Фиделис Морган - Тщеславная мачеха
– Боюсь, после столь затянувшейся стимуляции достижение вершины не приведет, как бы это выразиться, к желаемой нами кульминации.
Графиня почесала нос. Все эти словесные игры! Почему бы им не перейти сразу к делу, а затем поскорее уснуть и дать ей возможность выбраться отсюда.
– А сколько еще к нам присоединится?
Графиня чуть не взвыла. Ей предстоит пережить оргию!
– Я решила, пусть это останется между нами. – Мужчина засмеялся; дышал он с присвистом. – И нашей жертвой, разумеется…
– Вечер пятницы, – прошептал мужчина.
– Вечер пятницы, – эхом отозвалась женщина. – Ты подготовил побег? Я не могу допустить, чтобы нас поймали. Потому что нас наверняка ждет виселица.
– Меня беспокоят эти две женщины. В какой-то момент я испугался, что своим любопытством они все погубят.
– Нам ничто не помешает. Даже две мертвые ведьмы.
– Мертвые?
– Если понадобится. – Снова шуршание одежды. – Для дела.
Звук поцелуя.
– Виселицы не будет, обещаешь? И костра тоже? Я слишком молода, чтобы умереть.
– И слишком красива.
– Я люблю тебя.
– А я – тебя. – Новый поцелуй. – Я, пожалуй, пойду, пока меня не хватились.
– А я должен вернуться к великому проекту. – Мужчина снова засмеялся. – Какими дураками мы их выставим.
Они встали и долго целовались, а графиня между тем пыталась разглядеть их обувь, но почти полная темнота позволила разобрать только, что у мужских туфель красные каблуки, а женские сшиты из атласа.
Графиня наблюдала, как обе пары ног на цыпочках подошли к двери и покинули комнату.
Леди Анастасия успокоилась и перевела дух, не двигаясь в своем убежище.
О каких присоединившихся они говорили, о каких жертвах и проектах, за которые грозит виселица? И о двух мертвых ведьмах. Кто бы это мог быть? Конечно, не Аурелия и Изабелла, поскольку мужчина говорил об этом как о будущем событии, а не прошедшем. Перекрестившись, графиня ударилась локтем о каркас кровати. Она боялась двинуться, поэтому повернулась на бок.
Часы пробили полночь.
Графиня лежала среди хлопьев пыли и размышляла, пока не заснула.
Прячась за каждым углом, Элпью следила за Уэклендом. Стараясь держаться в тени, укрываясь в аллеях и дверных нишах, она кралась за ним, пока он не дошел до цели своего путешествия.
Уэкленд стоял перед грязным старым домом на окраине города. Опустив голову, Элпью прошла мимо Уэкленда и остановилась за ближайшим углом, откуда могла подслушать.
Должно быть, это тюрьма; она заметила зарешеченное окно, и именно с узником в этом окне горячо переговаривался Уэкленд.
До Элпью доносились лишь отдельные фразы.
– Почему ты не сказала, что она здесь? – дышал Уэкленд со свистом. – Я думал, мы похоронили ее.
– Я тоже так думала. Даже дважды. Как это могла быть она? – Голос Прюд дрожал. – Все казалось так легко. Все словно подали нам на блюде. – Леди Прюд осеклась. – О Господи, я не это имела ввиду… не в буквальном смысле, но… я не сомневалась, что это она. Снова мертва.
– Следовало убедиться. Ты имела средства…
– Ты тоже.
– Это ты заставила меня…
– Не верится, что ты по-прежнему обвиняешь в этом меня. – Леди Прюд всхлипнула. – Ты мог не делать всего, о чем я просила тебя. В конце концов, она твоя. Ко мне не имела никакого отношения…
По главной улице проскакал всадник, и слова потонули в стуке копыт. Элпью затаила дыхание, пытаясь расслышать хоть что-то сквозь шум. Всадник свернул за угол.
– Если б это была она, то все уже кончилось бы, – поспешно произнесла Прюд; таким тоном она никогда раньше не говорила. – Что нам делать?
Бормотание.
Элпью показалось, что леди Прюд плачет.
– …сообщила, кто я? – Голос Уэкленда тоже задрожал.
– Нет! – В голосе Прюд зазвенел металл. – Но она написала, что ее отец был слугой…
– А кто была женщина… об этом ты тоже ей не сказала?
– Только намеками, – плакала Прюд. – И посмотри, что из этого вышло. Ты все взвалил на меня.
– Я забрал бумаги из комнаты шотландки. Я был уверен, что она разоблачила нас…
– Куда ты их спрятал?
– Они сгорели в кухонном очаге.
– Почему ты так слаб, Уэкленд? – вопрошала леди Прюд. – И почему не хочешь подумать? Ты один способен положить конец этому бедствию.
– Прекрати! – со злостью оборвал ее Уэкленд. – Прекрати!
