Иван Любенко - Кровь на палубе
Согласно распоряжению императрицы Качиони должен был отвести все корабли в Триест и там разоружить. Одну часть судов надлежало распродать, а другую – использовать для перевозки греческих переселенцев в Причерноморье.
Получив приказ о расформировании флотилии, бесстрашный грек собрал на городской площади корсаров и все немногочисленное гражданское население острова. Толпа, прослышав о предательстве северного брата, гудела негодованием. Ламбро, поднявшись на ступеньки сожженного турками христианского храма, обратился к согражданам:
– Братья! Заключив мир с Турцией, Россия оставила греков один на один с врагом. Но мы не дрогнем! У нас достаточно пороха и свинца для того, чтобы отстоять Родину. Но с этого дня Екатерина II нам не указ и мы будем захватывать даже те суда, что считаются ее союзниками. Я проклинаю эту лживую женщину! Андреевский флаг больше никогда не поднимется над нашими парусами, ибо ныне он олицетворяет не доблесть и славу, а трусость и предательство!
Отовсюду послышался гул одобрения. И только Русанов, стоявший рядом с Макфейном и Тихомиром, молчал. Закончив речь, Качиони подошел к ним.
– Что скажешь, Капитон?
– Знаешь, Ламбро, я не буду воевать против своей страны. Ведь как только ты пустишь ко дну первый английский или французский купеческий пинк, государыня не только открестится от тебя, но и объявит врагом. А что дальше? Ты будешь воевать с Россией?
– Для меня Екатерина – не указ! – огрызнулся корсар. – А если она осмелится враждовать со мной, то и ее кораблям несдобровать!
– Вот поэтому мне придется выйти из твоей флотилии.
– А как же команда? Неужели корсары «Тюльпана» готовы бросить меня?
– Я дам возможность каждому сделать выбор.
– И куда же ты теперь?
– В Средиземном море мне оставаться нельзя, а в Индийском океане, говорят, до сих пор полно необитаемых островов. Джон мне как-то рассказывал про Либерталию – свободное государство на острове Мадагаскар. Возможно, я пристану к его берегу.
– А почему бы тебе не вернуться в Россию?
– Я не могу оставить команду, которая мне верит. Ведь мы вместе ворочали галерные весла и пять лет брали турок на абордаж… И что же теперь, я должен их бросить? Оставить ребят без гроша в кармане? Нет, так не годится.
– Выходит, будешь пиратствовать? – Качиони исподлобья всматривался в глаза собеседника, пытаясь понять, говорит ли он правду.
В ответ Капитон лишь пожал плечами.
– А ты, Джон?
– Я с ним.
– Тихомир?
– Пойми, Ламбро, мы – вместе.
– Что ж, Бог вам судья. Но в вашем распоряжении останется один «Тюльпан». «Магнолию» и «Олифант» я вам не отдам!
Друзья переглянулись, и у Капитона на скулах нервно заходили желваки.
– Ладно-ладно, – согласился Макфейн, пытаясь погасить огонь раздора. – Но я надеюсь, ты позволишь нам запастись припасами и порохом?
– Сколько угодно. Сами знаете, этого добра у нас хватает. – Он опять повернулся к Русанову: – А может, сходим в последний раз на Саида-Али?
– Нет, Ламбро. Я не могу ослушаться императрицу.
– Да ведь она о тебе – ни сном ни духом! – грек нервно взмахнул рукамию – Его похоронили шесть лет назад, а он «не могу ослушаться»!
– Это мое дело, – резко ответил Русанов, – не тебе решать!
– Ах, так? Командовать понравилось? – сверкнул злым взглядом Качиони. – Да чтобы завтра я вас не видел! Ясно?
– Не задержимся, – проговорил Русанов, – не переживай!
Но едва взошла заря, провожать «Тюльпан» высыпал весь остров. С берега было видно, как вместо Андреевского на грот-мачте взвился черный, с белым крестом и саблей, флаг. Впереди, у самого форштевня, между волн ныряла Девочка, выводя парусник на безбрежный морской простор.
Глава 38
Таинственная банкнота
«Королева Ольга» покинула Яффу утром и теперь шла прямым курсом на Порт-Саид. Несмотря на присутствие полицейского, пассажиры, казалось, совсем забыли о том, что злоумышленник находится среди них, и отдыхали на всю катушку. Вечером в музыкальном салоне все кресла были заняты. Повсюду царствовал чарующий голос Анастасии Вяльцевой и аромат дорогих духов. Аккомпаниатор Блюм эффектным проигрышем закончил романс. Небольшой зал потонул в рукоплесканиях. Певица снова и снова погружала слушателей в мир пылких страстей, горьких разлук и неразделенных чувств:
Какая ночь!
О, ты взгляни на это небо голубое,
Где меркнут ярких звезд огни,
И мы, мы вместе, мы одни,
Нас в целом мире только двое!
