Антон Чиж - Из тьмы
• 63 •
За долгую службу в сыске Иван Андреевич Ивлев повидал всякого. Но такого – никогда. Рано утром в управление заявилась парочка суровых господ, которые стали перерывать рабочий стол Ванзарова и собирать все его записи. Ивлев заявил решительный протест, но ему быстро объяснили, что протесты он может оставить при себе. Когда действует летучий отряд, лучше не вставать у него на пути. Федя Чушуев (псевдоним А. Гранд) пострадал еще хлеще. Он раньше времени притащился в сыск, чтобы взять интервью и дать в номер сенсацию об арестах в сыскной полиции, но ему продемонстрировали, что сенсации не будет. Федя вылетел из управления лицом в снег, лицом, уже изрядно помятым. Карандаш его был образцово изломан на мелкие кусочки, а записная книжка подрана в клочья. Так репортер убедился, что с полицейской властью шутки плохи.
Господа в штатском исчезли молча, как и появились. Все чиновники, что находились в приемном отделении, предпочли эту тему не обсуждать, будто ее не было вовсе, и только поскорее отправились по делам. Ивлев порывался было сообщить о случившемся начальнику сыска, господину Чулицкому, но подумал-подумал и решил не вмешиваться. Видно, дело такое, что лучше и рта не раскрывать. Потом заглянула барышня и тоже спросила Ванзарова. Она была удивительно хороша, хоть и сильно нервничала. Глазки ее были заплаканы, но это не портило ее красоту, а наоборот, делало милее. Барышня хотела знать, когда можно застать господина Ванзарова. Ивлев и сам этого не знал. А в свете утренних событий ответ был вряд ли возможен.
– Появится… Наверно… – только и сказал он.
– Мне он нужен по важному делу… – сказала девушка, как будто это что-то меняло.
– Всем он нужен по важному делу, – ответил Ивлев. – Так оставьте записку…
– Нет, в записке не могу… Быть может, знаете, где его можно найти теперь?
Такая наивность простительна совсем молоденьким.
– Где же его теперь найдешь? Может, по делам ходит, а может, с барышней какой время весело проводит… – Ивлев подмигнул, рассчитывая, что шутка прозрачна.
Но вышло по-иному.
– С какой… барышней? – дрогнувшим голосом спросили его.
Отступать было нельзя.
– А какая придется! – заявил Ивлев лихо. – Много у него девиц разных, кто его знает, с какой нынче загулял…
Девушка как будто вздрогнула, быстро поклонилась и стремительно вышла. Так и не сказав, кто она такая, зачем приходила, чего хотела. В общем, обычная женская придурь. Чего еще от них ждать в таком возрасте. Только на любовные глупости вся голова повернута. Ивлев даже вздохнул в старческом осуждении.
Не прошло и четверти часа, как вбежал запыхавшийся посыльный из департамента, который сообщил, что попал в дорожное происшествие: на него свалился воз сена, и пока разбирались с городовым, опоздал. Он протянул запечатанное письмо и просил передать даме, которая будет спрашивать чиновника Ванзарова. Ивлев обещал передать. Посыльный отбыл с чувством исполненного долга.
А вот Иван Андреевич еще колебался. Но наконец любопытство взяло верх. Дедовским способом, иглой, нагретой на свече, он вскрыл конверт и бережно вынул записку. Содержание ее было дурацким: Ванзаров – а по почерку и подписи писал именно он – писал о своих чувствах и просил за что-то прощения. Ивлев перечитал, но так и не понял, что это: признание в любви или прощание перед «вечной разлукой с любимым сердцем», как писали в слезливых романах его юности. Старый полицейский нюхом ищейки понял только одно: Ванзаров попал в дурную историю и как из нее выпутается – никому не известно. Да и выпутается ли вообще…
От греха подальше Ивлев запечатал письмецо и незаметно подбросил на стол Ванзарову, где оно лежало одиноко и сиротливо. Как и подобает любовным посланиям разлученных сердец.
• 64 •
Гурович стоял над недвижимым телом.
– Что это с ним? – спросил он с тревожным интересом.
Лебедев раздвинул веки, изучая белую оболочку глаза, похлопал по щекам и даже подергал за усы вороненого отлива. Ванзаров дышал, но не подавал других признаков жизни.
– А что вы хотите? Типичный случай Imbecillitas et idiotismus[25].
– Вот в чем дело… – понимающе закивал Гурович. – С чего вдруг?
– Почему вдруг… – Аполлон Григорьевич не без удовольствия подергал ванзаровское ухо. – Давно ему говорил: беритесь, коллега, за ум, а то совсем с ума сойдете. Забудьте про вашу глупую психологику. И вот пожалуйста, результат. Дурной голове много не надо: его слегка помяли, немного об пол ударили, вот и результат.
– Что же с ним теперь будет?
– Я не врач, а криминалист, – напомнил Лебедев. – Вот если бы его совсем порешили, что было бы правильно и поделом, я бы определил и зафиксировал причины сего печального события. А так – ему нужна квалифицированная помощь…
– В тюремную больницу везти? – спросил Гурович, не скрывая сомнений.
– Лучше тут пристрелите, чего без толку таскать, – сказал Лебедев, поднимаясь с колен. – Может, пристав к себе в участок возьмет?
Давыдов от этой чести отказался: его служебный врач только и умеет, что ссадины йодом мазать.
– Тогда нужно в настоящую лечебницу, – сказал Лебедев. – Да хоть в Святого Николая Чудотворца. В таком виде для суда он все равно непригоден. Толку никакого.
Гурович был вынужден согласиться: сколько бы ни было улик, душевнобольной неподсуден.
– Да, и снимите браслеты, он теперь не опаснее полена.
Поколебавшись, Гурович разрешил снять наручники. Щелкнули замки, освобождая руки Ванзарова. Они так и лежали плетями.
– Я же говорю: живой труп, – сказал Лебедев. – Кстати, могу сопроводить до лечебницы и сдать врачам на поруки. Там надежнее, чем в тюрьме. А мне все одно туда заглянуть надо…
Жандармский ротмистр Волков, все это время державшийся в стороне, подошел и предложил свои услуги. Он гарантировал, что доставит арестованного и проследит, чтобы его расположили как следует. Гурович оказался в непростой ситуации: отпустить Ванзарова он не мог, но и причин оставить его у себя не видел. В таком виде он для него бесполезен. Даже допрос не провести. Поборов сомнения, он дал разрешение забрать задержанного. И даже обещал сам дать знать начальнику сыска, что стало с его подчиненным. Напоследок он еще раз обшарил карманы Ванзарова с ловкостью и быстротой заправского карманника, только ничего не нашел. Наблюдать за этим Волкову было неприятно. Его и так терзали сомнения. Только про них он предпочитал помалкивать. Офицерам летучего отряда задавать вопросы не полагается. Их дело – приказ исполнять.
• 65 •
Больничная кровать приняла Ванзарова. Раны его промыли, обработали и перевязали. Грязная одежда была заменена больничной сорочкой и халатом. Лежал он тихо, поджав ноги.
Аполлон Григорьевич закончил краткое описание болезни. Доктор Чечотт выслушал его с глубоким вниманием, все-таки светило криминалистики не каждый день посещает скромную больницу, и не нашел что возразить.
– А мне еще показалось его поведение странным, пан Лебедев, – сказал он. – Но я решил, что это врачебная мнительность, когда во всем видишь зачатки болезни… И все равно трудно поверить.
– Понимаю вас, коллега, – отвечал Лебедев. – Я долго к нему приглядывался, пока не пришел к неутешительным выводам. Теперь, надеюсь, у него будет достаточно времени, чтобы начать путь к исцелению. В вашей тихой обители… Кстати, можете не переводить его на строгий режим. Тут поблизости будут надежные охранники из летучего отряда, если вам это что-то говорит.
– Летучий отряд? А что это? – искренно поинтересовался Чечотт.
Не менее искренно Лебедев посоветовал ему этого никогда не знать.
– Вы позволите мне немного подежурить у одра этого несчастного? – закончил он.
Чечотт выразил свое восхищение такому милосердному и одновременно – героическому поступку. Аполлон Григорьевич скромно примерил лавры добросердечного человека. Доктор просил его обращаться по любому вопросу и спокойно удалился. Редкий больной удостоится такой сиделки.
– Между прочим, дергать за усы – еще куда ни шло, но за уши – обидно… – пробормотал Ванзаров, не разжимая век.
Лебедев на всякий случай оглянулся.
– И это говорит человек, которому чуть голову не отвернули, – понизив голос, сказал он. – Вас отделали так, что живого места не осталось. И все – мало. Как вас угораздило?
– Их было только трое, я их пожалел. Ужасно, что одному офицеру пришлось руку сломать… Вижу, что не справляются, пришлось подставить шею под стул. Но ударили крепко, даже в глазах потемнело. Пришлось немного потерпеть… Никогда не думал, что наручники такая неприятная штука…
– Родион Георгиевич, вы точно – не в своем уме, – сказал Лебедев. – Друг мой дорогой, пожалейте себя. Вас же убить могли. Они же – звери. Хорошо, что их командир ротмистр Волков вас узнал, а то бы я не знаю чем кончилось…