– Я никогда не прощу себе того, что случилось с Изабеллой Мердо-Мактавиш. Я следила за ней. Искала как могла.
– Она была дурой, – отозвался Уэкленд. Прюд в ответ всхлипнула. Элпью опустилась на четвереньки, продвинулась до угла и, низко нагнувшись, выглянула. Она увидела, что Прюд сквозь прутья решетки схватила Уэкленда. Он попятился, потом небрежно потрепал ее по рукам. – Я не могу уладить все это один, – сказал он. – Что мне сделать, чтобы тебя выпустили?
– Даже не пытайся. Я донесла на себя. Передала в жандармерию записку, где сообщалось, что я воровка, и, когда они пришли допросить меня, призналась. Если я могу добиться ареста других, чтобы защитить их, то почему не защитить и себя? Здесь мне по крайней мере ничто не грозит, разве ты не понимаешь? Я облегчила тебе задачу. Поэтому скажи ей. Скажи ей правду.
В нос Элпью ударила вонь. Она принюхалась и опустила взгляд – одна ее рука погрузилась в кучу собачьего дерьма. Не издав ни звука, Элпью вытащила руку, по-прежнему выглядывая за угол.
– Девушка знает о своей ошибке? Почему она не уехала? – Уэкленд говорил сквозь зубы. – Последуют новые смерти? Я – тоже цель? – Из-за угла выкатила карета, заглушив все звуки. Когда она затихла под горой, Уэкленд говорил: – Мы должны разобраться с этим завтра. – Голос его звучал твердо. – От нее надо избавиться. Что это за запах? – спросил он, отодвигаясь. – Здесь кто-то есть.
– Вероятно, одна из этих двух ищеек, наглых лондонских лгуний.
Элпью села на корточки и прижалась к стене.
– Не знаю, что они тут ловят, но я всей душой желал бы увидеть их отъезд.
– Я пыталась устранить их, – сказала леди Прюд. – И до сих пор не знаю, каким чудом им удалось выбраться из Бастилии. Я состряпала два следа, ведущих к ним: памфлет против короля Франции и воровство.
Элпью встала во весь рост.
– Постой. Здесь точно кто-то есть. – Он направился к углу здания, и Элпью бросилась бежать, надеясь завернуть за следующий угол раньше, чем ее увидит Уэкленд.
Она выскочила на главную улицу, потом свернула в какой-то переулок, где, скорчившись, отсиделась в грязной подворотне за кучей ящиков с мусором, пока не стихли шаги Уэкленда.
Кляня собаку, нагадившую на мостовой, Элпью вымыла руки в общественном фонтане и пошла домой.
Поднявшись в темноте по лестнице и уже собираясь войти в комнату, Элпью заметила пробивающийся из-под двери свет. Она помнила, что задула свечу, значит, кто-то приходил к ней или до сих пор находится в комнате.
Элпью приложила ухо к двери и прислушалась. Тишина. Элпью опять опустилась на четвереньки и попыталась заглянуть в комнату через щель под дверью.
Когда она прижалась щекой к полу, дверь открылась.
Перед глазами Элпью оказался подол дорогого платья. Не успела она поднять взгляд, как дверь захлопнулась.
Элпью осталась на полу.
Что теперь? У нее не было желания ни сидеть здесь и слушать, ни спать на лестнице.
Она медленно встала, прислушалась, но не услышала ничего, кроме шороха ткани.
Элпью повернула ручку, открыла дверь и вошла с таким видом, словно не подозревала ни о какой встрече.
На пороге она ойкнула и вздрогнула, схватившись за грудь.
– Вы удивили меня.
Перед ней стояла мадемуазель Бонтем, управляющая мастерской Уиппингема по производству изделий из папье-маше. Она была одна.
– Я испугалась, – сказала Элпью. – Осторожность никогда не помешает. – Быстрый взгляд сказал Элпью, что женщина не обыскивала комнату либо сделала это очень осторожно. – Так что случилось? – спросила Элпью, опустившись в кресло. – Уже за полночь. Какое срочное дело, мадемуазель Бонтем, привело вас сюда среди ночи?
– Творится что-то неладное. – Бонтем присела на край кровати Элпью. – И в этом замешан герцог де Шарм. Роджер, как вы знаете, его лакей. А как управляющая компанией лорда Уиппингема по производству изделий из папье-маше, я много раз общалась с герцогом, когда мы вместе ездили водной карете в Версаль. За последние дни он очень изменился.
– Как вы попали в мою комнату? – спросила Элпью.
– Парадная дверь была открыта, – ответила Бонтем. – Я постучала, но, не получив ответа, рискнула войти. Признаться, я дрожала при каждом шаге, боясь наткнуться на нового убийцу, как вчера вечером.
– Откуда вы узнали, где я живу?
– Мне сказали и мадемуазель Смит, и Роджер. Видите ли, в Сен-Жермене все всё друг о друге знают.
Элпью села к столу.
