Елена Хорватова - Тайна царского фаворита
– Уверяю вас, поручик, я не умею читать чужие мысли.
А что еще я могла сказать? Мне и с собственными мыслями справиться было нелегко, в голове воцарился полный сумбур, воображение услужливо подсовывало мне картинку – я, в распахнувшемся халате, в дурацких папильотках валяюсь на полу у допотопной кровати с балдахином, а из моего перерезанного горла хлещет кровь… Какое ужасное сочетание трагического и пошлого! И как, думая о подобных вещах, можно блистать красноречием, ведя светскую беседу с убийцей?
Но Степанчикова в данный момент, похоже, не интересовали ничьи слова и мысли, кроме своих собственных. Он проигнорировал мое замечание и после надлежащей паузы продолжил:
– А если проводишь ножом по женской шейке, нежной, беленькой, пахнущей чистой кожей, духами, свежими травами – о-о! Словами не объяснить! Чик – и готово, и кровушка потекла… Это как наркотик, это хочется повторять снова и снова! – говорил он, начиная дрожать от возбуждения.
Я невольно почувствовала, как моя собственная шея покрывается «гусиной кожей», а горловой спазм мешает выдавить хотя бы слово… Кажется, я переоценила свою способность заговорить вусмерть любого злодея. И браунинг, черт возьми, остался под подушкой. Теперь поручик, следивший за моими движениями, ни за что не позволит мне выхватить оружие. Хоть он и психопат, но фронтовая хватка у него имеется.
Степанчиков продолжал повторять какие-то бессвязные фразы совершенно дикого и даже извращенного характера, а я подняла глаза к висевшей в углу иконе Богородицы. Что мне еще оставалось, кроме как попросить помощи у Девы Марии?
Сколько раз в самых безвыходных ситуациях я обращалась к ней за защитой и помощью, и если это не она была так добра ко мне, то кто же?
Пока я бормотала слова коротенькой молитвы, стараясь одновременно удержать в поле зрения поручика, готового, как мне казалось, в любой момент кинуться на меня с ножом, мой метавшийся туда-сюда взгляд упал на чашку с заговоренной водой.
Сычиха велела держать воду возле иконы и не раз зачем-то напоминала мне об этой воде… Как увидит меня, так и талдычит: «Вода, вода!» Может быть, она имела в виду как раз такой случай?
– Когда я вижу перед собой привлекательную женщину, то невольно начинаю мечтать, – бормотал между тем безумный Степанчиков, – как нож распарывает ей глотку и из раны бьет теплая кровь… О, этот дивный запах свежей крови! Только подойти к даме следует со спины, иначе ведь забрызгает… Кровь-то хлещет фонтаном.
О Боже! Что и говорить, прискорбно, если у жертв преступлений существует столь неопрятная привычка – пачкать убийц своей кровью. Как не посочувствовать чистоплотному бедняге, плотоядно поглядывающему на мое горло. Но для меня, стало быть, сейчас главная задача – не позволить поручику подойти ко мне со спины!
– А потом, как задумаешься обо всем да на тело остывающее посмотришь, худо становится, – неожиданно заявил Степанчиков. – Я ведь не зверь, Елена Сергеевна, не монстр, а вот хочется горлышко перерезать. Хочу убить и ничего с собой поделать не могу. И худо мне бывает, ой как худо… Хоть в петлю лезь!
Тут в моей голове сам собой зазвучал голос старой знахарки: «А ежели кто рядом с тобой скажет, что худо ему, сбрызни этой водой три раза!»
Я дотянулась до чашки и, окунув в нее пальцы, брызнула в лицо медленно приближавшемуся ко мне Степанчикову.
Он растерянно остановился. Я, воспользовавшись короткой паузой, окропила его еще и еще раз. Застонав, Степанчиков выронил из рук бритву, которую, как оказалось, успел незаметно достать, раскрыть и держал наготове в руке. Схватившись за голову, словно ее пронзила острая боль, поручик проскрежетал:
– Ведьма! Что ты сделала?
И тут от окна грохнул выстрел и раздался дикий крик: «Степанчиков, стоять! Руки вверх, поручик!» – после чего в комнату через подоконник кубарем ввалился сыскной агент Стукалин, теряя на лету шляпу. Господи, я в жизни так не радовалась появлению полицейского! Мне даже не пришлось задуматься о противоестественности ситуации – я в халате и папильотках, а спальня наполняется посторонними мужчинами…
(Ей-богу, сегодня моя спальня – самое популярное место в здешней округе, гость просто косяком пошел…)
Поручик потянулся к своей кобуре, чтобы вытащить револьвер, но сыщик успел колобком подкатиться Степанчикову под ноги, сбить противника на пол, и вскоре у моих ног уже завертелся бешеный клубок из двух переплетенных мужских тел.
Увы, пожилому, страдающему одышкой сыскному агенту оказалось не так-то просто сладить с крепким, прошедшим хорошую фронтовую школу поручиком, и я, оправившись от шока, стала тревожиться за судьбу поединка. Бритву поручик уже давно выронил, револьвер выхватить не успел, но вдруг он сумеет одолеть сыщика голыми руками? У него ведь есть военный опыт в подобных делах, сам говорил… А сыщик не имел дела ни с кем, кроме наших родных российских бандитов и воришек. Наверное, они все же не так одержимо сопротивляются, как солдаты неприятельской армии, да и нижние полицейские чины обычно помогают сыскным агентам при задержании. Пожалуй, что и мне не помешает принять личное участие в потасовке.
Жаль, что до браунинга не дотянуться! Впрочем, стрелять во время драки опасно – есть риск попасть не в того, в кого следует. А голыми руками мне в отличие от фронтовиков врага не одолеть.
Столик в моей спальне украшала какая-то затейливая фарфоровая скульптура (назвать ее статуэткой язык не поворачивается по причине весьма приличного размера художественного творения). Данный предмет изящного искусства изображал увитый цветами и листьями старый ствол (а может быть – скалистый утес), на выступах которого расселись в живописных позах шестеро толстых розовых ангелочков с лютнями и дудочками в руках.
Не знаю, насколько эта вещь была ценной для хозяйки дома, но выбирать было некогда, именно ангельский сикстет попался мне под руку в первую очередь.
Прикинув в руках вес творения (а он был вполне внушительным), я подождала, пока дерущиеся не перевернутся таким образом, чтобы затылок поручика оказался сверху, и с размаху опустила на него фарфоровую корягу с ангелочками. Под моими руками что-то хрястнуло (надеюсь, фарфор, а не голова Степанчикова), и осколки творения разлетелись в разные углы.
Поручик обмяк в недружелюбных объятиях полицейского агента, и вскоре господин Стукалин, оседлав поверженного врага, уже связывал ему руки прочным шелковым поясом от моего халата.
– Извините за поздний визит, голубушка Елена Сергеевна, – пробурчал Стукалин, немного отдышавшись. – Обстоятельства-с!
– Ничего-ничего, я привыкла, – совершенно искренне отозвалась я.
– Вот он, убийца несчастных девиц, – сыщик, не сдержавшись, от души пнул поручика ногой. – Доктор говорит, психопатия… Но я так помыслил – может, и не психопатия, а чистый разврат. Садистические наклонности! В Москву на экспертизу профессорам-психиатрам предоставить голубчика, конечно, следует. Пускай разберутся – психопатия это или еще что похуже. Где ему место – в сумасшедшем доме или на каторге вечной. А то ежели каждый начнет девиц резать, потому как, дескать, влечение у него такое психопатическое, так что оно выйдет? Кстати, доктор ваш там, во дворе у крыльца остался. Вы кликните его, будьте так добры, пускай поднимется, смирительную рубаху на поручика натянем, пока психопат наш присмирел. А то очухается и снова, глядишь, в буйство впадет.
Я выглянула в окно. У крыльца и вправду топтался какой-то человек, едва различимый в темноте.
– Господин доктор, это вы? – окликнула я его. – Я сейчас спущу вам ключ от дверей. Поднимайтесь! Вашего пациента ненадолго утихомирили.
Привязав головку ключа к мотку тесьмы, извлеченному из моего швейного несессера, я принялась разматывать моток, опуская ключ вниз, чтобы доктор смог открыть дверь, – ведь о том, чтобы держать запасной ключик в вазоне на крыльце, теперь не могло быть и речи! Но подхватившаяся от шума няня сама впустила врача в дом и тут же напала на него с расспросами…
Пока почтенный эскулап удовлетворял любопытство настырной старушки, я со своей стороны смогла задать пару вопросов сыскному агенту.
– Терентий Иванович, похоже, вы ловили преступника на живца, причем в роли этого самого живца пришлось волей-неволей выступить мне. Вы нисколько не боялись, что прежде, чем успеете проникнуть в мою комнату, я уже буду валяться на полу с перерезанным горлом?
– Ну что вы, сударыня, этого я никогда не допустил бы. Уж не взыщите, что полоумный поручик так вас напугал, но что было делать – мне нужно было взять его с поличным.
Да, это вполне по-полицейски! Сыскной агент – он всегда сыскной агент, что бы ни происходило! Я снова почувствовала нечто вроде горловых спазмов при мысли, что Стукалин мог бы допустить просчет – от ошибок ведь никто не застрахован. А Терентий Иванович продолжал, как ни в чем не бывало:
