Сюзанна Ринделл - Другая машинистка
Я поставила чемодан и со вздохом присела на кровать. Я все делаю не так. Чего я хотела? Продемонстрировать Одалии свое возмущение? Ну да – но кое-что другое было для меня важнее: я хотела, чтоб она раскаялась.
Я решила остаться. По крайней мере, на время. Медленно, методично я распаковала чемодан, все разложила по местам. И, переодевшись в ночную рубашку, забралась в постель. У меня созрело иное решение. Выспаться, проснуться и с утра взяться за новую задачу, за труд любить Одалию и своей любовью подвести ее к признанию: она предала свою самую преданную подругу и ей пора положить конец своим интригам и неприличному поведению.
20
В пятницу, разыскивая Одалию, в участок явился нежданный посетитель. Случилось так, что Одалия в обед вышла по своим делам, я же, измученная и исполненная подозрений после внезапного знакомства с доктором Шпицером, не задавала на этот раз никаких вопросов о ее планах. В общем, сказать я хотела только то, что к Одалии в тот день явился посетитель, а ее как раз не оказалось на месте. Я сидела за своим столом, ела сэндвичи, пила кофе – совершенно уже остывший – и тут увидела, как к столу дежурного подходит Тедди. Невольно я испустила тихий вскрик – чем, конечно, дала Тедди знать о своем присутствии. Его юное лицо радостно вспыхнуло.
– Привет, Роуз! – весело окликнул он меня и помахал.
Я поспешно поднялась из-за стола, опрокинув стаканчик недопитого кофе прямо себе на блузу. И нисколько не огорчилась: то была блуза из шармеза, цвета румянца, позаимствованная мною у Одалии и теперь, вероятно, испорченная безнадежно, однако уж что я знала об Одалии, так это с какой скоростью она меняет наряды, – она расходовала их, как обычные люди пудру или туалетную бумагу. Я пробежала через комнату навстречу Тедди. Все головы в участке повернулись мне вслед – всем было любопытно, что происходит.
– Тсс! Не шумите! – сказала я Тедди. – Что вы тут делаете?
– Ну, я… Надумал поговорить с Одалией, если можно.
Я ухватила его повыше локтя и вывела наружу, потом вниз по ступенькам. Если уж разговаривать, то на улице.
– Право, Тедди, – бормотала я, пытаясь направлять тощее юношеское тело.
Как преданный и послушный друг я понимала, что нужно избавиться от него прямо сейчас, пока Одалия даже не узнала, что он приходил. Как ни странно, уже в ту минуту – присягнуть готова – я сказала про себя, и вполне пророчески: «Тогда никто не пострадает». Выбравшись на улицу, в безопасное место, я встряхнула его и повторила вопрос:
– Что вы тут делаете?
Отпустила его и подождала. Он ответил не сразу. Глаза его расширились, он уставился на свои ботинки, неловко переступил с ноги на ногу. Я все это подметила и немного смягчилась. Понимаете, я узнавала в Тедди себя. По отношению к Одалии он вел себя с такой же ревностной настойчивостью, как и я.
Проще говоря, мы оба, Тедди и я, стремились разгадать смысл этой загадки – Одалии. Мы жаждали познать истину о ней – еще чего захотели! Тедди пытался установить истинные факты ее биографии, а я – извлечь сердечную истину ее чувств, но в целом не так уж мы с ним различались. Мы оба гнались за Одалией по пятам, догнали, а теперь ждали, как она решит: ей диктовать обстоятельства и исход столкновения.
Когда Тедди с безмолвной мольбой поглядел на меня, мы с ним друг друга поняли. Дрожь сочувствия пробежала по моим членам. Но затем я опомнилась.
– Тедди! – строго сказала я. – Вам здесь быть не полагается.
Он нахмурился, словно не был согласен.
– Роуз, я же вижу, что она меня узнала, – сказал он. – Это она. Внешность она изменила, как могла, но это она. Я же чувствую. Мне бы только ее спросить. Мне бы только минуту…
Я окинула его долгим взглядом и окончательно уверилась: этот не отступит. Он убежден, что Одалия и есть Джиневра, и не успокоится, пока она честно не ответит на все вопросы, – а этого, догадывалась я, Одалия никогда и ни за что не сделает. Мысленно я перебрала длинный список вымышленных историй, которые Одалия скормила мне за время нашей дружбы, подумала и о том, как часто она умышленно вводила меня в заблуждение. И еще мне припомнились Одалия с сержантом, вместе, в глубине коридора. Крошечный огонек негодования, тлевший в груди, вдруг заполыхал пожаром. Глядя в лицо Тедди, все еще покрытое легким персиковым пушком и типичными для юного мужчины прыщами, я поняла, что приближаюсь к очередной развилке.
