Валентин Лавров - Кровавая плаха
— Вы меня мистифицируете, Иван Дмитриевич! — отмахнулся прокурор. — Ничего подобного вы знать точно не можете.
В это время появился судебный эксперт Нестеров. Он приступил к делу.
…Пройдут годы. А. Ф. Кони будет вспоминать: «Покуда в соборе пели чудные слова заупокойных молитв, в двух шагах от него, в освещенной зимним солнцем келье, происходило вскрытие трупа несчастного… Состояние пищи в желудке дало возможность определить, что покойный был убит два дня назад вечером».
— Ваши предсказания начинают сбываться! — воскликнул прокурор, обращаясь к Путилину. — Невероятно!
В ответ сыщик лишь хмыкнул.
О пристрастиях к чаюНачали допрашивать насельников Лавры. Монахи дружно показали, что убитый вел замкнутый образ жизни, лишь изредка принимая у себя Антипа и певчих. Именно Антип показал, что Илларион хранил мешочек с золотыми монетами в комоде. Теперь мешочек исчез.
— Вы, Анатолий Федорович, пока допрашивайте, а я отправлюсь кой-куда…
На Невском проспекте в чайном магазине, расположившемся в доме под номером 106, сыщика встретил коренастый человек с густой бородой и в английском сюртуке хорошей работы. Это был владелец двух десятков магазинов, крупнейший чаеторговец Шляков.
— Алексей Евдокимович, что-то я давно не встречаю в продаже одиннадцатый номер?
— Китайского захотели? — улыбнулся купец. Он полез в шкаф и достал точь-в-точь такую же пачку, как та, что валялась, закапанная кровью, в келье Иллариона. — Возьмите подарка ради! С полицией дружить всегда полезно.
— Спасибо, не откажусь! Вы давно этот сорт получили?
— А мы и не получали. Это мне Чекалин от щедрот своих пять пачек презентовал. Это рядом, в доме под номером сто двенадцать по Невскому. Раньше этим сортом и я торговал, и «Цзинь-Лунь», и еще кто-то, а теперь только у Чекалина. Уж очень поставщик цену взвинтил, все больше немцам и англичанам отдает.
…Старик Чекалин, с незапамятных времен знакомый с Путилиным, увидев сыщика, насторожился. Но узнав, что дело идет об убийстве монаха, сочувственно произнес:
— Рад бы вам, Иван Дмитриевич, помочь, да как? Я ведь за прилавком не стою, а разве приказчики упомнят? Вон сколько народа за день у нас перебывает!
Опросили приказчиков. Те действительно ничего интересного не сообщили. Путилин уже начал натягивать на себя свою роскошную шубу, как Чекалин задумчиво сказал:
— Я, по обычаю, кое-кому в подарок отправил по пять пачек — Шлякову, Буре, служащим Лионского кредита… И заходил ко мне содержатель буфета на железнодорожной станции Любань. Зовут его Вильгельм Дитмар.
— Это который моряк?
— Тоже мне «моряк» — с печки бряк! — улыбнулся Чекалин. — Так, коком плавал, а все про свои подвиги морские травит. Был он у меня дня четыре назад, я ему десять пачек отпустил. Говорит: «Для серьезных пассажиров на заварку пойдет!» Где сейчас? Ей-Богу, не знаю. К себе, поди, в Любань уехал.
В железнодорожном буфетеВ половине восьмого следующего утра, когда морозный сумрак еще только собирался рассеиваться, поезд номер 41 медленно отполз от петербургской платформы. Во 2-м классе, откинув голову на высокую кожаную спинку дивана, тихо дремал великий сыщик. Рядом примостились два крепких парня в простонародной одежде — его агенты. План ареста убийцы был нехитр и отрепетирован.
…Точно по расписанию в 9.30, отмахав 78 верст, шипящий паром и блестящий никелированными частями своего громадного корпуса паровоз затормозил у кирпичного здания станции Любань.
Агенты легко спрыгнули на платформу и устремились в буфет. Как было условлено, Путилин минут десять погулял на привокзальной площади и лишь тогда вошел в дымное помещение буфета. Несмотря на ранний час, просторное помещение было забито людьми разного разбора. Ремесленники, купцы средней руки, отставной чиновник в форменной шинели времен Николая Павловича, труппа актеров — все галдели, хохотали, криками подзывали половых, угорело носившихся по залу с подносами.
За стойкой величественно возвышался здоровенный белобрысый детина с бесцветными круглыми глазами и выпяченным острым подбородком. Правая рука его была перевязана.
К Путилину подлетел половой в красной косоворотке, расшитой по высокому вороту и подолу белым шелком, перетянутой серебряным кушаком:
— Позвольте посадить вас к столику, — развратно изгибаясь, скороговоркой произнес половой. — Вот сюда. — Он сдернул с локтя салфетку и смахнул невидимую пыль с Я крахмальной скатерти. — У нас нынче поразительная осетрина в галантире — сплошное упоение-с! Симфония! Водочки померанцевой или простой? Графинчик маленький или сразу большой? Ежели временем располагаете, можете из аквариума живого карася приказать — вон зебрами шевелит, жирный, паразит, как поросенок, право!
Тут агенты подали голос, начали шуметь — по сценарию.
— Эй, хозяин, чего тут мне принесли? — кричал один. — Не бифштекс, ошметки какие-то!
Другой горлопанил еще шибче:
— Ты, узурпатор, чего? Влюбился, что ль? Соли бухнул полфунта — а я есть должен! Без-зоб-разие! Буду начальству жалиться! Народ травят…
Лицо буфетчика исказилось злобной усмешкой. Он медленно вышел из-за стойки, приблизился к шумевшим:
— Чем вы недовольны? Эй, Никифор, поменяй порции у этих.
И в тот же миг оказавшийся за спиной буфетчика Путилин резким и сильным движением руки перехватил его шею, потянул назад. Буфетчик повалился на спину. Агенты дружно набросились на преступника, нацепили ему наручники.
…Буфетчик был настолько уверен в своей безнаказанности, что даже не нашел нужным далеко прятать мешочек с золотом. Вместе с какой-то рухлядью он лежал у него на кровати под подушкой.
ТактикаВопреки очевидности, буфетчик пытался запираться:
— Никого я не убивал! И в Питере уже целый месяц не был!
— Откуда же у тебя золото отца Иллариона?
— Золото мое, а мешочек сам Илларион мне подарил… на память.
— Врать-то нехорошо! — веселился Путилин. — Ведь ты еще в прошлый вторник в келье Иллариона сидел, рассказывал, что десять пачек чая китайского бандерольного, с жасмином, купил в магазине на Невском у Чекалина. Да еще иеромонаху пожертвовал от щедрот своих пачку. Только ты зря резать его стал. Грех-то какой! А если бы насмерть? С трудом удалось отходить…
Дитмар еще больше выкатил бесцветные глаза, прохрипел:
— Так он жив?
— Вот сейчас повезем на очную ставку! Ты ведь кортиком резал? Куда его спрятал?
— Под половицей, — признался вконец ошалевший буфетчик. — Да не под той, а вот под этой, у окна. Гвозди надо выдернуть.
Достали офицерский морской кортик с золотой и серебряной отделкой. Путилин покачал головой:
— Это ты тоже спер! Ну, шустрый… За что тебя из флота того… фьють?
Лицо буфетчика еще больше налилось багровой кровью, но сквозь зубы пробормотал:
— Будто я взял судовую кассу…
— А ты, конечно, не брал? — Путилин счастливо засмеялся. — А отец Илларион за тебя заступался?
Буфетчик широко раздул ноздри, с ненавистью сплюнул себе под ноги:
— И это рассказал! Ну, заступился, не стали меня судить. Так лучше бы тогда судили, все легче бы отделался, чем в Сибирь теперь идти. Ведь он точно знал, что я забрал деньги, а меня, вишь, выгораживал: «Вина не доказана!» — И с недоумением, словно в бреду, затараторил: — Ну как же он выжил? Не понимаю, не понимаю! У-у!
…Тут же, сидя в задней комнатушке станционного буфета, составили протокол. Путилин дождался, когда буфетчик поставил свою подпись, и с какой-то странной печалью взглянул Дитмару в глаза:
— Нет, сукин сын, не сомневайся, свое черное дело ты сделал крепко — иеромонаха убил. Хочу верить, что тебя ждет самый печальный конец.
Забился, завыл со звериной яростью убийца:
— У-у, об-ма-ну-ли, оби-иде-ели!..
ТриумфСовременник вспоминал: «Путилин был очень возбужден и горд успехом своей находчивости».
Петербургское начальство давно смотрело на знаменитого сыщика как на героя, а тут сам Император Александр Николаевич призвал главу сыска и дружески изволил сказать:
— Я восхищен, Путилин, твоей блестящей деятельностью. Мне жаль, что малое образование не позволяет назначить тебя товарищем министра внутренних дел!
Один из умнейших людей той замечательной эпохи, А. Ф. Кони с нетерпеливым любопытством вопрошал:
— Теперь, Иван Дмитриевич, вы раскроете свои секреты? Без вскрытия трупа невозможно было объяснить количество суток, прошедших с момента убийства. Но вы с поразительной точностью сумели сделать это!
Не без некоторого самодовольства сыщик усмехнулся, словно хотел сказать фразу, которую от него в минуты откровения слышали собратья по профессии: «Хоть мы университетов не кончали, но Господь не обделил и нас талантишком». Вслух же сказал:
