Шаги во тьме - Пензенский Александр Михайлович

Константин Павлович последний раз поднял руку вслед убегающему последнему вагону, выбросил докуренную папиросу и медленно побрел к вокзалу, время от времени кивая на «пардоны» задевающих его локтями встречных людей или более торопящихся попутчиков. Впереди, разбавляя монотонность вокзального шума, что-то грохотнуло, вызвав врыв хохота, который перекрыл тягучий шаляпинский бас:

– Куда прешь-то, паря? Разуй глаза. Уехал паровоз уже, следующего жди.

Из образовавшейся толпы вырвался мужик в распахнутом пальто с барашковым воротником, на бегу отряхнул и нахлобучил картуз и рванул прямо к Маршалу.

– Коваль? Мирон Силыч? Вы здесь какими судьбами? – удивился Маршал.

Но трактирщик вместо ответа принялся причитать:

– Опоздал! Опоздал, мать твою! Ушла, гнида! Обвела всех, падлюка ляхова! А вы ей, небось, еще деньжат сунули из благородства да сочувствия?

– Успокойтесь! – Константин Павлович взял Коваля за плечи и сильно встряхнул. – Кто кого обвел?

– Альбина, сучка! Это она муженька ухайдокала и Ваську под каторгу хотела подвести. А подвела под пулю, вражина польская.

16 декабря 1912 года. Вечер воскресенья

– Альбина?

Лебедь осторожно, стараясь производить поменьше шума, притворил дверь, прислушался. Тихо. Он пошарил в темноте, нащупал вешалку, меховой воротник. Значит, дома. Он облегченно выдохнул, аккуратно стянул сапоги и на цыпочках прокрался к чулану, где должны были спать дочери, заглянул внутрь. Ничего не увидел в темноте. По стенке добрался до большой комнаты, выставив перед собой руки, сделал шаг, другой, снова шепотом позвал:

– Альбинка? Дрыхнешь, что ли?

Сзади скрипнула половица. Лебедь обернулся на звук, и мир в голове вдруг взорвался желтыми искрами.

Что-то глухо стукнулось об пол, будто кто-то сбросил с плеча тяжелый мешок картошки, и снова стало тихо, только невидимые ходики отсчитывали секунды. Наконец, темнота еле слышно зашуршала, лязгнула чем-то железным, чиркнула спичка, осветив бледное женское лицо с огромными испуганными глазами. Альбина сняла со стоящей в центре стола лампы колбу, запалила фитилек, снова накрыла стеклянным колпаком и тут же прикрутила огонь на самый минимум. Взяла лампу, дрожащей рукой подняла над головой. Круг неровного желтого света выцепил из темноты мужские ноги в серых суконных носках. Женщина, пошатываясь, выскользнула в коридор, вернулась, неся в руках какое-то тряпье, бросила на пол рядом с телом. Плотно закрыла комнатную дверь, наклонилась над лежащим на полу мужем, посветила на лицо. Кровь из страшной раны на лбу стекала через глубокую морщину на переносице прямо в изумленно раскрытые глаза, по вискам на пол, собираясь в черную лужицу вокруг головы.

С минуту Альбина разглядывала мертвое лицо, почти не моргая. А после поставила лампу в изголовье Лебедя, из кучи тряпок выбрала старую юбку, расправила на полу, подобрала с пола топор, опустилась рядом с телом на колени, примерилась и размахнулась.

17 декабря 1912 года. Понедельник

– Женись на мне, Васенька? Горя знать не будешь. Я верная тебе буду, вот увидишь. Да и что мужику без бабы? По кабакам только нутро прожигать.

– Твой-то вон и при бабе прожигает, не гребует. Да и как жениться-то, при живом-то муже? Да и чего тебе еще надо-то? Он тебя с девками кормит, я вон другой голод утоляю. Не жизнь, а сплошные именины.

Альбина повернулась на бок, уткнулась в плечо Хабанову.

– А ежели б сгинул Лебедь, женился бы?

Василий раздавил папиросу в блюдце.

– Смешная ты, Альбинка. Да куда ж он денется-то? С его здоровьем он еще лет тридцать пить смогет. Я его днем, правда, попортил маленько, но ничего, заживет.

Альбина приподнялась на локте, нависла над Васькой.

– Ты не юли! Может, он завтра в сугробе замерзнет! Или упьется до смерти сивухой.

Василий оттолкнул женщину, сел на кровати, снова закурил.

– Дура ты, баба, и разговоры у тебя дурные! Не хотел говорить, да ты, видно, вовсе без головы. Твой Лебедь, может, и помрет, да моя-то никуда не денется.

– Кто твоя? – нахмурилась Альбина.

Хабанов встал, подобрал с пола штаны, начал одеваться.

– Кто-кто! Знамо кто. Баба у меня в Киришах. Дите есть, парнишка, пятый год уже.

– Какая баба?

