Далия Трускиновская - Скрипка некроманта
Последней мыслью перед тем, как заснуть, было напоминание самому себе: как-то объяснить княгине, что Екатерина Николаевна — скорее всего, не пособница вора, а просто глупая женщина, позволившая ловеласу заманить себя в башню. И пусть княгиня, строгая по части домашних блудодеяний, проведет допрос и узнает, что все это значило…
Утром Маликульмульк съел сытный завтрак — чуть ли не котелок горячей гречневой каши с мясом, затем чай с плюшками и оладьями с медом. После такого завтрака подремать бы, расслабясь, но он спешил. Нужно было застать в «Лондоне» Сильвани — вдруг все же он поможет найти связь между Брискорном и хитрым старым Манчини? Затем нужно было как-то связаться с княгиней, узнать про маленького Никколо. И, наконец, решить — идти или не идти в канцелярию? Может, князь после объяснения с Брискорном и видеть своего канцелярского начальника более не желает?
Сильвани еще был в постели, когда Маликульмульк явился в «Лондон». Риенци, полуголый, брился перед зеркалом.
— Ступайте в спальню, синьор, — сказал он Маликульмульку. — Может, хоть вам удастся разбудить это чудовище! Он пропадал всю ночь — а нас уже однажды хотел пристрелить рогатый супруг его подружки! Теперь мы тут остались одни — женщины собираются в дорогу и увезут свое жалкое трио. А нам придется заниматься похоронами бедняги Баретти.
— Куда они направляются?
— В Митаву, вернее, за Митаву. Дораличе подцепила какого-то богатого курляндца, и он обещал устроить у себя в усадьбе музыкальный вечер.
Маликульмульк вошел в спальню и обнаружил там примерно такую же берлогу, как его собственная. Там было тепло, и спящий Сильвани раскинулся на простынях, как античный атлет, явив миру и свое мощное телосложение, и умопомрачительную волосатость. Он лежал на животе, и Маликульмульк даже не сразу окликнул его: он видывал в бане всякие мужские тела, но чтобы на плечах и загривке росла настоящая шерсть — видел впервые.
Звать пришлось долго. Наконец на голос пришел Риенци и как следует встряхнул своего товарища.
Сильвани долго не мог понять, чего от него хотят. Наконец он заговорил, сперва помянул всех известных ему чертей, потом потребовал холодной воды. Риенци заорал во всю пронзительную мощь хорошо поставленного голоса, что если грязный пес и засранец Джакомо опять сдуру застудит свою дерьмовую глотку, то пусть занимается своими делами сам — он, Карло Риенци, всегда договорится с любым импресарио, а дурак Джакомо их и по именам-то не знает!
Слушать итальянскую ссору было невыносимо, но певцы, выкрикнув разом все, что накопилось, очень быстро успокоились, и Сильвани, завернувшись в простыню, стал отвечать на вопросы.
Он вспомнил Брискорна, он согласился с тем, что вошел в комнату, где была спрятана скрипка, вместе с Манчини, потом вышел, потом опять вошел и взял свою шубу, под которой стоял футляр. И тут оказалось, что есть у Маликульмулька ангел-хранитель, подсказавший первый за все время этого бестолкового расследования правильный вопрос:
— Синьор Сильвани, для чего вы уходили из комнаты?
— Я зашел к квартету, — сказал певец. — Мне нужен был басист Антонио.
— Но ведь квартет к тому времени уехал!
— С чего вы взяли, синьор, будто он уехал? Музыканты только собирались уезжать, они как раз выходили в коридор. Я обменялся парой слов с Антонио…
— Значит, музыканты уехали всего за пару минут до того, как была обнаружена пропажа? — спросил Маликульмульк. — Значит, они были в своей комнате, когда Манчини, оставив скрипку в вашей комнате, ходил с Никколо по гостиным? И они могли знать, что скрипка сейчас — без присмотра?
— Да, но как вы можете их подозревать?! — закричал Риенци. — Мы бедные артисты, но мы — товарищи! Мы друг друга можем изругать, но украсть инструмент — это невозможно!
Маликульмульк, не ответив, вскочил со стула и побежал искать старика Манчини. Он хотел взять старого лгуна за шиворот и отнести его, как нашкодившего кота, в аптеку Слона, к Парроту на допрос. И он чувствовал, что хватило бы силы протащить этот груз на вытянутой руке от «Лондона» до Домского собора. Ведь музыканты могли не просто вынести скрипку — а вынести ее по просьбе Манчини. И их пьяные вопли — не более как демонстрация актерского мастерства!
Комнаты Манчини были заперты. Маликульмульк отыскал истопника и узнал, что старик не появился вечером, не появился и утром. То есть пропал он вскоре после того, как Маликульмульк обратился к нему по-итальянски.
