Филипп Ванденберг - Свиток фараона
Хозяйка! Аллах всемогущий, этого просто не может быть!
Почему именно этот человек, которому Омар меньше всего желал добра, увел с собой Халиму? Почему, ради всего святого, она отправилась с ним, с этим мерзавцем Али ибн аль-Хусейном? Почему она ничего не сказала? Почему она не объяснит эту непостижимую ситуацию? Почему она не говорит, что все еще любит его, ведь и он до сих пор не охладел к ней?
Омар не решался погладить ее, хотя очень этого хотел. Время изменило Халиму. Не то чтобы она стала невзрачной, менее красивой или менее привлекательной. Изменилось ее поведение, она больше не вела себя, как девочка. Перед Омаром стояла опытная взрослая женщина, появление которой огорошило Омара.
В его душе зародился страх, страх от того, что Халима может что-нибудь рассказать в этой необъяснимой ситуации, и это разрушит все между ними. Она могла сказать: «Уходи и не возвращайся никогда, нам нельзя больше видеться!» Она ведь уже сделала так один раз. Поэтому он постарался опередить ее. Омар, запинаясь, начал говорить что-то бессвязное о своем друге Нагибе, которого он надеялся найти здесь, потому что Али ибн аль-Хусейн поручил им задание. Она внимательно наблюдала за Омаром, насколько позволяло слабое освещение темного вестибюля. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она произнесла тихо, с превосходством, которое с самого начала его испугало:
— Больше ты мне ничего не хочешь сказать?
О, лучше бы он ничего ей не говорил! Только теперь юноша осознал всю нелепость своих слов. Омар почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Оставалось только надеяться, что Халима не заметит его волнения. Но она лишь быстро обернулась и мельком глянула на лестницу, потом сделала шаг вперед и заключила его в объятия.
Омар не ожидал такой разительной перемены. Он вел себя подобно беспомощному ребенку, который искал желанной защиты в объятиях матери и был не в состоянии ответить на ее чувства. Да, он поймал себя на том, что стеснялся проявить нежность.
Халима обняла его голову двумя руками и покрыла поцелуями. Омар испытал то, чего еще никогда не чувствовал. Постепенно его закрепощенность исчезла, его чувства раскрылись. Он прижал к себе возлюбленную, схватил ее, как утопающий хватается за соломинку, яростно и несдержанно. Халима вскрикнула от боли.
Ни Омар, ни Халима не знали, как долго они стояли в вестибюле. Они словно очнулись от приятного сна и оба одновременно открыли глаза. Омар насмерть перепугался: перед ними стоял Юсуф, слуга аль-Хусейна. Он опустил глаза и сказал, не глядя на Халиму:
— Хозяйка, уже пора.
Казалось, Халима не очень была удивлена появлению Юсуфа и, чтобы немного успокоить Омара, на лице которого отчетливо читался страх, произнесла:
— Ты можешь ему доверять, это мой самый верный слуга. — При этом Халима взяла Юсуфа за руку.
Каждый день в одно и то же время Халима вместе со слугой ходила на рынок за покупками, которые Юсуф нес обратно домой в корзинах. Это было похоже на ритуал, и, чтобы перенести этот поход на другое время или вообще отказаться от него, требовались веские основания. В подчинении Халимы был весь большой дом, в котором работала добрая дюжина слуг и батраков. Кроме того, ей приходилось управлять теми, кто нанимался на работу за еду и кров, потому что их выгнали из семьи или они еще были не замужем по той причине, что не достигли определенного возраста. А еще в доме Али ибн аль-Хусейна была вторая жена, совсем молодая, почти еще ребенок, но с характером зрелой женщины. Али ибн аль-Хусейн взял ее себе в качестве второй жены, что было в обычаях этой страны. Но это глубоко ранило гордость Халимы.
— Нам нужно о многом поговорить, — сказала Халима.
Омар, кивнув в ответ, заметил:
— Но не здесь.
— Нет, конечно, не здесь, — ответила она. — Ты знаешь большие ворота у базара Хан эль-Халили? За воротами, по правую сторону, идет переулок, там есть ковровая лавка. На первом магазинчике вывеска: «Ахмед Амер». Ахмед мне сильно задолжал. Я буду у него в обед и подожду тебя. Прощай!
Ошарашенный, Омар вышел на улицу. Перед его глазами, словно в туманной дымке, проступали фасады домов, уличный шум долетал, казалось, откуда-то издалека. Пошатываясь, он свернул на шариа Ассуругия. Омар знал, что эта улица ведет на север, к большому базару. Он не замечал вокруг себя ни людей, ни автомобилей, ни повозок, которые катили по мостовой. Он все время думал о Халиме, представляя ее грациозную фигуру на лестнице, ее лицо в сумеречном свете вестибюля. А в его голове вертелось одно слово: «Халима».
Добравшись до высокой башни, где начиналась купля, торг и мошенничество, Омар быстро нашел ковровую лавку.
Он назвал свое имя, и торговец проводил посетителя к деревянной лестнице, ведущей наверх, где в маленькой комнатушке его уже ждала Халима. Она сидела на свернутом в рулон ковре, которых было очень много в комнате. Они громоздились здесь до самого потолка. Сквозь щели в закрытых ставнях пробивались полосы солнечных лучей. Пахло шерстью и средством от паразитов, но в этот момент Омара занимала лишь Халима.
Не говоря ни слова, он опустился перед ней на пол, обнял руками ее бедра и прижался головой к коленям, словно стеснялся или хотел спрятаться. Халима правильно поняла этот жест и погладила его по голове. Так они застыли на какое-то время, и каждый был погружен в свои мысли.
Омар почувствовал тепло, которое исходило от ее бедер. Халима почувствовала, что ее одежда повлажнела от его слез.
— Не нужно плакать, — сказала она, сама едва сдерживая слезы. Молодая женщина запустила пальцы в его волосы, подняла голову Омара, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Я не плачу, — ответил Омар и размазал рукавом слезы, текущие по щекам. Тяжело вздохнув, он нерешительно спросил: — Почему все так должно было случиться?
— Судьба сама тасует карты, мы можем лишь играть. — Халима улыбнулась, но в ее голосе чувствовалась горечь.
— Почему все так должно было случиться? — повторил Омар, качая головой. — Ты счастлива?
— Счастлива?
Халима не ответила на этот вопрос. И Омар заметил, что она повернулась к окну лишь для того, чтобы скрыть свои слезы.
— Зачем ты тогда вышла замуж за Али ибн аль-Хусейна. Почему? — Поняв, что Халима не хочет отвечать, Омар поднялся и сел рядом с ней, чтобы она не смогла избежать его взгляда.
— Почему, Халима?
— Ты действительно хочешь это знать?
— Ты должна мне сказать, Халима!
— Но ты не станешь счастливее…
— Я не буду страдать больше, чем страдаю теперь.
И тут Халима задрала рукав галабии Омара, так что показался шрам от ожога. Она нежно прижалась к нему щекой и начала, запинаясь, словно обдумывая каждое слово, говорить.
— Я не знаю, задумывался ли ты над тем, что произошло тогда в эль-Курне…
— О чем ты, Халима?
— Я говорю об этом! — Она дотронулась указательным пальцем до шрама. — Если ты знаешь, где тебя тогда держали…
Омар сглотнул слюну и ответил:
— Я знаю это, Халима. Этот вопрос не оставлял меня в покое. И однажды мне на помощь пришел случай. Я услышал шум точильного камня, это был единственный звук, который долетал ко мне в гробницу. Поэтому я искал ее в радиусе нескольких десятков метров и наткнулся на дом твоего отца. Для меня это стало шоком.
— И что ты думаешь обо мне?
Омар пожал плечами и отвернулся.
— Честно говоря, я не могу связать все это воедино. И прежде всего я не понимаю, какую роль ты играла в этом.
— А сегодня?
— Сегодня? И сегодня все остается по-прежнему. Тот факт, что ты вышла замуж за аль-Хусейна, ничуть не проясняет дела, понимаешь?
Словно опасаясь злого слова, Халима нежно прикрыла левой рукой рот Омара.
— Не говори больше, любимый мой! — умоляюще произнесла она. — Я все тебе объясню. Но ты должен поверить мне, пообещай!
Некоторое время они молча сидели друг подле друга, потом Халима робко продолжила:
— Юсуф, мой отец, был уважаемым человеком в Абд эль-Курне. Он очень гордился тем, что родился египтянином, и эта гордость сделала его известным за пределами нашей деревни. Юсуф был единственным, кто сопротивлялся надменным британцам, которые чувствовали себя хозяевами в нашей стране. Я любила отца, потому что он вел себя подобным образом. И заметила слишком поздно, что его все больше стали окружать какие-то сомнительные личности — бездельники и пустословы. Они, с пафосом произнося речи, требовали, чтобы Египет стал новым, свободным, самостоятельным государством. При этом все чаще звучало слово «Тадаман». Я не знала, что оно означает, и спросила об этом отца. Он объяснил мне, что это название организации египетских патриотов, которые поставили себе целью освобождение страны. Их отличительным знаком стала кошка, то самое животное, которое обладает тайными силами, может видеть в темноте и исцелять. Потом он прижал меня к своей груди, нежно погладил по волосам и сказал тоном, который противоречил его поведению: «Никогда не произноси этого слова вслух, предатели должны умереть». Потом стали пропадать люди, египтяне и иностранцы, о которых мой отец, если о них заходила речь, отзывался как о врагах страны и говорил, что они понесли заслуженное наказание. На мой вопрос, какое же наказание грозит врагам Египта, отец ответил, что их замуровали живьем в старые гробницы времен фараонов. Холодность, с которой Юсуф рассказывал об этих подробностях, очень испугала меня. С того дня я начала презирать отца. Ты встретился с «Тадаманом» абсолютно случайно. Юсуф посчитал тебя шпионом британцев. В «Тадамане» с самого начала не поверили, что профессор хочет купить в Луксоре антикварные вещи. Они видели в нем агента британских служб, который хотел раскрыть организацию египетских националистов, поэтому решили убить профессора, его жену и слугу.