– Обнакновенная! – Василий просунул голову в ворот рубахи. – С руками, ногами и остальным всем, что бабам иметь полагается. Женатый я тож.

– Как женатый? – Альбина подтянула к подбородку лоскутное одеяло. – Как женатый? А я как же?

– Так и женатый! Как люди женются – с попами да со свадьбой. А чего ты-то? Живи себе, как жила. Али я тебя ссильничал? Сама прибежала. Чего мне, отказываться? Легко, думаешь, по полгода без энтого самого? Я, чай, не монах – молитвами-то спасаться.

Альбина сидела на кровати, обхватив руками мелко подрагивающие плечи, и, не моргая, смотрела на темную икону в углу. Потом начала молча одеваться. Повязав платок и застегнув полушубок, так же безмолвно шагнула к двери.

– Ты это… Альбин! Мож, довезти тебя? До угла хоть? Ключ-то оставишь?

Девушка обернулась на пороге, долго смотрела на ссутулившегося любовника, а после выдохнула:

– Кабы ты знал, что я за-ради тебя… Ох, Вася. Отольются тебе мои слезы, попомни. – И вышла, оставив дверь в сени раскрытой.

Хлопнула вторая, уличная дверь, и все стихло. Василий постоял еще немного, хмурясь своим мыслям, после решительно махнул вороным чубом, нацепил фуражку и вышел во двор.

Альбина, чуть покачиваясь, будто пьяная, шла от фонаря к фонарю. Нависая немыми глыбами, таращили на нее черные глазищи облезлые дома, щерили вслед беззубые арочные пасти, норовя ухватить длинную тень.

«Каторга! Каторга! Каторга!» – билось в висках вдогонку заходящемуся сердцу. А девчонки как же? На паперть? В воспитательный дом? Так еще неясно, где голоднее и холоднее. Что ж ты натворила, бабонька? Кому ж ты доверилась, бедная? Али не чуяло сердце, что нет никакой любви в этом Ваське? Чуяло. Чуяло, да не верило. Какой бабе не хочется думать, что она – самая нужная, что никак без нее ни денечка дружечке не прожить? А он вона как все обернул, дружечка тот. Его бы, паскуду, в Сибирь холодную, не меньше ее, чай, виноват.

Она замерла под очередным фонарем, свела брови, пытаясь поймать вырывающуюся мысль. Сделала глубокий вдох, выдохнула облачко пара, снова вдохнула, успокаивая бьющуюся на виске жилку. Улыбнулась. Поедет на рудники сибирские тот, кому и положено. Сжала в кармане ключ от хабановского дома и уже твердым шагом направилась к себе.

4 января 1913 года. Пятница

В первую пятницу нового, 1913 года газета «Петербургский листок» вышла с броским заголовком в разделе происшествий – «Развод по-русски». Полосу со статьей читали и передавали друг другу не только любители щекочущих нервы криминальных новостей, но даже обычно пролистывающие эти страницы дамы. Затертые и обтрепанные от хождения по многим рукам листки продолжали свой путь от хозяйки к горничной, от гимназистки к гимназистке, и даже в Смольном институте патронессами было изъято несколько экземпляров злополучной газеты.

Под таким скандальным заголовком помещалось еще более вопиющее содержание, написанное все тем же штайерским стилем.

«Вот и поставлена, дорогие мои читатели, точка в страшной истории „чурбанчика“ из Обводного канала, все перипетии которой я имел честь для вас освещать. Сколько версий было мной высказано на страницах нашей газеты, в скольких передрягах пришлось побывать вашему покорному слуге, но даже моя мысль, моя фантазия оказались ничтожны в сравнении с главным автором, главным вершителем человеческих судеб – самой жизнью. Вместо разгадки в стиле графа Монте-Кристо готовьтесь к совершенно достоевской истории.

Вкратце напомню вам основные вехи этого жуткого дела. 19 декабря теперь уже прошлого года из холодных вод Обводного канала, в самом сердце темной Лиговки, выловили тело мужеского полу без головы и конечностей. В числе принятых нашей сыскной полицией к рассмотрению версий фигурировали даже сектанты и идолопоклонники. В своей последней заметке я рассказал вам историю бедного Василия Хабанова, красавца „лихача“, лишенного жизни руками ревнивого мужа. Представляю себе ваше удивление, когда вы прочтете следующие строки. Бедный Василий Хабанов – да-да, бедный, и в этом вы еще убедитесь, – был жив еще даже в Рождество! А трупом, выловленным из канала, оказался тот, кого подозревали изначально в убийстве. Как вам такие повороты сюжета? Но следуем дальше. В светлый праздник Рождества погиб и сам Хабанов, павший жертвой хитроумнейшего замысла, раскрытого лишь путем невероятных усилий господина Филиппова В. Г. и его смелых сотрудников. И здесь позвольте все-таки еще немного подержать вас в неведении, ибо для более глубокого понимания всего трагизма истории необходим небольшой экскурс в прошлое и в быт отдельных слоев нашего общества.