Брэд Гигли - Год гиен
— Кто?
Муж снова занес руку.
Меритра быстро заговорила:
— Она — старшая жена фараона, царица Тийя!
У Ненри было достаточно здравого смысла, чтобы ей поверить. В каком-то дурмане он велел слугам принести ему плащ и дорожную трость. Он пойдет в Восточные Фивы и все расскажет.
— Его надо предупредить, — пробормотал он, скорее самому себе, чем кому-то еще.
Но жена, услышав это, издевательски засмеялась.
— Тебе лучше остаться дома, дурак! Ты ничего не можешь для него сделать. Слишком поздно. Дядя сам мне сказал. Львица сегодня выходит на охоту. Сегодня твой драгоценный братец умрет!
Ненри взял длинный изогнутый нож с полки, где лежали мясницкие ножи для разделки птицы и рыбы, и протянул служанке.
— Следи за ней во все глаза, — велел он. — Если попытается сбежать или начнет буйствовать и сыпать проклятьями — перережь ей глотку.
Служанка не дрогнула. А потом — странное дело! — обняла Ненри.
— Боги да пребудут с вами, мой господин. А теперь идите, спасите своего брата, потому что вы оба — хорошие люди.
Она поцеловала его в щеку.
Последнее, что увидел Ненри, покидая подвал — это Кеея, стоящая перед его женой. В руке служанки поблескивал длинный бронзовый нож…
Очутившись на улице, писец пустился бегом. Всю дорогу до доков он повторял имя брата, как талисман, взывая ко всем богам, каких знал.
— Семеркет!
Он проговорил это имя вслух, и в нем были все молитвы, какие он мог произнести.
* * *Флотилия из прогулочных лодок отбыла из храма Диамет в разгар утра и поплыла под парусами по храмовому каналу к Нилу. У реки лодки повернули на север, и моряки подняли маленькие квадратные паруса, чтобы поймать резкий ветер, дующий из пустыни. Тогда гребцы сложили весла, позволив ярко раскрашенным судам плыть по воле ветра.
Семеркет сидел с Тийей под деревянным балдахином, облаченный, как всегда, в отороченную бахромой длинную набедренную повязку и серый шерстяной плащ. У него никогда не было традиционной охотничьей одежды из белого плиссированного льна, которую носили придворные. Когда он ходил охотиться на птицу, он делал это не ради спорта, а для того, чтобы раздобыть обед.
Его мысли прервал крик с другого судна. Их быстро догоняла лодка царевича Пентаура. Семеркет заметил, что неизменный спутник царевича, чернокожий Ассаи, полулежит рядом с ним под балдахином.
Мама! — крикнул Пентаура через разделявшее лодки водное пространство. — Прекрасный день для того, чтобы убивать, верно?
Семеркет посмотрел в небо, увидел серые дождевые облака на краю пустыни и подивился — о чем это царевич говорит? Казалось, в любой момент их может настигнуть шторм. Но в ответ на слова сына Тийя разразилась смехом, звучащим. как перезвон серебряных колокольчиков.
Великолепный день! — сказала она. — Ты не мог бы выбрать лучшего. Боги с тобой, Пентаура.
Царевич обратил ясноглазый взор на Семеркета.
— Посмотри, Ассаи, это наш друг чиновник! Как ты думаешь. он нашел в пустыне еще какой-нибудь парик, чтобы нам показать?
Ассаи захихикал в ответ на шутку. Но глаза ого оставались холодными, и он явно не желал смотреть в лицо Семеркета.
Больше никаких париков, ваше высочество, — ответил Семеркет.
— А как расследование? Ты еще не нашел, кто убил жрицу?
— Еще нет.
Пентаура и Ассаи переглянулись и разразились пронзительным хохотом. Бросив на них полный отвращения взгляд, Семеркет отвернулся. У него не хватало терпения на избалованных царевичей и их тупые шутки. Вместо этого он стал рассматривать лодки, входившие в состав охотничьей флотилии. Там было, по меньшей мере, тридцать или сорок судов, как прикинул чиновник. Каждое было украшено цветами и вымпелами. Утреннее солнце блестело на позолоченных деревянных надстройках.
Вспышка, внезапно блеснувшая на позолоченной корме, вдруг ослепила Семеркета: к ним подошла отделанная золотом лодка фараона. Пентаура и Ассаи преклонили колени, а Тийя склонила голову. Семеркет увидел, что в ее взгляде мелькнуло… что? Раздражение? Паника? К огорчению чиновника, царские моряки свернули парус судна фараона так, чтобы судно это задавало темп движения лодки царицы.
Сиплый голос окликнул:
— Какой неприятный сюрприз, госпожа. Не ждал увидеть тебя здесь. Пентаура, ты же знаешь — я не хотел, чтобы в охоте принимали участие женщины.
