Валерий Введенский - Мертвый час
– Тогда вычислите, уж пожалуйста, грабителя, выкравшего у Волобуева облигации, – подначил Крутилина Дмитрий Данилович. – Четыркин так яростно отрицал свою вину, что, признаться, ему поверил. И теперь мучаюсь над этой загадкой.
– Придет время – вычислю, – улыбнулся Крутилин.
– Я знаю, кто их украл, – раздалось от двери.
Все вздрогнули. За разговором и не заметили, как в столовую вошла Нина.
– И кто? – спросил Крутилин.
– Здравствуй, Ниночка, проходи, – пригласила барышню Сашенька, чуть не указав на Асино место. Хорошо заметила, что и княгиня Урушадзе стоит у двери. – Асечка! Как я рада, что ты вернулась.
– Это я ее привела, – пояснила Нина, – чтобы знала, кто причина ее бед.
– И кто? – повторил вопрос Иван Дмитриевич.
– Ограбление графа Волобуева задумала я, – выпалила Нина.
– Не может быть, – прошептала Ася.
– Дети, марш в сад, – скомандовала Сашенька отпрыскам.
Никто из них не шелохнулся.
– Мы тоже хотим знать, – заявил Евгений.
– А ну быстро.
Таня фыркнула и вышла первой, Володя, схватив в каждую руку по бутерброду, поплелся за сестрой. Евгений надеялся, что ему, как старшему, позволят остаться, но мать была неумолима.
– Сперва все хорошенько обдумайте, Нина, – попытался предостеречь девушку от необдуманных заявлений Дмитрий Данилович. – Иван Дмитриевич при исполнении и не сможет сохранить услышанное в тайне.
– Потому и пришла.
Присаживаться Нина не стала. Рассказывала стоя:
– Отец в завещании отписал мне оба имения на Брянщине, все акции и облигации, большую часть денежных вкладов. Маме досталась лишь небольшая сумма, впрочем, вполне достаточная для скромной жизни. Но, по условиям завещания, я стану богатой лишь после замужества. До того всем распоряжается опекун, конечно, под наблюдением Опекунского совета.
– Опекун – ваша мать? – предположил Крутилин.
– Да. Должна признать, последняя воля отца сперва показалась мне странной. Почему он оставил все состояние мне, а не матери? Но не прошло и года с его смерти, как я его поняла. Батюшка опасался, что мама снова выйдет замуж и нашим имуществом станет распоряжаться ее новый супруг. И потому решил подстраховаться на случай, если тот окажется проходимцем. Как в воду глядел! До сих пор не понимаю, как после отца, настоящего русского помещика, умного, доброго, справедливого, на похоронах которого рыдали сотни наших бывших крепостных, мать вышла замуж за спившегося, дурно пахнувшего, необразованного похотливого урода.
– Ниночка! О покойных так не говорят, – попыталась сделать внушение Сашенька.
– Про негодяев только так, – парировала девушка. – После их свадьбы мы перебрались в Петербург, по словам матери, ради моего образования. Я чувствовала, я знала, что на ее чувства Глеб Тимофеевич отвечает лишь внешне, а в глубине своей подлой души он maman ненавидит и жаждет избавиться от нее. Вижу на ваших лицах скепсис. И понимаю почему! Разве можно верить падчерице, возмущенной тем, что ее мать вышла замуж вторично? Как вы ошибаетесь! Была бы счастлива, если бы новый мамин муж оказался достойным ее. Но Четыркин… Знаю, так говорить грешно, но я рада, что он убит. Ведь он… Нет, все равно не поверите.
– Ты говори, мы разберемся, – буркнул Крутилин.
Монолог девицы был сумбурным и затянутым, а Ивану Дмитриевичу хотелось побыстрей узнать про грабителя, не вникая в чужие семейные дела.
– Четыркин собирался убить маму. Да-да, не смейтесь. Как-то в их спальне среди белья в шкафу я обнаружила книгу, описывающую действие разных ядов. Зачем он ее изучал? Зачем на кухне прятал склянку со стрихнином?
– Сообщали об этом матери, мадемуазель? – спросил Крутилин.
– Да. Она в ответ рассмеялась. Мaman плохого про Четыркина слушать не желает. Сколько раз я жаловалась, что Четыркин не дает мне прохода, все время пытается коснуться, погладить, потискать. Мать в ответ, де, я преувеличиваю и что Четыркин теперь мне отец, а значит, вправе проявлять свои чувства.
