?
– Вы о чем?
– Ты беспокоишься об этом маленьком паршивце, не так ли?
Кати сжала губы, а затем кивнула.
– Почему? – спросил я.
– Он очень болен, Нат. У него бывают ужасные приступы малярии. Начинаются лихорадка и озноб. И он не может уснуть, а когда засыпает, его преследуют кошмары.
Знакомая история.
– Черт! – сказал я. – А выглядит он хорошо. Посмотри на темные круги у меня под глазами. У него и одного нет.
Моя слабая попытка развеселить ее привела к тому, что Кати едва не разрыдалась.
– У него ужасные головные боли, – продолжала она. – Ему так больно. Я хочу, чтобы Барни отложил свою поездку, но он не сделает этого.
– Так вот почему ты отказалась от участия в съемках. Ты хотела быть с ним рядом, когда ему плохо.
Она кивнула.
– Я боюсь за Барни. Я хочу быть рядом с ним, чтобы присматривать. Ему на самом деле нужно шесть месяцев для того, чтобы полностью выздороветь, Нат но он до того упрям, что и слышать об этом не желает.
– Он – хороший боксер, солнышко. Я думал, ты знаешь.
– Он очень высоко тебя ценит, Нат.
– И я высоко его ценю.
– Может, ты поговоришь с ним.
– Может, поговорю.
Она поцеловала меня в щеку.
Потом Кати улыбнулась и сказала:
– А ведь ты считал меня охотницей за золотом, правда?
– Да. Я был не прав, считая тебя охотницей.
Подошла Салли, держа под руку Барни.
– Я поймала его, когда он стращал прессу, – заявила она. – Так себя не ведут в коктейль-баре, согласен?
– Барни, мне за тебя стыдно, – промолвил я. Салли произнесла:
– Конечно, я не виню тебя. Этот мерзавец из газеты выставил на всеобщее обозрение любовную историю бедного солдата, и все пускают теперь слюни. Кстати, как они раздобыли письма? Они настоящие?
– Думаю, да, – произнес я, не вдаваясь в подробности до тех пор, пока позже мы не оказались в ее постели в маленькой, но роскошной комнате в «Дрейке».
– Так ты хочешь сказать, что некий полицейский детектив тайком взял эти письма, снял с них копии и продал той газете, которая дала за них самую высокую цену? Что же это за полицейский?
– Обычный чикагский, – сказал я. – Послушай-ка, что я тебе расскажу.
И я поведал ей о дневнике. О том, как один состоятельный клиент нанял меня для того, чтобы я изъял из дневника некие скользкие записи о нем. А также о том, как я договорился с одним сержантом полиции который за две тысячи долларов, данных моим клиентом, передал мне дневник, ставший ныне моей собственностью.
– Ты обманываешь меня, – сказала она. – Дневник Эстелл Карей у тебя?
– Он был у меня.
– Что ты хочешь сказать? Ты имеешь в виду, что передал его своему богатому клиенту?
– Не совсем.
– Тогда Друри?