Это говорил сам фараон. Семеркет посмотрел на лодку царевича, не вставая с колец, и увидел, что Пентаура побелел под своим загаром.
— Отец…
— Не вини мальчика, Рамзес, — спокойно перебила Тийя сына, лениво вытянувшись на своем сиденье под балдахином. — Я сама себя пригласила. Подумала, что отдых среди тростников мне не помешает.
— Отдых, госпожа? Это — охота. Разве я не создал сады и озера, чтобы их хватило для твоего отдыха? И кто это там с тобой — любовник?
В этот миг Семеркет осознал, что фараон показывает своей тростыо прямо на него. Семеркет спрятал лицо, съежившись. Последнее, в чем дознаватель нуждался в этот момент — это чтобы его обвинили в том, что он любовник старшей жены фараона.
— Какая нелепость, Рамзес! — раздраженно ответила Тийя. — Ты думаешь, я взяла бы в любовники крестьянина? То, что благодаря замужеству я пошла в твою семью, и без того было для меня шагом вниз.
Светлые глаза правителя сверкнули.
— Кто знает, как низко еще вам придется спуститься, госпожа.
— Это Семеркет, — лениво продолжала Тийя, не обратив внимания на слова Рамзеса. — Ты наверняка помнишь — он расследует убийство жрицы. Его назначил Тох.
— Ты здесь… — фараон обратился прямо к Семеркету. — Подними голову, чтобы я мог видеть тебя.
Чиновник поднялся на колени.
— Хм-м… — с сомнением в голосе протянул фараон. — Тох называет тебя ужасным Изрекателем Правды. Эго верно, что ты назвал брата моей жены, Паверо, идиотом?
— Нет, ваше величество.
Фараон нахмурился:
— По словам Тоха, ты его именно так и назвал. И кто же из вас лжет? Отвечай.
Семеркет печально вздохнул:
— Я не называл его идиотом, ваше величество. Я назвал его старым кляузником с засранными мозгами.
Над рекой разнесся короткий смешок Рамзеса.
— Ха! Чистая правда!
Немедленно вся река вокруг зазвенела смешками, когда придворные присоединились к грубому смеху фараона. Семеркет из-под полуопущенных ресниц посмотрел на царицу. Она багрово покраснела, а Пентаура с Ассаи снова с ненавистью смотрели на Семеркета.
— Я вижу, Тох был прав насчет тебя! — сказал фараон, радостно улыбаясь. — После охоты поплывешь обратно во дворец на моей яхте, Семеркет. Мне не помешает услышать в кои-то веки слова человека, имеющего здравый смысл.
— Зачем? — заговорила Тийя. — Ты никогда не обращал на здравый смысл никакого внимания.
— Полагаю, госпожа, это твой тонкий намек на нашу размолвку, касающуюся престолонаследия.
— Это мой тонкий намек на слово чести, которое ты дал, когда мы поженились.
— Я поступаю так, что лучше для державы, госпожа, а не для твоей семьи.
Глаза царицы засверкали, и она оглядела маленький флот, словно искала кого-то.
— А где наследный царевич? Пентаура лично пригласил его отправиться на охоту вместе с нами. Он болен? — Ее губы сложились в тонкую насмешливую улыбку. — Опять?
— Он занимается делами державы, госпожа. И ни одно из них тебя не касается.
Прежде чем супруги могли обменяться новыми репликами, Пентаура вмешался в их разговор:
— Я могу помочь тебе заниматься делами державы, отец. Испытай меня! Поручи мне какое-нибудь дело. Назови любое, — и я его выполню. — Хотя царевич был мужчиной, которому почти исполнилось двадцать пять, в тот миг голос его прозвучал тонко и жалобно. — Если бы ты только дал мне шанс…
— Что? — спросил Рамзес, слегка нахмурившись. — И лишить фиванцев возможности любоваться твоими ярмарочными трюками во время праздников? Я не могу поступить с ними так жестоко. Развлекай толпу и дальше, сын мой, это у тебя получается лучше всего.
Фараон повернулся к своему рулевому и указал вперед.
— Отправляемся! — скомандовал он.
Моряки немедленно высвободили парус. Он туго надулся под порывом ветра, и судно фараона рванулись вперед. Раздалось множество криков — это придворные снова пустились в путь.
Судно царицы Тийи, переполненное ее служанками, шло слишком медленно, чтобы их догнать.
Охотничий флот разделился в поросших папирусом болотах. Царица выбрала маленькую лагуну далеко от места охоты. Там и причалило ее судно.
Царица была молчалива после того, как фараон оставил их на Ниле. Она ярилась про себя, но, когда ее лодка достигла тростников, настроение улучшилось, и она стала разговорчивой, почти веселой. Тийя собственноручно извлекла вино из запасов, сложенных на корме, и сорвала с кувшина глиняную печать. Сделав длинный глоток из инкрустированного драгоценными камнями золотого кубка, она с довольным видом сказала:
