Леонид Девятых - Магнетизерка
О чем?
Впрочем, это не столь важно. Главное, у комедиографа было предостаточно времени, чтобы передать что-либо государю. И Улисс-Одиссей ему подходит: он предостаточно попутешествовал и сухопутьем, и водою, когда добирался в Тобольск и обратно.
Вольный штурман Адриан Аничков. Вот уж кому подходит прозвание Одиссей. Более, чем кому бы то ни было. Мореход, морской волк. Этому-то что понадобилось от императора?
Павел его принял около четырех часов пополудни девятого марта. Имел с ним беседу около четверти часа.
Шталмейстер Муханов. Пробыл у императора одиннадцатого числа более получаса. О чем государь разговаривал столь долго с начальником конюшен? О лошадиных хворях?
Имя последнего человека разрешило все сомнения.
Адмирал Иосиф де Ривас. Точнее, дон Хосе Мигеле Паскуаль Доминико де Ривас-и-Бойенс. Был на аудиенции императора десятого марта всего несколько минут в пятом часу пополудни.
Вот кто Одиссей. Вернее, Улисс. Черт возьми, ведь он и правда передал государю не что иное, как полученную от Христенека «Петицу»! Заповедную книгу откровений. Из-за нее весь сыр-бор! А они еще задавались вопросом: что это за книга такая, из-за которой были спроважены в мир иной генерал Талызин и сам государь-император! Это «Петица»!
Павел Андреевич вдруг поймал себя на мысли, что думает не в единственном числе, не категорией «я», как он привык это делать, а во множественном. «Мы задавались вопросом». То есть он и Турчанинова. К чему бы это?
* * *Ежели вы желаете отдохнуть от трудов праведных или надобно вам подумать о чем-то сокровенном, а паче тайно увидеться и поговорить — ступайте на Овальное озеро, что находится на первой площадке меж аллеями Главной, Невской, Дворцовой и Косой в Летном саду. В центре пруда есть островок, а на нем — беседка с куполком и фонарем на маковке, потому как ежели в аллеях темно, так чтобы хоть огонек над беседкой виден был. Здесь, в тени многолетних деревьев, питаемых прохладною влагою, вы сможете и побеседовать тайно, без чужих глаз и ушей, и найдете отдохновение и покой, и мысли ваши потекут плавно и совершенно отлично от того, нежели бы вы находились где-либо в ином месте Северной столицы.
Особенно хорош пруд вечерами, когда закатное солнце золотит верхушки деревьев и в ореоле умирающих лучей плавающие в пруду утки, гуси и лебеди навевают некую священную благодать. Однако у молодого еще человека в мундире штаб-офицера с серебряными эполетами подполковника, зашедшего в сад со стороны Невы и торопливо вышагивавшего по бережку Овального пруда, мысли были отнюдь не благостные.
Пройдя мимо маленького челна, на котором шут Лакоста, согласно легенде, перевозил царя Петра на остров, когда тому было необходимо побыть одному, подполковник подошел к возчику и велел перевезти его на остров. Турчанинова была уже в беседке, и, ежели б не пунцовый берэт, ее, в неизменно темном просторном наряде, и впрямь можно было бы принять за монашку или послушницу.
Поздоровавшись и ни словом не обмолвившись о почти получасовом опоздании, Анна Александровна сразу спросила:
— Ну, как?
— Я, кажется, немного опоздал? — решил все же извиниться Татищев. — Прошу прощения.
— Это неважно, — отмахнулась Турчанинова. — Что вам удалось выяснить?
Павел Андреевич присел на скамеечку рядом с ней и тоном прокурорского служителя, присутствующего на судебном следствии, начал свой рапорт. В продолжение оного Анна Александровна не единожды вскакивала с места, переспрашивала и наконец уставилась в глубоком раздумье в мраморный пол беседки.
— Поэтому у меня нет никакого сомнения, что адмирала де Риваса убили из-за «Петицы». Ведь он успел прочесть ее.
— Вы так думаете? — прервала размышления Анна.
— Уверен, — твердо ответил Татищев. — Слуга Риваса сказал мне, что адмирал в последнее время сильно изменился. Стал тих, задумчив, как-то благостен и уважителен даже к слугам. Несомненно, это произошло вследствие прочтения этой загадочной «Петицы». Что-то там было такое, от чего сии изменения и произошли. И человек чести победил в нем фактора. Поэтому он и решил отдать книгу императору.