Со всеми этими новостями Маликульмульк, даже не попрощавшись с певцами, поспешил в аптеку Слона.
— Я пойду в замок, — сказал он Парроту и Гринделю, изложив впопыхах свои новости. — Старый черт может опомниться и провести ночь у постели ребенка.
— Вы слишком хорошего мнения о нем, — отвечал Паррот. — А мысль пойти к ее сиятельству мне нравится. Давид Иероним, давай-ка мы по очереди сбегаем в цирюльню за углом. В таком виде являться к княгине совершенно неприлично.
Он был прав — если светлая щетина Гринделя не очень бросалась в глаза, то его собственная, черная, за сутки вылезала порядочно.
Маликульмульк был взволнован безмерно. Он, кроме всего прочего, боялся встречи с князем и с Брискорном. Если Брискорн невиновен — то, значит, философ нажил себе смертельного врага. Если Брискорн все же замешан в это дело — он тем более станет, защищаясь, губить канцелярского начальника. На чьей стороне окажется при сем Голицын — непредсказуемо.
Вдруг его осенило — княгиня могла бы строго допросить Екатерину Николаевну и добиться правды. Придворные дамы крепко побаивались княгини и врать ей бы не осмелились. Взяв в лаборатории бумагу и карандаш, Маликульмульк по памяти записал то, что наговорила ему Тараторка.
— Что случилось, герр Крылов? — спросил, улыбаясь, аптекарь герр Струве. — Отчего мальчики так всполошились?
— Ничего особенного, — ответил Маликульмульк, — у меня маленькие неприятности, и они хотят мне помочь. Они только дойдут со мной до Рижского замка и вернутся.
Пообещал — и промахнулся.
В Южный двор их пропустили не сразу — Паррот и Гриндель были караульным незнакомы. Маликульмульк позвал на помощь дворецкого, Егора Анисимовича, тот вышел и сказал, что их сиятельство княгиня велели просить. Тогда только все трое оказались в апартаментах Варвары Васильевны.
Княгиня ждала в своем кабинете. Первым велела зайти Маликульмульку.
— Явился, голубчик, — с неудовольствием сказала она. — К тебе уж посылали.
— Боюсь показаться на глаза его сиятельству, — честно ответил Маликульмульк. — И гонялся за итальянской скрипкой.
— И что же?
— Без вас не обойтись, ваше сиятельство. Нужно расспросить Екатерину Николаевну, мне она правды не скажет.
— А мне?
— Вам — пусть попробует не сказать!
Княгиня усмехнулась — ей нравилось ощущать себя настоящей хозяйкой.
— Вот, я записал то, что мне рассказала Маша, — Маликульмульк отдал княгине бумажку. — Мы эти слова истолковали в том смысле, что госпожа Залесская помогла полковнику спрятать украденную скрипку. К тому же я в первый день нового года проводил Екатерину Николаевну в Цитадель, в Петропавловский собор. Как я понял, там у нее было свидание с Брискорном, и свидание неутешительное — выйдя, она плакала и говорила странные вещи, о чем-то безмерно сожалела и боялась, что все придется рассказать вам, потому что лишь вы поймете.
Княгиня просмотрела бумажку.
— Степка! — крикнула она. — Вели Екатерине Николаевне сейчас же идти сюда.
— Ваше сиятельство, у нас есть доводы как в пользу Брискорна, так и не в пользу, — продолжал Маликульмульк. — Это как пресловутые чаши весов Фемиды. Сам с ним беседовать я не могу…
— Он тебя попросту пришибет, без лишних разговоров, — прозорливо заметила княгиня.
— А показания Екатерины Николаевны лягут на нужную чашу. Мне и самому бы не хотелось, чтобы виновником оказался Брискорн…
— А мне бы хотелось, чтобы никто не смел князя за нос водить! Пусть даже инженерный полковник! Никто бы не смел!
Сгоряча она ударила кулаком о столик, подскочила и слетела на пол корзиночка с рукоделием.
Рыжая чертовка, подумал Маликульмульк, невзирая на годы — прекрасная рыжая чертовка, и как вышло, что при беспутном дворе покойной государыни вдруг вызрела столь пылкая и долговечная любовь?
— Удалось ли вам узнать, ваше сиятельство, откуда в галерее взялся перевернутый ящик? — спросил он, собрав с пола моточки шерсти, фунтики, тряпочки и коробочки…
— Дозналась. В ящиках привезли фрукты. Места на поварне мало, народу суетилось много, и Трофимка велел все ненужное вытаскивать во двор. Какие-то корзины оказались в Северном дворе, а несколько ящиков — в Южном, но только людишки божатся, что возле дверей их не оставляли, а оттащили подальше, туда, где галерея загибается углом. Нетрудно было взять там ящик и донести до двери. Будь я кавалером — так бы и поступила.