Не дождавшись от нее защиты, решила действовать сама: выйти замуж и избавиться от опеки. Но за первого встречного не хотелось. Мечталось по любви, чтоб до гроба. В прошлом году нас пригласили сюда на свадьбу, и я познакомилась с Николя Волобуевым. Вы ведь не знакомы с ним? Он похож на старшего брата, только еще более красив. Мы стали встречаться. Раз в неделю он провожал меня из гимназии до дома. Я попыталась открыться матери, сказала, что влюблена, но она в ответ закричала, что Николя мне не пара и она костьми ляжет, но не допустит нашего брака. Потому мы и скрывали наши чувства. У Николя тоже не все складывалось гладко. Он хотел поступать в Технологический на инженера, но граф Андрей настоял, чтобы тот шел в офицеры. И мы решили действовать. Николя заявил отцу, что поедет в Москву поступать в Пехотное училище. Граф удивился, но возражать не стал. На самом деле Николя не уезжал из Петербурга. Поселившись у приятеля, стал ждать от меня сигнал.
– Какой сигнал? – не понял Иван Дмитриевич.
– Нам нужны были деньги. Ведь вступить в наследство сразу не удастся: всякие нотариусы, проволочки, вдруг мать оспорит наш брак? А адвокаты стоят дорого. И я предложила Николя позаимствовать средства у его отца.
– Это называется украсть, – дал юридическую формулировку намерениям Нины Дмитрий Данилович.
– Нет, позаимствовать. Я все вернула бы, и с процентами, когда получила бы наследство.
– Расскажите про ваш план поподробней, – попросил Иван Дмитриевич.
– Николя должен был пробраться в кабинет отца и взломать ящик. Это возможно лишь ночью при условии, что граф в отъезде, потому что спит он в кабинете. Мне предстояло выяснить, когда Андрей Петрович останется на ночь в Петербурге. По словам Николя, такое, хоть и нечасто, случалось. Чтобы быть в курсе событий, я сблизилась с Асей. Прости меня, дорогая, за этот гадкий поступок.
– Я… я прощаю! Я понимаю тебя и рада, что у Николя будет такая смелая и решительная жена, – вымолвила княгиня Урушадзе.
Нина горько улыбнулась:
– Нам не суждено соединиться.
– Почему?
Вместо ответа на этот Асин вопрос Нина продолжила признания:
– Но весь июль, как назло, Андрей Петрович ночевал дома. Мы с Николя сходили с ума от ожидания. Рискуя быть узнанным, он пару раз приезжал в Ораниенбаум, чтобы со мной повидаться. О прибытии Николя я узнавала по зарубкам, которые он оставлял на лестнице, что ведет с Кронштадтской в Нагорную часть. Каждое утро я там спускалась и, если видела свежую отметину, бежала в Верхний парк, где Николя меня ждал на скамейке. Однажды и мне удалось вырваться в Петербург.
– Когда обманула Пржесмыцкую? – уточнила Сашенька.
– Да, так и было. Мы с Николя погуляли по набережным и даже поцеловались. И вот двадцать четвертого июля я совершенно случайно узнала, что у графа Волобуева в полночь назначено свидание в Петербурге. Сразу пошла на телеграф и дала Николя телеграмму.
– Откуда узнала про свидание? – перебил девушку Крутилин.
Нина сцепила губы, судя по ее мимике, отвечать на этот вопрос она не собиралась.
– Ну же, ну, – поторопил ее Иван Дмитриевич. – Снявши голову, по волосам не плачут. Если признаваться, то во всем.
Девушка смотрела в пол.
– А давай угадаю. Письмо Красовской прочла? Правильно?
И снова чуйка Крутилина не подвела. Его смелая догадка подтвердилась
– Как вы узнали? – ошарашенно спросила Нина.
– Анастасия Андреевна, дайте-ка мадемуазель ваш листок, – попросил Крутилин, Ася торопливо достала записанный ею со слов мужа текст письма Красовской. – Оно? То самое?
Нина пробежала листок глазами:
– Текст – да, но почерк другой.
Ася кинулась Нине на шею, закричав Крутилину:
– Убедились? Авик не врет. Никогда не врет.
Крутилин и сам был доволен.
– Хотелось бы узнать, мадемуазель, – обратился он к Нине, когда закончились объятия, – при каких обстоятельствах вам удалось узнать содержимое письма, которое вам не предназначалось.
Нина, потупив взор, стала рассказывать:
– В тот день, 24 июля, maman с Четыркиным куда-то ушли, я сидела дома одна, читала. Вдруг заходит Красовская и спрашивает Глеба Тимофеевича. Я предложила ей обождать, хотя знала, что мои вернутся не скоро, ведь они только что ушли. Потому что мне хотелось пообщаться с великой актрисой. Я видела Красовскую на сцене – это незабываемо, волшебно, гениально. Макрида растопила самовар, мы с Екатериной Захаровной сели пить чай. Я принялась рассказывать, что мы с отцом тоже ставили спектакли в имении.
– Любительские? – уточнила Сашенька.
– Губительские, так называла их маман. Мол, только пьесы портим. Но мы с отцом эти постановки обожали. Привлекали соседей, строили декорации, накладывали грим. Я даже наши фотографические портреты вытащила, показать себя в гриме. Но Красовская меня почти не слушала, думала о чем-то своем. Выпив чаю, попросила принести листок бумаги, перо и чернильницу. Я заодно прихватила протекучку. Абсолютно новую!