— «Пети-ица-а»… — протянула Анна. — Что же в ней было такого, что все, кто имеет к ней хоть какое-то касательство, умирают?
— Это мы вряд ли узнаем, — сказал Татищев и добавил: — Что позволит нам, кстати, оградить себя от риска так же скоропостижно усопнуть, как и все остальные.
— А я бы предпочла рискнуть, только бы узнать, что было в ней написано, — вдруг заявила Турчанинова.
— Я бы тоже, — неожиданно для себя сказал Павел Андреевич и посмотрел на Анну Александровну.
«Как восхитительны ее глаза!» — подумал он.
Какое-то время они неотрывно смотрели друг на друга. Потом Павел Андреевич вдруг побледнел и вскочил со скамеечки.
— Не все, — произнес он в крайнем волнении.
— Что? — мягко спросила Анна.
— Не все умирают…
— Да о чем вы?!
Павел Андреевич сейчас походил на человека, который только что прибежал, не спросив позволения, прямиком из Желтого дома — так лихорадочно загорелись его глаза.
— Не все, кто касался «Петицы», погибли, — выдохнул он.
Анна широко открыла глаза, и они в один голос произнесли:
— Христенек!
Глава двадцать седьмая
Магнетизер неторопливо оделся, поправил висевший на поясе в кожаном чехле небольшой стилет с трехгранным лезвием, застегнул шинель с пелериной до самого горла и надвинул на глаза треугол. Все, сюда он более не вернется — в нутряном кармане шинели лежали пашпорт и подорожная, выправленная и оплаченная еще третьего дня. Так что беспокоиться не о чем: он сделает последнее в Северной столице дельце и помашет ей ручкой, адью! И растворится в воздухе. Ищи потом его, господин Татищев, гоняйся за фантазмами и хватай за фалду вольный ветер. Все равно, когда ты сомкнешь руки, уверенный в удаче, в них останется одна пустота.
В участок за подорожной он ходил сам, одевшись по сему случаю в вицмундир, дабы не мозолить глаза полициантам плащом и шляпой, давно попавшими, надо полагать, в описания его примет. Правда, на улице за ним все же увязался один из татищевских топтунов, однако он сумел оторваться от хвоста без всяких пассов и раппортов.
Окидывать прощальным взглядом оставляемое жилище Магнетизер не стал — пусть этим занимаются в готических и семейных романах кисейные барышни и сентиментальные маркизы. Вышел, спокойно закрыл нумер и сдал ключ служке меблирашек.
С Фанинбергом попрощался кивком головы и взглядом, коротко брошенным из-под полей шляпы. Затем на ближайшей бирже взял извозчика и поехал на Большую Морскую. Подъехав к дому Гунаропуло, какое-то время сидел в коляске, глядя на окна квартиры Христенека и осматривая улицу. Погоды стояли сумрачные, как и положено началу мая в Северной Пальмире. К тому же опускался вечер, мало отличный от прочих весенних вечеров, холодных и колющихся мелким дождем. Прохожих в такие вечера было мало, а сегодняшний вечер ничем не отличался от иных.
Прошел мастеровой, подняв воротник, проехала крытая бричка, боком просеменил пес, уныло уставившийся в одну точку прямо перед собой, — вот, пожалуй, и все. Посидев еще с минуту и не заметив ничего подозрительного, он велел извозчику ждать и вышел.
Магазейн антикварных вещей находился на первом этаже. Христенек жил на втором.
План прост. Он входит в магазейн под видом покупателя, просит приказчика показать одну вещицу, другую, потом, недовольный, скажем, ценой на понравившуюся вещь, требует пригласить владельца магазейна, чтобы переговорить с ним лично. А далее все предельно просто.
* * *— Кто-то подъехал, — сказала Анна Александровна, вглядываясь в щелочку между тяжелыми портьерами. Даже в неясном свете единственной свечи, стоявшей на диванном столике, было заметно, как она побледнела. — Кажется, это он. Я чувствую.
— Вы все поняли? — кивнув Турчаниновой, произнес Татищев, обращаясь к такому же бледному антиквариусу. Каменное лицо Павла Андреевича было строгим. Даже строже, чем тогда, когда они приходили сюда вместе с ротмистром Нелидовым отбирать у Христенека «Петицу». — Ведите его сюда под любым предлогом и старайтесь не смотреть ему в глаза. И не бойтесь, мы не позволим ему убить вас.