Весь этот хор светил небес,
Вся эта глубь лазури свода,
Земля, и небо, и природа —
Все создано для нас одних.
Нам песнь любви рокочут струны
Незримых арф, воздушный пир.
Мы юны, счастливы и любим,
Для нас вся ночь, для нас весь мир!
Это был последний номер, и публика, пораженная талантом эстрадной дивы, поднялась и восторженно зааплодировала.
– Если я не ошибаюсь, это стихи Врангеля. Я как-то читала их в «Неве», – прикрываясь веером, неслышно произнесла Вероника Альбертовна.
– Возможно. Я небольшой знаток современной поэзии, дорогая.
– А наш полицейский даром времени не теряет. – Она взглядом указала на Каширина. – Он окружил заботой и вниманием госпожу Матрешкину настолько, что ее взрослая дочь уже изрядно нервничает. Хотя сама юная барышня неровно дышит к господину студенту. Правда, Антон Филаретович здорово пристрастился к мадере. А вот почему буфетчик с него денег не берет – для меня загадка.
– Твоей наблюдательности могли бы позавидовать лучшие сыщики Европы и Америки.
– Смотри, он пробивается к нам.
Подойдя к Ардашевым, полицейский бросил мимолетный взгляд на Веронику Альбертовну и извинительным тоном провещал:
– Позвольте на время украсть вашего супруга. – И, не дожидаясь ответа, обратился уже к адвокату: – А что, Клим Пантелеевич, не пропустить ли нам по рюмочке? Как вы на это смотрите?
– Я не против.
– Превосходно-с!
Оставив жену, присяжный поверенный прошел в буфет. За столиками отдыхали человек восемь. В основном это были члены экспедиции. Ардашев сел неподалеку. Каширин тем временем заказал два бокала мадеры, и расчесанный на прямой пробор буфетчик тотчас же их подал. В глазах у него читалась какая-то затаенная обида. Косо поглядывая в его сторону, полицейский усмехнулся и поведал:
– Третьего дня захожу сюда, а здесь – никого. Слышу, за дверью кладовой бычье сопенье и женские ахи-вздохи. Ну, я за портьеру спрятался и жду. Минуты через две-три выходит этот самый кавалер, а за ним испуганной пичугой вылетает – ну, кто бы вы думали? – достопочтенная госпожа Слобко! Дождался я, пока Елисей один останется, выбрался из засады и говорю: «Что ж ты, бесстыдник, творишь? Ведь членам команды шашни с вояжерами строго-настрого запрещены. А вот возьму и донесу о твоем распутстве капитану, что тогда?» А он на колени упал предо мною и хнычет, как баба на пепелище: «Не губите, ваше высокородие! У меня в Одессе пятеро – мал мала меньше… Жена сахарной болезнью страдает… Попутал окаянный, вот и предался я искушению. А спишут на берег – умрут пострелята с голоду. Всепокорнейше прошу смилостивиться!» В общем, заладила сорока про Якова… «Ладно, – говорю. – На первый раз прощаю, но чтобы больше такого ни-ни! А наказания тебе все равно не избежать: отныне будешь моим личным осведомителем». А он мне по-военному: «Рад стараться, вашескородие!» Так что агентурная сеть ставропольского сыскного отделения увеличилась еще на одного агента. Да не на простого, а на заграничного! Этак скоро мы самому господину Фаворскому нос утрем! Вот так-то! Работаем-с! – Полицейский самодовольно улыбнулся и закурил папиросу. – Только все это дела второстепенные. Главное для меня – найти убийцу Завесова. Ну, слушаю вас, уважаемый Клим Пантелеевич. Доложите, как продвигается расследование, – он выпустил вверх сизую струю дыма.
– Вы, верно, меня с кем-то путаете, господин коллежский секретарь, – усмехнулся Клим Пантелеевич. – Продолжать беседу далее не вижу смысла. За угощение я расплачусь, да и вам не мешало бы перестать пить за счет этого буфетчика. – Ардашев поднялся и подошел к стойке. Вид у Каширина был жалок. Он глупо осклабился, силясь что-то произнести, но, так и не найдя нужного слова, обиженно пожал плечами.
Спиной к адвокату стоял кто-то из пассажиров. Он протянул буфетчику десятирублевый кредитный билет. Но вдруг спохватился, спрятал эту банкноту обратно в портмоне и достал другую. Расплатившись, он торопливо удалился. Ардашев обратил внимание, что у правого обреза «красненькой», как раз напротив серии, чернела едва заметная карандашная надпись. Сам текст адвокат не разобрал, а вот номер отпечатался в голове, будто на гектографе. «Купюра как купюра, – подумал Клим Пантелеевич, – мало ли чего на них не пишут, а цифры… цифры… 530215…» Присяжный поверенный на мгновенье задумался, потом бросил на стойку целковый и заспешил на выход. На палубе в одиночестве скучала Вероника Альбертовна.
