Филипп Ванденберг - Свиток фараона
Сначала им в лапы попался ты. Это было не запланировано, просто так получилось. А у меня кровь в жилах застыла, когда они притащили тебя ночью и бросили в гробницу. Я тебя сразу узнала и совсем отчаялась. Как мне было тебе помочь? Юсуф не знал пощады, если речь шла об интересах «Тадамана». Понимая, что тебе суждено умереть от голода в этой дыре, я попыталась уговорить отца. Можно даже сказать, что я выторговала у него твою жизнь. Это была нечестная сделка, но главное — ты остался в живых.
— Нечестная сделка? Как это понимать, Халима? — Омар заметил беспокойство в глазах женщины: ей тяжело было сказать правду любимому человеку.
— Ты не догадываешься, какую цену запросил отец за твое спасение?
Омар испугался.
— Я догадываюсь, — чуть слышно ответил он.
А Халима снова продолжила:
— Среди товарищей моего отца был один, который отличался особой решительностью и жестокостью, — Али ибн аль-Хусейн. Хотя я была почти еще ребенком, он положил на меня глаз. Он захотел взять меня в жены, и Юсуф пообещал меня ему. Но я отказывалась с решимостью шестнадцатилетней. Я угрожала, что расцарапаю ему лицо, если он только приблизится ко мне, убегу при первой возможности и никогда больше не вернусь. Так я не подпускала аль-Хусейна слишком близко. Когда я не увидела другого способа освободить тебя, я дала обещание, что выйду замуж за аль-Хусейна. И тебя выпустили…
Халима потупилась. Она стеснялась смотреть Омару в глаза и не могла видеть его слез, слез отчаянной злости, из-за которых очертания комнаты расплывались, как горизонт в раскаленный полдень. Омар, словно ребенок, начал громко и безудержно всхлипывать, а затем и вовсе дал волю слезам. Совершенно отчаявшись, юноша вдруг подумал, что Халима рассказала эту историю, чтобы выкрутиться из затруднительного положения. Но чем дольше продолжалось ее растерянное молчание, тем отчетливее он осознавал, что она поведала ему правду. И его дикое, безудержное разочарование смешалось с одним желанием — отомстить аль-Хусейну. «Рано или поздно я убью этого типа!» — эта мысль вертелась у него в голове, пока он не закричал:
— Я убью его, я убью его!
Халима прижала голову Омара к груди, чтобы заглушить этот крик, и стала гладить его по спине. Через какое-то время его всхлипывания сменились отрадным спокойствием, затухли, как огонь в лампаде с ворванью.
Сквозь одежду он чувствовал тепло ее тела, в нем постепенно разгоралась страсть, и наконец Омара обуяла жажда обладания любимой. Он хотел любить Халиму здесь и сейчас, несмотря на непристойность ситуации. Омар желал одного — чтобы Халима принадлежала лишь ему, и никому больше. Она была самой большой его любовью, его жизнью, и он не хотел даже думать, что в следующее мгновение она вдруг встанет и пойдет к этому аль-Хусейну. Если она так поступит, значит, отныне он не будет видеть смысла в жизни.
Но прежде чем Омар успел так подумать, он почувствовал, как Халима взяла его руку и провела ею по своему телу. Это было словно приглашение, знак, что их чувства совпадают. И Омара охватило радостное чувство, возникла уверенность, что он сможет найти выход из сложной ситуации. В вихре чувств и с сознанием того, что они созданы лишь друг для друга и что никакая сила в мире не сможет их разлучить, возлюбленные стали целоваться. Лежа на куче пыльных восточных ковров, они ласкали друг друга, пока, уставшие от диких игр, не улеглись в нежных объятиях.
Как только что пробудившийся человек не сразу воспринимает наступление нового дня, так Омар медленно возвращался к действительности.
— Что же будет с нами дальше? — беспомощно спросил он.
Халима приподнялась. Она задумчиво водила пальцем по геометрическому узору ковра.
— Я не знаю, Омар. Знаю только, что я люблю тебя.
— Нам нужно бежать, — предложил он.
— Бежать, но куда?
Омар пожал плечами.
— Аль-Хусейн и его люди будут преследовать нас по всему Египту, — сказала молодая женщина. — Они не остановятся, пока не найдут нас обоих, поверь мне.
Омар схватил Халиму за плечи.
— Если ты любишь меня на самом деле, тогда уйдешь со мной. Давай сбежим в Европу, в Англию или во Францию. Там они нас точно не найдут.
— Не обманись, — ответила Халима, — у «Тадамана» и в Европе есть свои люди. Тщеславие аль-Хусейна будет уязвлено, и он не остановится, пока не найдет нас, пусть даже исколесив пол-Европы. Он прекрасно умеет использовать в делах каких-нибудь посредников, которые даже не знают, как его зовут и где он живет. Он не остановится и перед убийством, причем сам не замарает рук. Аль-Хусейн — мастер на такие трюки, особенно если речь идет о том, чтобы защитить свою шкуру. В его спальне, за большим зеркалом в человеческий рост, я обнаружила потайную дверь, ведущую на пожарную лестницу, по которой он в любое время может спуститься на задний двор. Наверное, он боится мести за свои многочисленные темные дела. Он никогда не рассказывал мне об этом тайном ходе.
— Но именно эти темные махинации и свели нас вместе!
— Я знаю, — ответила Халима.
Омар уставился на закрытые ставни, через вентиляционные щели которых били яркие солнечные лучи, оттеняя серо-голубые клубы пыли в тесной комнате.
Он задумался. Казалось, весь Египет сговорился против них. Малодушие охватило его, но Омар скорее откусил бы себе язык, чем рассказал бы об этой предательской мысли вопросительно смотревшей на него Халиме. Он восхищался этой молодой женщиной, вспоминая, с каким спокойствием она описывала свой тернистый путь, полный страданий. При этом она не требовала от Омара сочувствия или благодарности. И он устыдился своего отчаяния.
Казалось, Халима прочитала его мысли. Пытаясь утешить Омара, она взяла его за руку, но при этом старалась не смотреть в глаза. В ходе разговора, когда каждый из них пытался вести себя как можно спокойнее, словно не хотел обострять внимание на их безвыходном положении, Халима вдруг спросила, как он вообще ее нашел.
Омар рассказал о плане на листе бумаги, обнаруженном у себя на столе, и о том, что он отправился искать своего друга эк-Кассара, который вот уже несколько суток кряду не появлялся дома.
— Нагиб эк-Кассар? — Халима не верила своим ушам.
Потом она покачала головой и сообщила, что ее муж приказал схватить эк-Кассара, а сам отправился с дружками искать его товарища в Луксор.
— Я и есть товарищ эк-Кассара, — невозмутимо ответил Омар. — И что твоему мужу нужно от меня?
— Он утверждает, что товарищ эк-Кассара украл у него товар, опиум, который ему поставили из Судана.
— Но ты же не станешь утверждать такое?
— А кто тогда это сделал?
— Во имя Аллаха всемогущего, нет! — возмущенно вскричал Омар. — Мы отправились вместе в Асуан, чтобы выполнить задание аль-Хусейна, но в Луксоре наши дороги разошлись. С тех пор я больше не видел Нагиба.
— Пусть будет так, — ответила Халима, — но имей в виду, что аль-Хусейн ищет именно тебя.
На лестнице послышалось деликатное покашливание. Слуга Юсуф, поднимаясь, остановился на полдороге и тихо позвал:
— Хозяйка, уже пора!
Отныне, чтобы не вызвать подозрений, Халима должна была соблюдать распорядок дня еще строже, чем раньше. Их прощание прошло быстро и холодно, но Халима пообещала быть завтра здесь в то же время.
Положение, в котором находился Омар, не могло быть более безнадежным и любого другого человека повергло бы в уныние. Однако Омар успел приобрести кое-какой жизненный опыт и знал: именно уныние и отчаяние раскрывают неведомые силы и обостряют разум, помогая найти единственно правильный выход из тупиковой ситуации.
«Тадаман», который в течение нескольких лет был для Омара примером и стимулом и которому он был обязан жизнью, теперь, после того как юноша узнал о тайных делах его членов, стал для него ненавистным.
Саад Заглюль считался надежным человеком. Британцы выслали его сначала на Мальту, как главу египетского национального движения, а потом на Сейшелы; его соратники по партии «Вафд»[11] были такими же уважаемыми людьми. Но среди экстремистов, которые числились в «Тадамане» и о которых говорили в основном только в связи с убийствами и покушениями, скрывались многие криминальные элементы, извлекавшие из этого собственную выгоду. Примкнуть к организации их подстегнули личные неудачи в жизни. Основным требованием «Тадамана» была анонимность его членов. Лишь немногие знали имена своих соратников. Но даже если этим немногим были известны имена, они понятия не имели, какое место в организации занимал тот или иной человек, кто кому подчинялся и отдавал приказы. Собственно, никто даже не знал, кто был главой «Тадамана», и это давало повод для слухов и домыслов. Но именно благодаря такой таинственности организация все еще продолжала существовать.
Омар, конечно, знал, что, если он выйдет из организации, в которую попал довольно странным способом, его жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Для него теперь во главе угла стоял вопрос: заявиться с бухты барахты к аль-Хусейну или затаиться, пока не возникнет удобный момент для бегства вместе с Халимой.