– Вот что я сделаю, – сказала я наконец, приняв решение, и достала из сумочки карандашик и листок. – Мне пора возвращаться, – продолжала я, аккуратнейшим почерком записывая адрес и краткие инструкции. – Но вот. Держите. – И я вручила листок Тедди.
Я оставила его на тротуаре – он так и застыл, уставившись на мою записку, а я уже шагнула на первую ступеньку крыльца.
– Спасибо! – крикнул он мне вслед, справившись с растерянностью. – Спасибо, Роуз.
Я застыла на полпути.
– Не за что, – пробормотала я.
Будь мне суждено устрашиться тех сил, которые я стронула с места, того погубительного столкновения, инициатором которого я стала, устрашиться я должна была именно тогда. Но я ничего подобного не почувствовала. Напротив, была замечательно спокойна.
Одолевая последние ступеньки, я успела заметить, как метнулась прочь от окна фигура Мари. Значит, за нами наблюдали. И это, как я понимала, означало, что мне предстоит выдержать ее бесконечные приставания: «Кто это был? Не слишком ли молод твой дружочек?» Да ну ее, решила я, толкнув дверь. Не могла же я предвидеть, как скажется на моем будущем тот факт, что Мари подглядела в окно эту сцену.
* * *Вечером мы по заведенному обычаю пошли в питейное заведение. Был один из вечеров, когда с одной стороны неба великолепным воздушным шаром нависает луна, а с другой еще не вполне окунулось во тьму солнце. Помню, я стояла на балконе и следила за медленным, трудным продвижением луны: на глазах увеличивался пыльно-розовый полумесяц в серых щербинах кратеров.
День вновь выдался теплый и душный, но к ночи освежающий бриз унес грязный городской смог в океан. Листья скоро уже сменят окраску, подумала я и удивилась тому, что это означало: еще несколько месяцев – и моему знакомству с Одалией исполнится ровно год. Я со всех сторон обдумывала это открытие и, видимо, глубоко погрузилась в размышления: от голоса Одалии, звавшей меня одеваться, я так и подпрыгнула. Я редко выходила на балкон, но, когда выходила, порой впадала в транс. Меня гипнотизировало сияние электрических огней города, что разливалось вширь по мере того, как солнце уступало исконные территории чувственной луне, а сумерки сменялись полумраком.
Одалия в апартаментах уже заготовила нам обеим наряды. По сей день не скажу, объяснялось ли сходство в их стиле случайным совпадением или умыслом. Не представляю, откуда Одалия могла заранее знать, что это сходство сыграет ей на руку. Одалия многолика и обладает удивительной способностью предугадывать чужие поступки, но вряд ли наделена ясновидением в полной мере. И все же допускаю: даже не представляя себе, какую из этого можно извлечь пользу, Одалия нарочно обрядила нас почти в одинаковые черные вечерние платья, отделанные серебряным бисером. Хотя одно платье (мое), если присмотреться, отличалось квадратной горловиной, а другое (ее) было без бретелек, оба они были густо расшиты бисером, и серебряные бусины теснились все ближе друг к другу по мере того, как плиссированные юбки ниспадали все ниже, взбиваясь вокруг колен, так что мы превратились в парочку русалок на высокой вспенившейся волне.
Одалия также смазала мои мышиные коричневые волосы, чтобы сделать их темнее и ярче, и слегка их приподняла под углом к подбородку – вышло в точности как ее стрижка. Помню, как уловила в зеркале наши отражения, бок о бок, за минуту до выхода. Почти похожи, почти двойники. Красивая, яркая женщина и ее скованная, скучная копия. Изысканный последний штрих: Одалия настояла, чтобы мы надели парные бриллиантовые браслеты, – неожиданный шаг, ведь до тех пор мы никогда не выходили в них за пределы апартаментов. Застегнули браслеты, и на том приготовления закончились. Одалия тут же позвонила вниз и поручила одному из швейцаров найти нам такси. Вечер начался.
За девять месяцев с Одалией я убедилась, что подпольное питейное заведение – ее заведение – перемещается достаточно случайным образом, но обычно использовались три-четыре устойчивые точки. В тот вечер (последний, как потом выяснится, наш вечер) мы в силу некоей поэтической рифмы оказались в том самом месте, где и в мой первый раз. Теперь-то я считала себя завсегдатаем, и, когда такси проехало по Нижнему Ист-Сайду и высадило нас на пустынной улице с темными витринами, я и глазом не моргнула. Как и ожидалось, в одном магазине все еще мерцал электрический свет. Толкнув дверь лавки париков, мы увидели того же парнишку за кассой в тех же подтяжках странной расцветки. И он задал тот же самый вопрос, который, судя по тону, сильно поизносился от многократного использования:
