Валентин Лавров - Триумф графа Соколова
Пока Соколов раздумывал, как выправить положение, он разглядел в полсотне саженей от себя фигуру в шинели и с офицерскими погонами.
Сыщик кинул вожжи Вильгельму:
— Последи за моим коньком, скоро вернусь!
Подойдя к офицеру ближе, он узнал своего старого знакомого, пристава 1-го участка Лефортовской части подполковника Дмитриева. Дмитриев славился своей исполнительностью и горячностью. Немало было битых его суровой рукой городовых, дворников, извозчиков.
Вот и теперь, не обращая внимания на подошедшего к нему кучера в вытертой медвежьей дохе, Дмитриев размахивал кулаком в кожаной перчатке перед самым носом с виноватым видом стоявшего городового и что-то сердито ему выговаривал.
Соколов, спустив круглую шапку на лоб и отчаянно окая, начал притворно канючить:
— Простите великодушно, ваше благородие, господин подполковник, что за безобразие? Никакой езды…
Дмитриев с возмущением вытаращился:
— Чего тут ошиваешься? Пошел вон! — и опять повернулся к городовому.
Соколов продолжал:
— Приказали бы, ваше благородие, расстрелять двоих-троих, сразу бы очухались, дорогу расчистили.
— Что-о! — Дмитриев, сжав кулаки и с перекошенной от гнева физиономией, двинулся на Соколова, чтобы проучить нахального извозчика. — Ты ополоумел? — Кивнул городовому: — Посади этого советчика в кутузку и три дня есть не давай.
Городовой, неожиданным манером отвязавшийся от грозного пристава, с удовольствием бросился исполнять приказ, крикнул:
— Чего окусывашься! А ну пошли в участок!
Соколов цыкнул:
— Цыц, козявки! Сейчас вас по ушам завяжу! — и строго посмотрел на пристава: — Что у тебя тут происходит?
Пристав изумленно разинул рот, замычал что-то.
Соколов залился звонким хохотом на всю улицу.
Пристав встретился с сыщиком взглядом, узнал и тяжело задышал:
— Здравия желаю, Аполлинарий Николаевич! Вас совсем не признать, право.
Соколов руку для пожатия протянул, но строго произнес:
— Даю тебе, Александр Григорьевич, ровно десять минут, и чтобы тут ни одной лошади не было. Иначе!..
Пристав взял под козырек и гаркнул:
— Так точно! — Обратился к остолбеневшему городовому: — Беги на угол и прогоняй извозчиков на Покровскую и налево, к Нижней Красносельской. Запрети поворачивать назад — из города небось еще едут и едут. Ишь, сбор устроили! А тут сами справимся. Эй, Максимов! — Он поманил городового, стоявшего на углу Посланникова переулка. — Гони взашей, пусть дальше проезжают, не стоят здесь! И чтоб не возвращались — под страхом ареста!
Соколов спросил пристава:
— Как случилось, что все городские извозчики сюда съехались?
— Ах, — махнул он рукой, — вечная российская бестолковщина.
Городовой Максимов, выхватив из чьих-то рук плетку, хлестал налево и направо — и лошадей, и извозчиков. Мало-помалу все пришло в движение, на помощь подоспели другие городовые.
Вскоре Немецкая улица расчистилась.
Соколов еще прежде поспешил к своим саночкам. Вильгельму приказал:
— Оставайся, каждый день катайся тут вперед-назад. Никого не сажай, говори: «Занят!» Жди, когда девица сядет, про которую в приметах сказано. Вези ее, лишнего не запрашивай. Только не гони, я буду за тобой ехать. Понял?
Вильгельм Свистунов сиял счастьем, и щеки его горели здоровым румянцем.
— Рад стараться, ваше превосходительство! Всю жизнь мечтал полиции служить.
Прерванный обедГений сыска, вырядившись извозчиком, катал по Немецкой и всем прилегающим улицам. Еще затемно, часов с семи утра, он появлялся возле рынка, терпеливо поджидая девицу с восточным лицом.
Но в дело мешался лютый мороз. Все девицы и женщины были закутаны по самые глаза. Порой казалось, что идет именно она, Юлия Хайрулина, она же Елизавета Блюм. Соколов весело кричал:
— Садись, красавица, с ветерком доставлю!
Девицы улыбались красивому извозчику, сдвигали платок с красивого, раскрасневшегося лица:
— На своих двоих дойду, чай, не казенные!
— А саночки мои красивые да быстрые…
Девицы за словом в карман не лезли:
— Какие вы сами, такие и сани!
Соколов видел — нет, приметы не сходятся, и от девицы отставал.
Уже пошли третьи сутки, дело не двигалось.
Соколов, изрядно проголодавшись, подъехал к трактиру Добрякова. Он передал жеребца под уздцы прислужнику — парню со смышленым лицом, шустро выскочившему навстречу сыщику. На работнике была лишь сатиновая рубаха с ластовками.
— Задай овса да попоны просуши! — приказал сыщик.
Прислужник стал распрягать жеребца, а Соколов через заднее крыльцо отправился в трактир.
В двух небольших залах было многолюдно, чисто и тепло.
Соколов уселся в первом зале, спиной к стене, лицом к дверям — многолетняя привычка.
Он с наслаждением выпил водки, закусил белыми солеными грибами. Лакей — молодой, расторопный парень из ярославцев — поставил ему большую тарелку, налитую до краев, — селянку с белорыбицей. Черный хлеб был своей выпечки — теплый, очень вкусный.
Соколов вдруг увидал, как из дальнего зала вышла странная пара. Довольно высокого роста мужчина с узким лицом, выпуклыми глазами и висячими усами, переходившими в курчавую бородку. Он опирался на легкую тросточку и был похож на аптекаря или доктора с малыми гонорарами.
Рядом с ним, изящно ступая, шла стройная девица в темно-зеленом шелковом платье, подчеркивавшем ее прелести, со смуглым лицом, на котором выделялись крупные изумрудные глаза.
Сердце громко застучало: «Юлия Хайрулина, та самая, что оказывала помощь, — ставила жгут на плечо, которое мне прострелил минувшим летом злодей Чукмандин». (Читатели помнят эту историю, описанную в «Железной хватке…».) Сыщик не удержал счастливую улыбку: это Юлия Хайрулина, она же Эльза Блюм! Та самая, которую выдала ему Инесса Арманд, которая соблазнила Гарнич-Гарницкого, которая подсылала убийцу к нему, Соколову!
Мысль работала лихорадочно: «Задержать? Нет, лучше проследить!»
Парочка сняла с вешалки верхнюю одежду. На Юлии была короткая беличья, весьма легкая шубка, муфта, круглая песцовая шапочка, поверх которой девица возле зеркала повязала платок.
Ее спутник натянул на голову шапку-пирожок и надел тяжелое драповое пальто с бобровым, довольно облезлым воротником. Этот тип сразу же произвел на Соколова неприятное впечатление.
Парочка, впустив в помещение клубы морозного пара, покинула чайную.
Соколов вскочил с места, швырнул на стол рубль, в момент натянул шубу и шапку и выбежал на улицу.
ПогоняНа улице сгустилась темнота. В небе горели, словно в неведомой горнице, далекие лампадки — огоньки звезд. Ущербная луна стыла в далеком небе. Лишь на западе тлела узкая полоска догоравшего заката. В оранжевых морозных кругах светились электрические фонари.
Парочку сыщик увидал саженях в тридцати от себя. Они уселись в сани, извозчик заботливо накрывал их чем-то, возможно куском сукна.
Сани тронулись, свернули вправо — в сторону Елохова.
Соколов через ворота бросился к конюшне.
— Быстро запрягай! — крикнул сыщик прислужнику.
Прислужник, малый лет тридцати, немного выпивший и потому особенно старательный, снял с гвоздя тяжелую ременную узду, испускавшую кисловато-резкий запах конского пота, и направился к жеребцу. Запрягал он с необыкновенной ловкостью, уже надел хомут и подвязывал седелку, а Соколов помогал прилаживать легкую дугу.
Работа спорилась хорошо. Соколов потянул за узды неохотно шедшую лошадь, задиравшую морду, фыркавшую и продолжавшую дожевывать овес.
Прошла лишь минута-другая, а Соколов уже выезжал со двора.
Он понесся в том направлении, куда скрылись террористы. На повороте едва не перевернул сани, а из-под жеребца лишь в последнее мгновение вывернулся какой-то мужичок.
Городовой отчаянно засвистел и бросился наперерез, чтобы остановить шального извозчика. Но Соколов хлестанул жеребца, и тот, стелясь по обледенелой, накатанной дороге, полетел стрелой.
— Господи, спаси и сохрани! — лихорадочно шептал Соколов. — Неужто упущу? Конечно, в трактире выставим пост, а вдруг злодеи там не появятся? А тут важен не только день, каждый час! Но Юлия Хайрулина — хороша штучка. Папаша — такой достойный человек, командир сводно-гвардейского батальона лейб-гвардии Преображенского полка, а эта Юлия — р-революционерка, тьфу, гадость какая!
Он вспомнил минувшую осень и свое приключение в Поронине. Там он не только швырнул в речку большевистского вождя Ленина, но и совершенно неожиданно встретил Юлию. Судя по всему, она была уважаемым членом партии, приближенной к ее вождям.
Охранка тогда же сделала запрос, и выяснилось, что Юлия с осени 1913 года перешла на нелегальное положение и в доме отца больше не появлялась. Отец не вынес позора и застрелился.
